К чему приводят разговоры в комнате Грейнджер

— Очнись, Грейнджер! — он сделал два шага навстречу и задумчиво подбирал слова, почесывая затылок. — Уизли — это, конечно, неприятная потеря, но совсем не смертельная.

— Ты так не думаешь, — медленно и все так же не отрывая своего внимания от стены, произнесла Гермиона.

— Да, ты права, не думаю, — быстро согласился он. — Он меня бесит. И вообще, как по мне, он совершенно бесполезное приобретение, так что ты ничего не потеряла.

В ответ на его нехитрое умозаключение она лишь медленно вздохнула и протянула свою тонкую руку к небольшой потрепанной книге на прикроватной тумбе.

— Значит, он не моя пара, — горько прошептала она, отстраненно протирая обложку незнакомой Драко книжонки.

Её голос звучал так тихо, что он подумал, будто ему послышалось. Она говорила о какой-то паре. И если он правильно сделал выводы из перепалки между героическими представителями Гриффиндора и фразой Грейнджер, то можно было решить, что она повелась на его слова о родственных душах месячной давности. От нелепости ситуации ему хотелось расхохотаться. Неужели самая умная волшебница столетия по чьему-то там некомпетентному мнению, разумеется, поверила в тот бред, что он находу пытался ей скормить?

Старательно сдерживая смешки, он решил уточнить:

— Не пара, Грейнджер?

Не оборачиваясь в его сторону, она кивнула. Этого было достаточно, чтобы Малфой наконец разразился диким хохотом, поражаясь ее глупой девичьей наивности. Видимо, его не совсем адекватное поведение привлекло её внимание.

— Не понимаю, что тебя так рассмешило, Малфой.

Растерянный взгляд и сдвинутые на переносице брови говорили о том, что она действительно не понимает причины его внезапного приступа веселья.

— Серьёзно, Грейнджер? Ты веришь в эту чепуху со всякими там родственными душами и предначертанными судьбой союзами? Когда я говорил о поисках своей половинки, я обманул тебя, чтобы ты лишний раз не вылила на меня поток нравоучений, — ему не было ясно, зачем он продолжает с ней разговор, зачем пытается снять с нее розовые очки, да и зачем вообще стоит в её комнате, но остановиться и замолчать почему-то не смог. — Это же глупость несусветная! Никогда бы не подумал, что эта любовная лихорадка поразит твой рассудительный мозг.

Его настроения она не разделяла, поэтому проигнорировала завуалированный комплимент её умственным способностям, которого и сам Драко не ожидал услышать от себя.

— Раньше не верила, а потом нашла её, — сказала она, переводя взгляд прямо на него и приветственно помахивая старой книгой в руке, указала на источник своего помешательства. — В ней говорится, что у каждого человека есть свой партнёр, с которым он познает истинное счастье. Его нелегко найти, но судьба намеренно сталкивает половинок, даёт шанс узнать друг друга, оставляет подсказки и знаки.

Драко закатил глаза и скривился:

— Это попахивает каким-то сопливым женским романом или личным дневничком третьекурсницы!

— Возможно, но если действительно подумать, то почему это не может быть правдой!

— Да потому что! Это невозможно, ведь люди испытывают чувства друг к другу не по велению незримой судьбы, а из-за времени, проведенного вместе, из-за физического влечения или одинаковых взглядов на жизнь. Да причин может быть сколько угодно, но переплетения каких-то там ниточек в этот перечень точно не входит. Мужчины и женщины влюбляются, расстаются, снова влюбляются, пока не найдут того, с кем им будет просто удобно, понимаешь? И я уже молчу о том, что, так называемые половинки, могут родиться, прожить жизнь, состариться на разных концах земли и никогда не встретиться!

— Но почему тогда так много литературы на эту тему, Малфой? Откуда столько сказок и пророчеств?

— Только не это, Грейнджер! Ни разу в жизни я не мог заподозрить тебя в тяге к этой чепухе.

— Ты просто скептик, — она отвернулась, наверное, признавая своё поражение, ведь он так и не услышал ни одного вразумительного аргумента из её уст.

— Я думал, ты тоже. А оказалось, что ты одна из тех, кто ждёт принца на розовом единороге!

Язвительный тон снова привлёк её внимание, и она резко развернулась на кровати, отчего простыня, намотанная на её тело, съехала вниз где-то на пять дюймов, тем самым открывая для обзора левый бок прямо возле мягкого полушария груди. Грейнджер на повышенных тонах пыталась втолковать ему, что вовсе она никого не ждёт, что мыслит вполне себе рационально, и что таких идиотов не должно интересовать, во что она верит, а во что — нет. Общий смысл он, конечно, уловил, но сказать что-то стоящее в ответ все же не смог, потому что всем его вниманием завладело небольшое родимое пятнышко, на которое он и пялился на протяжении ее пылкой тирады. Когда, в конце концов, он поднял глаза и увидел, насколько она разгорелась от своей речи, то хриплым голосом смог выдавить из себя всего три слова:

— Спокойной ночи, Грейнджер, — развернувшись к двери и игнорируя её растерянность, он вышел за порог и только потом с ухмылкой добавил: — Я почти увидел твою грудь.

К счастью для него, она слишком удивилась и не сразу сообразила, как правильно реагировать на его непристойный комментарий, поэтому он воспользовался возможностью спокойно скрыться от праведного гнева заучки в своей спальне. Но сон в эту ночь к нему так и не пришел.

