Продавец птиц

Наблюдатель

Карл Йозеф Мария Мейер работал здесь давно — так давно, что даже цепкая память бывшего разведчика порой играла с ним нехорошие шутки. По этой причине он оставался просто наблюдателем — расставаться с ним его работодатели — служба внешней разведки одного из самых небольших государств Европы — не собирались. Людей было мало, тем более таких, как он. А крошечному княжеству, чтобы отстаивать свой суверенитет, была очень, очень важна информация о его соседях и не только. Конечно, Швейцария представляла дипломатические и консульские интересы Лихтенштейна, но... известно, что бог помогает тем, кто сам себе помогает.

Людей, особенно таких талантливых и опытных, надо беречь — и это руководство господина Мейера понимало. Поэтому пожилой продавец птиц, по ряду причин так и не обзаведшийся семьей, держал небольшой магазинчик в Берне, совмещая сразу многое: свое хобби — певчих птиц, продавать которых он не особо и любил, работу и гражданский долг — содержание надежнейшего места для агентов своей страны, а так же наблюдение за советской конспиративной квартирой, так удачно кем-то выбранной в прямой видимости из окон его скромной торговой площади.

Впрочем, много кто выбирал такие квартирки на улочках потише в политическом центре Швейцарии, где с давних времен размещались правительство, парламент и, что немаловажно, Центральный банк. Здесь должны были быть агенты всех европейских держав и не только — и, что вполне логично, они были. Кое с кем герр Мейер даже раскланивался.

Берн все-таки был очень, ну очень маленьким городом, особенно для тех, кто жил в нем не один десяток лет. А Карл Мейер вполне мог считаться старожилом — через два года минет полвека с тех пор, как он оказался здесь впервые. Разведчик-пенсионер...

Магазин с птицами был уникально удобен — благодаря клеткам его хозяин мог прекрасно рассматривать происходящее вокруг него, оставаясь незамеченным. Конечно, опытный наблюдатель мог уловить движения головы за прутьями клеток, но кто заподозрит рачительного хозяина, с любовью глядящего на своих питомцев? Ведь птиц он действительно любил, и знатоком был не из последних. Кто только его не проверял...

Русского разведчика взяли ночью, почти бесшумно — но на витрине и на окне спальни хозяина, что была прямо над магазином, недаром стояли клетки с самыми чуткими птицами, а машине на узкой улочке нечего было делать без фар — герр Мейер заметил. И, встав возле входной двери, услышал несколько фраз. Нацисты. Так что вроде бы больше наблюдать было не за кем. Хотя... Квартира не пустовала — что опять же логично. Ждали других агентов, связных, любых посетителей.

Нацистам, конечно, скоро придет конец и без помощи его и его страны, но мало ли что. Послевоенный мир никогда не будет прежним. Он доложил куда следовало, отправив внешне совершенно невинное письмо, а когда получил ответ, улыбнулся — одними глазами. Руководство решило точно так же, как и он: наблюдать. Хорошо.

* * *

Этого забавного маленького человека в черном, чуточку великоватом пальто он заметил издали, когда тот еще завершал свои танцевальные па прямо на улице. Все-таки это было странно, слишком странно и нелепо — мужчина был в годах, лыс и неказист, а вальсировал словно восторженный и влюбленный юнец. Быть может, он пьян? Да, скорее всего.

Но вот его шаг выровнялся, хотя уверенным так и не стал — не ходят уверенно такие люди, не тот типаж…

Карл проводил его взглядом и тут же отвлекся на пару щеглов, которым нужно было поменять воду в поилке.

Незнакомец в черном пальто привлек его внимание и позже — когда вышел из того самого подъезда. Герр Мейер знал, что весь дом контролируют сотрудники немецкой разведки, а этот человек никак, ну совершенно никак не вязался с образом того, кто бы мог с ними работать. Он и с русскими работать не мог.

У него не было ни выправки — сутулость видна была издали, — ни мягких движений тренированного человека; он напоминал потрепанного жизнью воробья, и... что-то защемило внутри — этот воробей был подранком.

Это был тот, кого могли там ЖДАТЬ. Неужели русские все-таки используют таких людей? Как это низко… Хотя он мог быть и «идейным», с такого станется.

Внутри Мейера возникло странное, неприятное и совершенно ненужное чувство, не поддающееся логике и неправильное, но буквально вытолкнувшее его на улицу с метлой в руках. Видимо, это все-таки старость. Человечность для агента — слишком дорогое удовольствие. Непрофессионально... Но он не будет рисковать.

Вступить в контакт? Легче легкого. Зря, что ли, вышел на улицу с метлой? Поговорить о птицах, конечно же, что может быть естественней, чем желание хозяина заманить в магазин нового покупателя? У него в запасе немало хороших историй…

Связной русских — никем иным этот мужчина быть не мог — приостановился возле его витрины, засмотревшись на птиц. Он… мог бы стать неплохим покупателем?

— Хотите что-нибудь купить? — спросил Карл.

— Нет, просто любуюсь вашими птицами, — ответили ему на чистейшем немецком.

— Самые интересные у меня в магазине. Я поступаю наоборот, — Карл был само дружелюбие.

Разговорить прохожего, пробудить в нем желание зайти в магазин — важное умение хозяина, если он еще и продавец. Его никто ни в чем не заподозрит, а информация о русских в Берне должна быть интересной в любом случае.

— Все выставляют на витрине самый броский товар, а я считаю, что птицы — это не товар. Птицы есть птицы. Ко мне приходят многие писатели: они сидят и слушают птиц. А один из них сказал: "Прежде чем я опущусь в ад новой книги, как Орфей, я должен наслушаться самой великой музыки — птичьей. Иначе я не смогу спеть миру ту песню, которая найдет свою Эвридику…"

Пригласить? Не пригласить? Нет, не стоит: за ними наблюдали — и весьма пристально — из печально известного окна второго этажа. Кстати, они погубят цветок — еще прохладно, роза может замерзнуть.

