Скрытое во мне

Он пощипывал мои соски, сжимал и гладил член через джинсы, ерзал на мне, потираясь своим стояком о мой пах, а я блаженно целовался, даже не думая трезветь и включать соображалку. Сам гладил его по спине и прижимал к себе, без страха, что нас могут увидеть, не отдавал себе отчета в том, что это парень, не сопротивлялся и не пытался его вразумить.

Его руки расстегнули ширинку и выпустили на волю наливающийся желанием член. Никакая девчонка в то время и не подумала бы прикоснуться к нему, даже если бы я попросил, а Стас не просто мне подрачивал, он разорвал поцелуй, переместился и взял его в рот. Это было блаженство. Я цеплялся за его волосы, двигал бедрами и жмурился от удовольствия, поражаясь, что в таком состоянии способен на секс. То был первый в моей жизни минет, и я кайфовал от этого. Его губы плотно обхватывали ствол, язык ласкал уздечку и головку, пальцы перекатывали яйца, я же постанывал, не предпринимая попыток его остановить, не думая, что придется ответить взаимностью, не соображая в принципе, что происходящее неправильно или странно. Я растворился в ощущениях, полностью расслабился, растерял остатки разума и бдительности, да и какое благоразумие могло быть в том состоянии, после подобного количества водки.

Мне кажется, на мгновение я отключился. Или даже на несколько минут. Потому что очнулся уже тогда, когда носом уткнулся в землю, а в мою задницу начало что-то проникать. Я даже не сразу сообразил, где очутился, зато быстро протрезвел, стоило члену Стаса войти в меня до упора. Без какой-либо подготовки, смазки и сантиментов меня перевернули на живот и решили поиметь. Я дернулся и напрягся, забил ногами, стараясь сбросить с себя парня, но тот резко прижал голову к земле, скрутил за спиной руки и рыкнул в самое ухо:

— Расслабься, идиот, иначе хуже будет.

Конечно, я его не послушался и снова постарался вырваться, закрутился под ним и сжал анус, стараясь не впускать в себя ничего. Только все было напрасно и меня скручивали только сильнее. Задницу пронзила такая боль, что из глаз брызнули слезы, а изо рта вырвался настоящий вопль. Казалось, будто в меня вонзили раскаленный клинок и проникают им все глубже, стараясь разрезать внутренности. Пронзают им снова и снова, намереваясь разорвать все в клочья, причинить адскую боль. Я выл и загребал ногами землю, все пытаясь освободиться от захвата парня, но тот не отпускал меня и ожесточенно трахал, навалившись всем телом и крепко заломив руки за спину.

У меня в ушах стоял гул, перед глазами висела пелена боли, голос охрип, и свело от напряжения все мышцы. Я никогда прежде не думал, что могу быть настолько слабым и не дам отпор какому-то педику. Долбаный алкоголь, моя доверчивость или расслабленное состояние, а может и все вместе, сыграли со мной тогда очень злую шутку. Я барахтался под ним, как утопающий: совершенно бездумно, слепо, хаотично. Легкие горели огнем от нехватки кислорода, а на языке был привкус земли, в воздухе мне чудился запах крови.

Когда он кончил и отшвырнул меня, как использованную вещь, я с трудом встал на колени и тут же проблевался. Трясло все тело, словно в агонии, руки дрожали, из носа и глаз нещадно текло, при этом желудок исторгал из себя токсичный алкоголь, а я старался отдышаться и параллельно натянуть на истерзанный зад штаны. Мне казалось, что вместо него кровавое месиво, внутри все пылало и копчик тянуло, по промежности что-то текло. Меня снова вырвало от отвращения и продолжало трясти, как при температуре. Я не хотел оглядываться, не хотел вставать, не хотел видеть своего мучителя, но тот сам поднял меня за шкирку и повернул голову к лунному свету.

— Живой? — встряхнул он меня и поставил на ноги. — Одевайся, домой тебя отвезу.

