Ликвидация Кронштадтского мятежа

Двойная игра мятежников

Несмотря на кажущиеся успехи, несмотря на беспощадный террор и аресты, руководители мятежа с первых же дней захвата крепости почувствовали себя в затруднительном положении. Молодые моряки из крестьян действительно были недовольны продразверсткой, но это отнюдь не значило, что они согласятся пустить обратно в Россию помещиков и капиталистов и отдать им полученную после Октябрьской социалистической революции землю. Затем, мало кто даже из обманутых крестьян до конца доверял золотопогонникам. В царском офицере они видели своего исконного врага и угнетателя. Поэтому офицерская верхушка пряталась за спиной «ревкома» и тщательно скрывала от обманутой массы истинные цели мятежа и свои связи как с белогвардейской эмиграцией, так и с правительствами капиталистических стран.

Капиталисты же не могли притти непосредственно на помощь мятежникам до тех пор, пока Финский залив не очистится от льдов. Только тогда подоспели бы иностранные военные эскадры, только тогда, под прикрытием их пушек, можно было бы не считаться с массами и заговорить с ними языком нагаек и виселиц.

А пока временный «ревком» вел двойную игру.

Моряков уверяли, что Кронштадтке своем выступлении за «Советы без коммунистов» не одинок, что его поддерживает вся страна». В печатном листке «ревкома», носившем громкое название «Известия временного революционного комитета матросов, красноармейцев и рабочих гор. Кронштадта», бывший поп Путилин изощрялся в изобретении фантастических подробностей «всеобщего восстания».

Захватив радиостанцию, главари мятежа до того обнаглели, что обращались к русским рабочим и даже рабочим всего мира с призывом к «социальной революции».

Но как ни перекрашивались золотопогонники, это им не помогало: среди обманутых матросов с каждым днем усиливалось недоверие к ним. Моряки и рабочие видели, что офицеры наглеют и распоясываются, что ген. Козловский самовольно отменяет распоряжения «ревкома» и единолично хозяйничает в мятежной крепости. На одном из собраний в штабе Козловский властным жестом отстранил одного из членов ревкома и во всеуслышание?

— Ваше время прошло, я сам сделаю что нужна.

Как ни старались главари мятежа отгородить крепость от всего внешнего мира, сюда доходили и газеты и письма. И передовая часть рабочих и моряков, ушедшая в подполье, разъясняла обманутым людям, что они служат слепым орудием в руках белого офицерства и попов, что мятежный штаб тесно связан с заграничными белогвардейцами и правительствами капиталистических стран.

Перемена настроения и растущее недоверие масс сильно тревожили главарей мятежа. Недаром они несколько раз публиковали воззвания, подписанные всеми членами «ревкома» с точным указанием их социального положения: «машинист, гальванер, строевой матрос, рабочий, мастеровой…» О недавнем прошлом всех этих жандармских офицеров, сыщиков, крупных торговцев и домовладельцев и об их эсеровской и меньшевистской партийной принадлежности в этих воззваниях, конечно, не упоминалось.

Одновременно «ревком» клятвенно заверял моряков, что никакие переговоры с империалистами не ведутся, что все сообщения о призывах к военной и продовольственной помощи восставшим являются выдумкой и клеветой. «Ревком» заявлял, что ни в чьей поддержке Кронштадт не нуждается, что он полностью обеспечен продовольствием и снаряжением, необходимыми для борьбы с большевиками.

Под прикрытием этой дымовой завесы руководители мятежа все чаше и чаще сносились по радио с заграницей, все настойчивее требуя помощи и от капиталистических стран, и от белогвардейской эмиграции. Начинались обычно обращения мятежного «ревкома» просьбой об усилении внимания к голодающим детям и гражданскому населению, к больным и раненым, нуждавшимся в лекарствах и перевязочных средствах, и т. п. Заканчивались же все эти воззвания откровенным признанием, что нужны Кронштадту не лекарства, не перевязочные средства и не помощь людям, так как об этом белогвардейцы меньше всего думали, а пушки иностранных военных флотилий, открытая интервенция против Советской России.