Игры со временем

Игры со временем

Из дневника Сириуса Блэка:

4 июля, 1977 год, 18.00

«Она возникла на полупустынной улице, соткавшись из рассеянного света фонарей и вечерней мглы. Меня не удивить чудесами, но чем-то её появление смущало. Аппарация или порталы явно были здесь ни при чем. Я невольно начал следить за ней глазами.

Мы шли по разным сторонам улицы неподалеку от «Дырявого котла», куда я направлялся на встречу с Джеймсом. Она двигалась неторопливо, плавно переходя из одного пятна света в другое. Тонкая фигурка, длинные, ничем не собранные волосы. Полы свободного синего плаща плескались при ходьбе и обнажали стройные ноги. Всего этого было достаточно, чтобы заинтересовать меня.

И вдруг она обернулась. Наши взгляды встретились.

— Вам нравится синий цвет? — спросила она. Голос у неё оказался красивым.

Нелепый и странный вопрос. Похоже, именно поэтому я догнал её и ответил:

— Да. Очень.

Мы двинулись дальше по улице. Я продолжал следить за ней краем глаза. Что-то не позволяло глазеть в открытую. Было в ней нечто нездешнее, наводящее на мысль о миражах. Если только бывают миражи из плоти и крови. И с такими ногами.

Определенно тут была какая-то тайна. И меня все сильнее тянуло ее разгадать.

— Как вас зовут? — конечно же, я не удержался и заговорил. Она остановилась, посмотрела мне в лицо. Чего только не было в этом взгляде: любопытство, сомнение, странный, совершенно непонятный мне восторг.

— Гермиона.

— Королевское имя, — брякнул я. Откуда это взялось в тот момент в моей голове? О прочтенных когда-то произведениях Шекспира я и думать тогда забыл.

— А у вас — звездное, — в тон мне ответила она. Я недоуменно уставился на нее, а Гермиона лишь неловко улыбнулась и добавила: — Мне почему-то так кажется.

Это звучало сомнительно. Но безумно, безумно интересно.

— Вы угадали, Гермиона. Меня зовут Сириус.

— Сириус, — снова этот напряженный взгляд, такой жадный и опасливый одновременно. — Выпьете со мной чаю?

— Не откажусь.

* * *

Маггловское кафе и чай с ванилью. Болтовня ни о чем. И все время этот взгляд. Искоса, из-под полуопущенных ресниц, поверх кружки с чаем. Гермиона все время смотрела на меня. Иногда в ее глазах загоралась решимость, и она делала вдох, будто собираясь сказать о чем-то важном, но каждый раз угасала, не проронив ни слова. Продолжала смотреть, наматывая прядь волос на указательный палец. Видимо, она так делает, когда о чем-то думает.

Я тоже не остался в долгу и наконец-то разглядел ее как следует.

Высокий, чистый лоб, прямой нос, под глазами залегли тени. Должно быть, не высыпается. Губы плотно сжаты, если только не заставить ее улыбнуться. А глаза у неё теплые, как этот остывающий чай. Который, похоже, ударил мне в голову, потому что я накрыл ее руку своей. Она вздрогнула.

— Ты не такая, как все. Ты невероятная.

Дурацкая фраза. Сотни парней начинают клеиться к девушке с этих слов. Если бы существовала Большая энциклопедия флирта, она начиналась бы с этой фразы. Но никогда еще я не был настолько честен.

По всем правилам из той же Энциклопедии она должна была бы покраснеть и заспорить — мол, что ты, совсем обычная, ты мне льстишь. Но она только вздохнула, улыбнулась и снова уставилась на меня этим своим взглядом.

— Ты даже не представляешь, насколько ты прав.

— Мы еще встретимся?

— Если Судьбе будет так угодно…

18 августа, 1998 год

Я захлопнула тетрадь. Стало страшно.

Что происходит? Зачем Сириус отдал мне это? Что он хотел этим сказать?

