На краю боли

Глава 3

А тетя Люба была маминой закадычной подругой и частенько выручала Яну с ночевкой, когда отчим особо буйствовал. После смерти матери Яны, Люба обивала пороги всех учреждений опеки, чтобы только удочерить девочку. Но так как она жила одна, без мужа, который ушел от нее примерно тогда же, когда и отец Яны бросил их с матерью, лет 10 назад, никто ей опеку не разрешил.

Она часто навещала девочку после смерти своей подруги и брала ее в гости к себе. Поначалу житье Яны с отчимом продолжалось точно так же, как было при маме. Но постепенно он стал меняться, по мере того, как подрастала Яна, он становился все злее и злее, понимая, что как только Яне исполнится восемнадцать лет, ему придется уйти из этой квартиры. Никаких прав на нее он не имел. Когда Яна впервые приехала к Любе перепуганная, в слезах и, икая, принялась рассказывать, что отчим ее вышвырнул из дома, первой мыслью у Любы было отправиться в полицию вместе с девочкой и все там рассказать. Но Яна ее отговорила, а потом она и сама поняла, что в детском доме житье у девочки будет не лучше. И как бы еще не стало хуже. Сидя в обнимку на диване, они решили, что как-нибудь продержатся еще год. Ровно столько оставалось Яне до совершеннолетия. Школа уже закончена. Впереди экзамены в университет.

Люба тогда не побоялась и на другой день поехала вместе с Яной к ней домой. Она только боялась застать его пьяным, тогда никакого разговора бы не случилось. Ей повезло. Этот мордатый лось был дома, выглядел жутко. Лицо, опухшее и смятое с одной стороны, похоже, что только встал. Глаза-щелочки и выражение угрюмости на этом помятом лице храбрости ни Любе, ни Яне не добавили. Но Люба взяла себя в руки и деловито прошла в квартиру. Яна вошла следом и прикрыла дверь, не захлопывая ее на замок.

Мужчина оскалился, увидев падчерицу:

— Зачем ты притащила сюда эту бабу?

Люба сцепила руки, чтобы не было заметно дрожи:

— Я сама пришла и не просто пришла, а с предупреждением. Если ты еще раз позволишь себе выгнать несовершеннолетнюю девочку на улицу из собственного дома, я тут же иду и в полицию, и в органы опеки!

— Ты на меня голос-то не повышай! Думаешь, испугала? Если бы могла, уже бы пошла. А Янка могла бы и вернуться ночевать, мало ли что я в сердцах не брякнул. У нее язык-то не приколочен, больно строптивая и непослушная, вот я ее и отправил охладиться на улицу.

И, глядя на Любу, ехидно ухмыльнулся, что, мол, съела? Послушаю, что ты ответишь. Люба посмотрела на Яну, та стояла, опустив голову, ни на кого не глядя.

— Яна, иди к себе, а я пока с твоим отчимом пообщаюсь.

Дождавшись, пока девочка ушла, приблизилась к мужчине. Страх куда-то отступил, и она процедила ему в лицо:

— Я бы пошла, да и сейчас не поздно, но Яна не разрешила. Я вообще с тобой ни в какие дискуссии вступать, не намерена. Пришла предупредить, что в следующий раз слушать Яну не буду, а сразу отправлюсь в отдел по борьбе с терроризмом, потому как ты творишь террор над малолеткой.

Было видно, что этот здоровенный лось едва сдерживается, чтобы не ударить Любу. Он прикрыл глаза, помолчал, потом ответно процедил:

— Я ее и пальцем не трогал и тебе никто не поверит.

Он осмотрел Любу с ног до головы:

— А ты не боишься, что такую симпатичную и не старую еще дамочку как-нибудь поздним вечером встретят в темной подворотне и объяснят, что лезть в чужие дела не рекомендуется?

Любу одновременно захлестнул и страх, и гнев. Неприятно засосала под ложечкой. Она понимала, что это не пустые угрозы. Таким вот выродком оказался этот самый второй муж ее подруги. Как, как Наталья не сумела разглядеть его гнилую натуру и по кой-то черт расписалась с ним? Теперь от него не избавиться, пока Яночке не исполнится восемнадцать.

Люба нашла в себе силы ответить без дрожи в голосе:

— А ты не боишься, что тебя поздним вечером навестят и объяснят, как надо обращаться с дитем, которому ты являешься опекуном. Думаешь, у меня денег не хватит заплатить объясняльщикам? Так не сомневайся, хватит.

После такого открыто-враждебного и откровенного разговора, лосяра все-таки изменил свое отношение к падчерице, и школу Яна сумела закончить более-менее спокойно. Она, конечно, не все рассказывала Любе, её устраивало, что отчим перестал постоянно выгонять ее на улицу, хотя придирки к ней только возрастали. Теперь он прекратил давать даже те крохи, которые перепадали ей от скудной пенсии после смерти матери. А в последнее время как с цепи сорвался. Стал пить, хорошо хоть дружков пока никаких не водил, а порой уходил к ним. Но Яна не сомневалась в том, что вскоре и собутыльники станут у них появляться.

Наблюдать, как отчим теряет человеческий облик, было не просто противно, а страшно. И она молилась, как когда-то учила ее мать, молилась неистово, чтобы Боженька дал ей силы выстоять и дождаться совершеннолетия. Оставалось совсем немного.

Для нее до сих пор было загадкой, почему отчим стал так себя вести? Ведь она не собиралась его выгонять на улицу. Их отношения нельзя было назвать дружескими, но и врагами они не были. Просто два равнодушных друг к другу человека. Каждый из них жил в своей комнате, пересекаясь в гостиной да в кухне. Санузел тоже был раздельным, проблем не возникало.

Что случилось с неплохим, в общем-то, человеком, девушка так и не смогла понять. Даже ненавидеть его она не могла по-настоящему. Вот именно в тот момент, когда он ей причинял боль словами, поступками, она, вроде, и ненавидела его, но потом у нее возникало желание только быстрее все забыть и дождаться часа икс.

Может она уже адаптировалась ко всяким неприятностям, и ей стало безразлично, что ей скажут и что о ней подумают? Она пожала плечами, все возможно.