Маленький человечек распрямился и посмотрел ему в лицо. Лучше бы он этого не делал…

Карл никак не мог ожидать, что увидит в глазах, увеличенных довольно сильными линзами, слезы. Это не вписывалось ни в какие рамки, ни в какую картину мира — и он впервые за многие годы растерялся.

А человек, немного суетливо вытирая глаза, еще и добавил — тепло и искренне:

— Спасибо вам.

— Да за что? — только и смог воскликнуть Карл, но в ответ получил только:

— Спасибо!

И маленький человек, опустив голову, развернулся и пошел прочь.

Придав лицу выражение «не удалось заманить покупателя», Карл еще несколько раз ширкнул метлой и вернулся в дом, чувствуя всеми внутренностями, что этот человек разведчиком быть не мог ни в каком приближении. Да и связным тоже. Так, голубь почтовый...

Через час к нему пришли. Якобы покупатели.

Нет, честному продавцу было нечего скрывать, в том числе и разочарование в том, что человек, вроде бы интересующийся птицами, не стал его покупателем. Заговаривать зубы герр Мейер умел. И не только зубы. Он даже почти продал им щегла!

Но, горько сетуя на «трудные времена», его посетители удалились без покупки.

Карл не слышал, как один из них сравнивал его с пауком, мол, настолько цепкий, что трудно отвертеться, как второй ему отвечал, что да, торговля на том стоит. Он думал о том маленьком человеке и о том, что ему грозит. Выправку военного в одном из лже-покупателей он распознал безошибочно. Однако эти двое направились совсем в другую сторону, не в ту, куда ушел посланник для русских.

«Значит, будут брать позже», — понял Карл, которого уже посетила очередная безумная и опасная идея…

«Что это я как мальчишка, — ругал он себя на следующий день, постоянно приглядывая за тем, что происходит на улице. — Так нельзя. Я не могу этого делать, я не должен! Это слишком рискованно!»

Вот только его уже поблагодарили… Тот человек был искренен, словно ребенок.

И если он добудет информацию от благодарного агента, связанного с русскими…

Нет. Он тогда не сможет остаться здесь, будет потеряно и само это место, в которое так много уже вложено, он может попасться и сам — кто он против нацистских мордоворотов? Это раньше он кое-что мог, а теперь он старик, ему семьдесят семь. Семерка… священная цифра.

Тьфу, еще мистики ему не хватало. Кстати, даже если все сложится максимально благополучно, скорее всего, в Берне ему делать будет больше нечего. И появляться нежелательно. Да и не только в Берне, в Швейцарии, скорее всего, тоже.

Но вполне вероятно и то, что информация может стоит таких потерь. Если она будет, эта информация. Хотя… А почему, собственно, они должны быть, эти потери? Профессионал он или... Та-а-ак. Кажется, имеет смысл поработать как раз непрофессионально. Контактов и должников, никоим образом не связанных с разведкой, но на которых он мог положиться, у него за эти годы появилось столько, что было из кого выбрать, чем он и занялся.

Он взвешивал все уже в который раз, но однозначного ответа, спасать или не спасать связного, так себе и не дал. Зато продумал до мелочей целых три плана и глаз не спускал с улицы и на всякий случай начал действовать. Через день его старания увенчались успехом, если об этом, конечно, можно было так сказать. И, кляня самого себя за непрофессионализм, кое-что все-таки подготовил — наверное, потому что все время, пока шла война в Европе, мечтал лично насолить нацистам. И не он один мечтал.

Маленький человечек шел, ступая так, словно шел на виселицу. Или на расстрел. Карл видел, как это бывает, и далеко не единожды — учили его серьезно, несмотря на то, что внешне он должен был изображать убежденного пацифиста.

* * *

Плейшнер, встретив в кафе хозяина конспиративной квартиры в компании с эсэсовцем, который требовал у него подписку после того, как его наконец собрались выпустить из ада концлагеря, не представлял, как быть дальше. Его паспорт оставался на явочной квартире — без него… Нет, это же невозможно, без паспорта!

А еще он должен предупредить разведчика, что около него… что с ним… И тут он покрылся холодным потом — а что, если явка провалена? Его словно ударило… Он же не посмотрел на окно позавчера, когда шел туда впервые! Что там было, стоял цветок или его не было?

В глубине зарождалась истерика, как тогда, в ресторане гостиницы, где он остановился по приезде.

«Нет-нет-нет, стоп! Нельзя! Не здесь, не сейчас! Надо срочно взять себя в руки… А может быть, тот эсэсовец как Штирлиц: в лагере больше притворялся?»

Но в памяти всплывали его интонации, поведение… Может быть, поторопиться, чтобы предупредить другого человека, который остался в квартире — он же слышал еще один мужской голос? И паспорт… куда без него? Как?

На ватных ногах Плейшнер двинулся вперед, но тут что-то заставило его обернуться. За ним на расстоянии немногим более ста метров шли двое мужчин. Почему-то он вдруг уверился, что они шли именно за ним. В ушах застучали молотки — резко, звонко, до боли.

Он немного замешкался — одного взгляда, брошенного вверх, когда он подошел к дому, в котором была явочная квартира, хватило, чтобы понять: это конец. Цветок стоял на окне. А еще возле него беседовали, глядя прямо на него, мужчина, которого он считал хозяином квартиры и разведчиком, и тот эсэсовец, из концлагеря.