Тогда, на пятом курсе, когда мы все лето жили в его доме, и потом, на Рождественских каникулах, мне казалось, что он уделяет мне больше внимания, чем следовало бы подруге крестника. А перед Рождеством он отдал мне толстую тетрадь и попросил сохранить для него. Тогда я спрятала тетрадь в своей комнате, зачаровав тайник. Я сделала тетрадь ненаходимой до тех пор, пока она не понадобится. Потом Сириус погиб. А о тетради я постепенно забыла. И вот сегодня обнаружила ее.

Я решила, что дневник крестного может сейчас поддержать Гарри, и поэтому нашелся. И как хорошо, что я заглянула туда, прежде чем отдать его.

Эта история… Таких совпадений не бывает. Что это — фантазии одинокого человека, запертого в собственном доме? Если фантазии — то почему я? Но если нет — могла ли я оказаться там или, вернее, тогда?

Или речь всё же шла о какой-то другой кареглазой лохматой Гермионе, которая любит синий цвет, чай с ванилью и накручивает волосы на палец, когда думает. Но если так — зачем Сириус отдал дневник мне?

Вопросы, одни вопросы. Зачем только этот дневник снова появился? Я бы жила спокойно и даже не вспоминала о той тетради, что дал мне когда-то Сириус.

Я спрятала дневник в сумку, пока его никто не увидел. Никто не должен знать. Никто не должен увидеть. И я не хочу ничего знать. Так будет лучше…

Рождество, 1999 год

— Как же прекрасно, что мы празднуем Рождество все вместе, нашей большой семьей, — пропела миссис Уизли, обращаясь ко мне, потому что в этот момент она наполняла мою тарелку едой. Я кивнула и улыбнулась.

Конечно, прекрасно. Если не вспоминать о том, что мы почти не разговариваем друг с другом, и о кошмарах, преследующих всех нас во сне.

Вот Джинни разрезает индейку. Она нервничает, и ее руки дрожат, потому что Гарри еще не пришел. Каждый вечер, когда он уходит, она боится, что он больше не вернётся.

Гарри до сих пор уверен, что все погибли из-за него. И эту вечную печаль в его глазах не вытравить ничем. И даже я, человек, который был с Гарри в самые трудные времена, до сих пор не смогла убедить его в обратном.

Джордж молча смотрит в окно, иногда перекидываясь парой слов с Чарли. Мистер Уизли что-то весело рассказывает миссис Тонкс. Маленький Тедди в это время дергает бабушку за рукав и спрашивает: «А где Галллли?». Билл и Флер в своем мире и не замечают никого. А Рон что-то мне рассказывает о своей работе в магазине Джорджа. Я его слушаю, но почему-то не слышу совсем.

Выглядит это все идиллически. Если не знать, что у каждого из нас на душе. Мы все еще только учимся снова жить нормально. Без войны. Я могу сколько угодно говорить, что это посттравматический синдром, сыпать маггловскими терминами, говорить, что всё пройдет. И все верят. Кроме меня самой.

— Добрый вечер, извините за опоздание, — в кухню вошел Гарри, немного виновато улыбаясь. Я облегченно выдохнула, зная, какая борьба была в его душе.

Гарри обнял маленького Тедди, бросившегося к нему, на мгновение встретился со мной взглядом и присел рядом с Джинни, на лице которой была написана неподдельная радость.

* * *

— Гермиона, может, ты нам сыграешь? — Гарри кивнул в сторону фортепиано, которое появилось в Норе, когда Уизли узнали, что я занимаюсь музыкой.

— Да, Гермиона, сыграй что-нибудь, — в голосе Рона будто звучало невысказанное: «Ну, давай, покажи, на что ты тратила чертову кучу времени, которое могла провести со мной».

Я улыбнулась и направилась к пианино. Села на стул и выпрямила спину. Поймала ободряющий взгляд Гарри, отраженный на темной лакированной поверхности, и мягко провела рукой по клавишам. Правая нога коснулась педали. В воздухе на мгновение повис протяжный звон. И раздались начальные аккорды — тихие и нервные, будто ритм замирающего сердца. Потом полилась мелодия. Она поднималась от тихого, едва слышного шепота до пронзительных рыданий. Комната наполнялась музыкой, и отражение глаз слушателей говорило мне, что их чувства схожи с моими.