* * *

Всю следующую неделю Драко плохо спал и плохо ел, сконцентрироваться на занятиях не получалось, не говоря уже об обязанностях старосты. Вся работа легла на плечи Грейнджер, из-за чего ему не раз приходилось выслушивать, какой он безответственный негодяй, что решил все скинуть на ее хрупкие плечи. Но, к ее удивлению, он не огрызался и не пререкался, как делал это обычно, а просто внимательно выслушивал все претензии и уходил с ее глаз долой. Свое поведение он никак объяснить не мог, ведь даже ему самому оно казалось невероятно идиотским. За это время он перелистал огромное количество толстых бесполезных фолиантов, выискивая хоть малейшие толики информации. Но все, что ему удалось найти, приводило к очень спорным выводам и совершенно не устраивало его трезвомыслящую и недоверчивую натуру. Однако червячок сомнения всё-таки закрался так глубоко, что нервозность от этого глупого помешательства зашкаливала и мешала сосредоточиться на изучении лабиринта трещин на потолке. Ему предстояло либо вычеркнуть из головы всю ту ерунду, в которую он почти поверил, либо навсегда разувериться в своём здравом рассудке.

Хотя он и без того уже был склонен ко второму варианту, потому что Грейнджер за это время полностью обосновалась в его мыслях и заняла место на каждой полочке его разума. Она постоянно была на виду в реальности и дьявольски часто посещала его во снах. Он видел её разной. Иногда это были краткие отрывки, будто колдографии: вот она в несуразном и растянутом домашнем костюме, с её растрепанными волосами, собранными пером в нелепое гнездо, внимательно читает книгу на софе у камина в их гостиной, а потом поднимает взгляд и улыбается ему так счастливо, словно он смысл ее жизни, и в этот момент все обрывается. Хотя ему интересно узнать, что будет дальше, хочется посмотреть, как бы она отреагировала, сядь он рядом с ней, что бы сделала, если бы позволил себе достать перо и расчесать пальцами её густые завитки. Выглядела бы она при этом такой уютной, как ему самому это видится или нет? Ещё ему не даёт покоя короткое видение, где Грейнджер предстает перед ним в совершенно непривычном образе: элегантная, изящная, точно аристократка, стоит в его комнате в поместье перед огромным зеркалом и тонкими пальчиками аккуратно снимает серьги, а затем оборачивается к нему и одним только взглядом просит помочь с застежкой тяжёлого ожерелья, в видении он узнает свои руки, касающиеся чувствительной кожи на шее, и тогда его прошибает такой импульс желания, что единственное, чего ему хочется после пробуждения посреди ночи, это встать и ворваться в соседнюю комнату, чтобы дотронуться до её чертовой шеи и разубедиться в том, что она так влияет на его тело.

Но иногда его сны — это длинные целостные истории, в которых, по правде говоря, мало смысла, но слишком много ощущений. В них Грейнджер страстная, податливая, отзывчивая и бесстыдная. Там она целует его так чувственно, как никто до неё, растягивает губы в похотливой улыбке, соблазнительно двигается, стонет в его руках и разрешает делать все, чего он только пожелает. Там она принадлежит только ему, а он тонет в карих глазах, распадается от её прикосновений и полностью теряет контроль над собой. Эти сны изводят его больше остальных. Во-первых, после них он просыпается в холодном поту с мучительной эрекцией, а во-вторых, они играют с его воображением и заставляют хотеть воспроизвести каждый нюанс, каждое движение наяву. Они сводят его с ума, но он держится. Точнее, старается держаться, потому что идеи взять Грейнджер силой посещают его все чаще.

Кто бы мог подумать, что когда-то столь ненавистная подружка Поттера будет занимать такое значительное место в его голове? Драко корил себя за то, что сам же и накликал это наваждение. Если бы он не вспомнил о словах Панси про эти пресловутые половинки, если бы не вложил случайными фразами эту мысль Грейнджер, если бы не сунул свой нос в их дела с Уизелом, если бы не увидел её родимое пятно…

В этот момент он вскочил с кровати и в очередной раз бросился к зеркалу. Стянув рубашку через голову он снова, как и семь дней подряд до этого, уставился на небольшую светло-серую отметину на бледной коже. С левой стороны от груди, на ребрах виднелось невзрачное пятно причудливой формы. Что это такое сказать было трудно, ни на что конкретно оно не было похоже, хотя в нем легко можно разглядеть и чернильную кляксу, и бабочку, может, что-то ещё, он не знал наверняка. Но в чем он и был уверен, так это в том, что на боку Грейнджер красовалась такая же метка. Абсолютно идентичная, вплоть до крохотной капли над левым крылом. Это пугало.

Драко медленно поднес руку к выделяющемуся участку кожи и коснулся его пальцами. Оно было тёплым, как будто намеренно нагретым, и немного пульсировало, вызывая еле заметный зуд.

Опустив руку, он посмотрел на своё отражение. То, что он увидел, ему не понравилось. Тёмные круги под глазами, осунувшийся вид от недосыпа. Решив, что нужно окончательно со всем этим разобраться, уже через секунды четыре, которые понадобились, чтобы натянуть рубашку обратно, он дернул ручку двери.

— Грейнджер! — рявкнул он, переступая порог её комнаты босыми ногами.

— Малфой! Ты что творишь? — заверещала она, судорожно натягивая на себя простынь. Снова.

Драко закрыл глаза, не из моральных побуждений, конечно же, а скорее, чтобы не издеваться над собой. Но образ влажной Грейнджер после душа теперь его точно не оставит в покое.

— Грейнджер, ты уже в коконе?

— Кто тебя воспитывал? Тебя не учили стучаться или хотя бы не вламываться в чужую комнату? Ты понимаешь, что такое личное пространство другого человека, что ты в конце концов не у себя дома?

Поток бесполезных вопросов не прекращался и нужно было как-то его остановить.

— Я открываю глаза. Так что, кто не спрятался, я не виноват! Раз, два, три.