Стальная маска. Книга 2

— Матерь, — мужчина почувствовал вмешательство Овида, но он не сумел выйти на первый план. — Острова. Точно. Мне нужно на Острова.

— Бредит, — повторил старик.

— Нет. Старик, ты мне рассказывал про столицу, про Матерь, про души. О, мамочка, не смотри на него так, не скаль клыки, дядя Волк, он сделал это по моей просьбе. Если существует способ договорится с ней — следует им воспользоваться. Нет, мама, не нужно меня отговаривать. Я уже не ребёнок и волен сам принимать решения.

— Ты и правда вырос, — задумчиво произнесла Овечка, прижимая голову сына. — Но каким бы большим ты ни был, время ещё не пришло. Что за коварство отправлять на верную смерть любимого сына, убеждая его и себя в успехе этой поистине безумной затеи. Способны ли матеря, людские душонки к подобному предательству? Я не способна.

***

По прошествию трёх дней Витус был готов отправляться в путь. Если быть до конца откровенными, герой уже давно мог отбыть, но всячески тянул время: хотел подольше побыть с Киндред. Но чем больше времени он проводил с Овечкой и Волком, тем меньше оставалось причин для поездки на Острова. Однажды утром Овид сломил его нерешительность; братья твёрдо решили, что пора сделать шаг вперёд. Настал час прощания. И в одно прекрасное утро Гальего пожал руку отшельнику, обнял Овечку, погладил Волка и отправился в Туулу с намерением воспользоваться бригом брата. По пути ему повстречались Тифон и Тумба. Он привлёк их внимание знакомой читателю фразой:

— А ну пшли сюда, псы безмозглые!

Подобное поведение было своего рода игрой для Витуса. Он понимал, что сыскал славу богатого приезжего, а потому вжился в роль и вёл себя, как настоящий барон. Герой унижал, но только для вида. Его лицо зачастую говорило совсем о другом.

— Я отбываю. Мне нужно забрать вещи из лачужки, — начал Гальего, когда рыбаки подошли к нему. — И доставить их, сопровождая меня в порт. Плачу по сто динаров на лапу. Договорились?

***

— Тифон, харе дрожать, как осиновый лист, лучше крепче телегу держи.

— А как не дрожать-то, Тумба? Мы дожидаемся господина среди сгоревшего селения, где смердит трупной вонью и повсюду кровь.

— Не смотри на кровь, смотри на лачужку. Ох, и знатно же оно обгорела. И чего здесь удумал брать господин? Как зашёл внутрь, так уже несколько минут там ходит. Может, деньги забирает?

— Не знаю, Тифон, ох, не знаю. У богатых свои причуды, кто ж их поймёт, — после недолгого молчания, хлопец продолжил. — Совестно мне.

— За червя в компоте?

— Нет, то другое, шутки ради ведь. Я как вспомню того жупеля… Кажется мне, что это мы… Ну, того…

— Замолчи, Тумба. Мы поступили, как честные люди, а если этот господин насолил кому, так кто ж скажет, что это наша вина? Всё, молчок. Он возвращается!

***

— Так, значит, уважаемый господин, вы отплываете?

— Да.

— И, стало быть, жёнушку свою забираете? Ай, Тумба, ты чего бьёшься!

— Она погибла, — наиграно-холодно ответил Витус. — Я буду нести траур в Ноксусе.

— Ох, мои соболезнования, господин. Ужасное напастье про…

— Стоп, — скомандовал Витус, расположившийся на тележке. — Это ведь там поля мака? Заплачу ещё сто динаров за букет цветов.

***

— А, всё-таки, добрый этот господин, — говорил Тумба вместе с другом, сидящий на причале, смотря вслед уходящему судну. — Оставил нам не двести, а тысячу динаров.

— Откупился, — парировал Тифон. — Ворожея говорит: коль на душе тяжело, человек пытается задобрить духов через себе подобных.

— Тьфу на тебя! Вот что ты пристал к этому господину? Как краб за задницу укусил, да не отпускаешь!

— Я-то чего? Я ничего! Я просто говорю, мол, добрый господин, но не чистый.

— Пусть так. Знаешь, Тифон, что-то мне подсказывает, что мы его больше не увидим. Даже грустно как-то.

— Твоя правда, Тумба, твоя правда… Но чего грустить-то? Где бы ни был этот господин, уж он-то точно не пропадёт!

Вскоре судно скрылось за линией горизонта, оставляя за собой след из маковых листьев, раз и навсегда вычёркивая Витуса Гальего из жизни Ионии…