[До-до-до-си-соль] Мы думали, что победили. Но уже тогда, заранее, мы проиграли своей памяти.

[До-до-до-си-ля] Победа подарила нам нескольких месяцев эйфории. А когда они закончилось, началось безумие. У каждого — свое.

[Фа-фа-ми-фа] Мы пытаемся забыть, но не можем. Мы помним, как боялись каждого шороха, как плакали ночами втайне друг от друга. Как слышали о смерти людей, которых видели совсем недавно. Как видели смерть близких и любимых, которых недавно обнимали. Мы умираем духовно с каждой минутой, с каждой секундой, а это еще хуже физической смерти.

[До-до-до-си-соль] Мы живем прошлым. И жалеем о несбывшемся.

[До-до-до-до-си-до] И получается, что для нас война все равно проиграна.

Но шоу должно продолжаться.

Последние ноты угасли в полной тишине. Я не торопилась оборачиваться.

Музыка — мой способ говорить о запретном. Думаю, я сошла бы с ума, не вернись год назад к давно заброшенным урокам фортепиано. Теперь мои пальцы умеют кричать о том, что язык не поворачивается сказать.

Первой нарушила молчание миссис Уизли.

— Ой, Гермиона, какая чудесная мелодия! Правда ведь, Артур? Рон? Гарри?

— Да-да, — рассеянно отозвался мистер Уизли. Видно было, что он все еще глубоко в себе. Гарри улыбался мне.

— «Show must go on», Гермиона?

Я кивнула. Джордж ухмыльнулся и отсалютовал мне бокалом. Я молча вернулась на свое место, а миссис Уизли как ни в чем не бывало начала что-то рассказывать. Вот только мало кто её слушал.

* * *

Сон в эту ночь так и не пришел. Половину ее я провела, разыскивая среди книг и вещей тот дневник Сириуса.

Кажется, я наконец-то готова узнать правду.

10 августа, 1977 год, 12.00

Сегодня было невыносимо жарко. Я сидел у Фортескью и наслаждался ледяным лимонадом и мятным мороженым.

Жизнь текла своим чередом, но временами я думал о Гермионе. Её появление казалось мне просто сном.

Я скользил взглядом по прохожим. Было много знакомых и незнакомых лиц. Скучно. Джеймс с родителями был в гостях у дальних родственников, Питер тоже куда-то уехал… а у Ремуса полнолуние. Так что пришлось коротать день в одиночестве.

— Здравствуй, Сириус, — услышал за своей спиной знакомый мелодичный голос.

Я резко обернулся. Да, это была она. Женщина-загадка с королевским именем.

— Судьба, оказывается, удивительно благосклонна ко мне. Но, честно говоря, не ожидал, что мы встретимся здесь.

— Ты не думал, что я ведьма?— Гермиона насмешливо посмотрела на меня.

— Спорный вопрос. И да, и нет, — я лениво откинулся на спинку стула. Свои длинные волосы Гермиона заколола, что прекрасно гармонировало с голубым сарафаном и обнажало нежную шею. При свете дня я заметил, что она была очень бледной. Такими бывают только люди, которые долго, не покладая рук, работают. И как вампиры, только по ночам выходят на улицу.

— Не хочешь прогуляться? Сегодня прекрасная погода.

— Я буду польщен, леди, — я встал со стула и поцеловал руку опешившей Гермионе. Я ожидал, что она засмущается, но вместо этого она… засмеялась!

— Сколько же в тебе жажды жизни, — ответила Гермиона, глядя на меня практически с материнской нежностью. Вот еще, у меня на неё другие планы!

Правда, кроме этого в голосе Гермионы чувствовалась легкая зависть. Что же её так мучает?..

* * *

Эта прогулка разительно отличалась от нашей первой встречи. Гермиона смеялась над моими шутками, расспрашивала о Хогвартсе и буквально расцветала на глазах. Но вот на мои расспросы о своей жизни она отвечала уклончиво. Мне на ум тут же пришел Отдел Тайн. Там-то точно работники сидят от заката до рассвета.