Я немо смотрел на него и поправлял одежду, продолжая дрожать и всхлипывать. Он не пытался мне помочь, успокоить, проявить хоть какое-то участие, а просто развернулся и пошел обратно. Трясущимися руками застегнул джинсы и на ватных ногах поплелся следом, все так же глядя на тропинку под ногами и его прямую спину. К тому времени я уже был трезв как стекло, но сошла странная отстраненность и глухота. Удивился лишь, что мы ушли не так далеко, как мне показалось вначале. Я видел резвящихся друзей, ту пьяную блондинку в объятиях Лехи, догорающие угли костра и пустую тару на нашем импровизированном столе, но не слышал ни звука из-за странного гула в ушах, больше напоминающего мой собственный крик.

Я уселся на переднее сиденье «десятки» Лехиного отца и слепо уставился на приборную панель. Дверь за мной захлопнули, водитель устроился рядом и тронул машину. Кажется, друзья начали возмущаться, что музыка пропала и их единственный транспорт уехал в непонятном направлении, но не мог сказать ни слова, повернуть голову и посмотреть в окно тоже, потому что впал в оцепенение и силился снова не разреветься в голос.

Откуда Стас знал мой адрес — понятия не имею, но когда машина затормозила, увидел ворота своего дома, раскидистый сиреневый куст и окрашенную зеленой краской родную лавочку. Я сидел и просто смотрел в лобовое стекло, не делая попыток выбраться из машины, ожидая неизвестного, слушая непонятный гул в ушах.

— Ничего страшного не произошло, — послышалось откуда-то сбоку, но я не смог повернуть головы. — Бывает и хуже, поверь, — хлопнули меня по плечу. — Джинсы в стирку кинь, чтобы предки не спалили.

И снова тишина, перемежающаяся странным гулом. Каким-то чудом сообразил, что нужно открыть дверь, встал на ватные ноги и пошел к калитке. Свет автомобильных фар освещал мне путь, пока я не скрылся во дворе. Там навстречу выскочила собака и радостно завиляла хвостом, путаясь в ногах. А я шел домой в потемках на чистых рефлексах, и даже не помню, как переступил порог.

Не знаю, что сказали бы родители, если бы увидели меня в таком состоянии среди ночи, но я рад, что они к тому времени уже крепко спали. Стараясь не шуметь и дыша через раз, пробрался в ванную и включил душ. Не глядя на испачканную одежду, разделся и затолкал все в стиральную машинку, а сам забрался под горячую воду и крепко зажмурился. Меня больше не трясло, и глаза стали сухими, но когда из задницы что-то вытекло, скривился от отвращения и сцепил зубы. Мылся тщательно, отмывая грязь с тела, полоскал рот и вычищал из волос землю. Заставил себя прикоснуться к анусу, который припух и легко впустил в себя палец. Но мне хотелось убедиться, что буду полностью чистым, прежде чем покину успокоительный душ, от которого было тепло только снаружи, а не внутри.

Выбравшись из него, включил машинку и взглянул на себя в зеркало. На скуле была ссадина, как на плечах и груди, руки в синяках и на бедрах несколько отметин пальцев отымевшей меня сволочи. Глаза красные, губы искусаны, в горле саднит, копчик побаливает, но внутри боль не ощущалась. Прокрался в свою комнату в темноте. Натянул там чистое белье и лег спать. Удивительно, но заснул быстро, ни секунды не думая о произошедшем и оставшихся на поляне друзьях. Видимо, мозг был перегружен, как и тело, поэтому дал мне легкую передышку в виде крепкого сна без сновидений и тревог.

Не знаю как у кого в семьях заведено, но мои родители никогда не будили меня ни свет ни заря, особенно на выходных, хотя сами вставали намного раньше. Давали возможность выспаться, повторяя, что взрослая жизнь этого сделать не позволит. И в то утро меня никто не тревожил и я спал до упора, не желая высовывать нос из-под одеяла. Болело все как после активных физических упражнений, причем походу голова принимала в этом наиактивнейшее участие, ибо гудела больше всего.

