Современная румынская пьеса

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Т е ж е и А л е к у.

М а р и а н н а (лихорадочно роется в сумочке). Кто писал эти письма? Ты или нет?

А л е к у (побледнев). Откуда они у тебя?

С ю з а н н а (сквозь зубы). Болван! Где ты их держал?

М а р и а н н а. Вот смотрите — черным по белому: «Любовь моя, Александру, мы задерживаемся еще на месяц…» Это из Парижа. А это отсюда, с виноградника: «Когда ты приедешь? Наш ребенок очень красив и становится все красивее и красивее». Твой почерк? (Направляется с письмами к матери.)

С ю з а н н а (дает ей сильную пощечину, вырывает из рук письма и бросает их в огонь). Рабская душонка! Ты их украла!

А л е к у. Так это вы здесь шарили, когда Сюзанна заметила, что кто-то хозяйничал в ее ящиках? А эти письма выкрали у меня, когда я приютил вас прошлой зимой. Надо думать, его работа, ты не могла пасть так низко.

М а р и а н н а. Хоть ты и сожгла письма, мама, но и без них вы все признали.

С ю з а н н а. Что я признала? Ничего я не признавала. Я не обязана ни перед кем отчитываться. Я была, есть и буду сама себе хозяйка. И сколько б вы ни рылись своими свиными рылами, вам все равно ничего не понять. (Садится в кресло спиной к ним.)

М а р и а н н а. Я не понимаю тонкостей твоей души. Весьма возможно. Зато я прекрасно понимаю: Драгош не сын доктора Маня-Войнешть.

Р е н е. И этот виноградник принадлежит не ему, а Марианне. Все очень просто!

М а р и а н н а. Молчать, оберегая честь семьи, я не могу, даже если бы хотела: ведь речь идет о нашей жизни — моей и Рене. Почему мы должны умирать с голоду, если имеем право на дом, на землю, на регулярный доход.

А л е к у. Право? Нет у тебя никакого права! Сюзанна, я не могу им все сказать. Скажи ты.

Д р а г о ш (подходит к Сюзанне; тихо). Мама! Скажи нам правду! Я тебя очень прошу!

Сюзанна молчит.

Мама, мне тяжело слышать такие обвинения. Умоляю! Скажи мне!

С ю з а н н а (медленно поворачивается, грозная, холодная, бесстрастная). Я не намерена отчитываться. Вы мои дети, я поделила имущество между вами. Поделила обдуманно и справедливо. Никто не смеет касаться при мне этого вопроса, пока я жива. И даже после моей смерти! А вы… (Медленно направляется к Марианне и Рене.) Убирайтесь! Марш отсюда! Живо!

М а р и а н н а. Сейчас, ночью? Куда же мы пойдем?

С ю з а н н а. Куда хотите. Грязные подонки!

Драгош и Алеку подходят к ней и становятся по обе стороны.

М а р и а н н а (с запинкой). Так, хорошо… придется войти в этот дом иначе. Рене, пошли!

Оба уходят.

С ю з а н н а. Киньте ей вдогонку пальто! Ему не надо.

Никто не двигается с места.

Ну же! Быстрее! Киньте ей пальто!

Лаура снимает с вешалки оба пальто и идет к двери.

Я сказала, только ее пальто! На улицу не выходи. Выкинь ей вслед!

Лаура подчиняется.

Долгая пауза. Сюзанна медленным шагом выходит на веранду. Садится в шезлонг. К ней присоединяется Алеку. Их видно в открытую дверь. Драгош в изнеможении опускается на диван.

Л а у р а (подходит к нему). Драгу! Любимый! Не вешай голову!

Д р а г о ш. Боже мой, боже! Неужели это правда?

Л а у р а. Не знаю! Может, и нет.

Д р а г о ш. К сожалению, Лаура, это правда! Письма писала мама. Я узнал ее почерк. Иначе она бы их не сожгла. Да она и не отрицала. Ты заметила? Она не отрицала.

Л а у р а. Пусть даже это правда, Драгош… конечно, тебя она потрясла, причинила острую боль, но не надо так падать духом.

Д р а г о ш. Мой отец не был моим отцом, а мама, которую я считал святой…

Л а у р а. Ты не должен ее осуждать. Ее надо принимать такой, какая она есть. То, что случилось, — странно, горько, но что поделаешь, надо смотреть на вещи трезво.

Д р а г о ш (целует ей руку). Ты добрая! Только как мне привыкнуть к новому положению? На сороковом году жизни я неожиданно столкнулся с тем, что самые основы моего существования изменились.

Л а у р а. Почему — основы? Ты остался тем же, с теми же возможностями, теми же целями.

Д р а г о ш. Каждый человек создает себе представление о жизни на определенной основе. Сюда входит мораль, семья, религия. Я всегда верил в людей и в добро, потому что с самого начала поверил в своего отца, человека во всех отношениях совершенного, и в свою мать, женщину необыкновенную. И вот теперь возведенное мною здание покачнулось.

Л а у р а. Но ведь на свете есть и другие примеры для подражания. И не родители повинны в том, что твое представление о них было ложным. Это твоя вина.

Д р а г о ш (не слушает ее). Теперь я должен думать о том, что я сын дяди Алеку! Мне надо приучить себя к этой мысли. И глядя на них, сидящих рядом на веранде, я не могу сказать, как бывало: «Какая большая, какая прекрасная дружба!» А вместо этого: «Какая давняя связь!..» Ах! А виноградник?! Если он принадлежит Марианне, я должен отдать его ей. Конечно, надо будет отдать. (Обхватывает голову руками.)

Л а у р а (гладит его по голове, тихо). Ну и отдашь. Ничего страшного. Мы все равно хотели перебраться в город. Не будешь больше получать доходов? Что из того? Сколько людей живут на одну зарплату. И это естественно. Я сдам экзамены, поступлю на работу в совхоз Сулчина и тоже буду получать зарплату. Мама будет жить с нами. Мы ведь решили уехать с виноградника?

Д р а г о ш (стонет). Я не смогу работать! Не смогу сосредоточиться, а мне надо кончать последнюю главу.

Л а у р а. Это тебе сейчас так кажется! Ты успокоишься. На этой неделе мы вместе поедем к отцу. Ты увидишь новые места, поможешь людям, и все забудется. Вот увидишь.

Д р а г о ш (поднимает голову). Как ты можешь даже подумать, что мы уедем? Я должен остаться здесь, эти безумные могут натворить что угодно. Именно теперь я не имею права оставить маму одну.

Л а у р а. Но ты же обещал. Если мы немедленно не поедем, там погибнут все сады. Тысячи людей будут голодать.

Д р а г о ш. Нет, Лаура. Дело касается моей семьи, решается очень важный вопрос. Теперь ехать невозможно.

Входят С ю з а н н а и А л е к у.