Думать о произошедшем категорически не хотелось, и мозг мне услужливо в этом помогал, не подкидывая картинок событий, случившихся накануне. Конечно, организм давал понять, что что-то в его работе не совсем идет привычным образом, но и это связывать с сексом мне не хотелось. Мне казалось, что я мог всего-навсего простыть, потому что не соображал от выпитого, возможно, незаметно для себя таки влез в речку и бродил по берегу в мокрой обуви. Вот такую защиту включил мой молодой мозг, поэтому, выйдя в общие комнаты, смог улыбнуться родителям и спокойно съесть свой завтрак, хотя время было далеко за полдень.

Чудесным совпадением в тот день я остался дома один — родители после обеда ушли. Так как это было очень давно, то я не могу сказать куда именно, пусть будет на огород. Но помню точно, что в доме было тихо, и я включил телевизор, зачем-то затеяв уборку. Наверное, сработала еще одна внутренняя защита: когда в жизни бардак, нужно сначала привести в порядок жилище. Я спокойно бродил по дому с пылесосом в руках, смотрел по телевизору какой-то фильм и думал о том, что в будущем месяце мне предстоит поездка в город, чтобы подать документы в университет.

— Фелька, — внезапно послышалось из прихожей. — Ты дома?

— Да, — крикнул я из комнаты и выключил пылесос.

В прихожей стоял растрепанный Леха, словно только недавно проснулся, и заглядывал по комнатам, ища глазами родителей.

— Ты один, что ли?

— Ага.

— Покурим?

Ну конечно, покурим. Еще бы не отметить такое событие сигареткой, как оставленный без присмотра родителей дом. Не помню, считал ли я себя крутым, подкуривая очередную сигарету, но уже тогда тяга к курению у меня была сильной. Представить себя без нее в тот момент было просто невозможно, и даже в самый хреновый и непогожий день я выходил из дома, чтобы выкурить парочку. Естественно, родители не знали. Вернее знали, но поймать не могли. А если ловили, то начинались долгие и нудные разговоры о вреде курения, от которых тошнило больше, чем от бутылки водки, выпитой залпом.

Курить внаглую посреди двора тоже никто не собирался, поэтому мы забрались в густые кусты малины в палисаднике. Помню, тогда еще там росла вкусная старая груша. Ствол ее был тонким и кривым. Кора отслаивалась, словно от какой-то болезни, и была грубой, как у старика. Там мы и примостились с сигаретами в зубах, с наслаждением втягивая никотиновый дым, казавшийся блаженным на вкус и запах.

— Ну че ты? — кивнул мне Леха. — Как самочувствие?

— Да как обычно, — хмыкнул я, делая очередную затяжку. — Башка только болит и сушняк страшный. Мамка компот сварила утром, так я без палева его хлебаю, нахваливаю, та довольная ходит, улыбается.

Даже смешно сейчас вспоминать, насколько мы тогда были наивные, думая, что плывущий над кустами дымок никто не замечает. А мы считали, что уже взрослые и запрещать нам подобные шалости глупо, и даже спорили с родителями.

— Мне сегодня вообще поспать не дали. Стаса пришлось провожать на вокзал, а потом на картошку загнали.

При упоминании имени его брата внутри меня все перевернулось и так стало больно, что аж дыхание на секунду перехватило. Видимо, я изменился в лице, потому что друг подозрительно сверкнул на меня глазами и заговорщицки огляделся, словно кто-то нас там мог подслушивать.

— Че у вас там было вчера?

— В смысле? — с трудом проговорил я, глядя на парня во все глаза.

— Да ладно, а то я не знаю, куда вы вдвоем ходили, — подмигнул он мне, и сердце сделало кульбит. Леха зажал сигарету зубами, достал из кармана какую-то белую пачку и протянул мне. Это оказались ректальные свечи, от вида которых мне окончательно стало плохо, и сигарета выпала из рук. — Вот, — протянул он мне лекарство. — Это он тебе передал.