Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы

- Какую клятву ты просишь от меня, султан? - почувствовав на душе невыносимую тяжесть, спросил рыцарь. - Какие слова будут порукой за мою честь?

- Присяга на верность мне, султану.....- сказал повелитель правоверных. - Я не требую от тебя принять истинную веру, веру Пророка, да пребудет с ним вечно милость Аллаха. Только - присягу. Когда ты поможешь своему малику Ричарду, ты вернешься и я освобожу тебя от присяги и отпущу на все четыре стороны.

Беспорядочный вихрь мыслей закружился в голове воина-кафира.

Спасти своего короля! Можно ли вообразить подвиг благороднее этого? А к славе, дай Бог, от королевских щедрот прирастет и титул, узнав о котором, поперхнется вся родня. Но принести присягу на верность иноверцу! К тому же - прямому врагу короля! А вдруг здесь таится какая-нибудь коварная восточная хитрость? Да и не привык рыцарь Джон Фитц-Рауф бросаться присягами. Он расставил ноги пошире, а то его начало покачивать, как на корабле в бурю, и сказал:

- Султан! Твоя милость неизмерима. Но я уже один раз присягал. Королю иерусалимскому - Ги де Лузиньяну*.

- Ты, кафир, присягал ему как королю? - прищурившись, спросил катиб, даже не спрашивая у султана взглядом разрешения вступить в его разговор с рыцарем.

- Это - правда, - признал рыцарь. - Когда я давал ему клятву, то видел перед собой только короля... Я клялся защищать Иерусалимское королевство.

- Значит, ты теперь хранишь верность призраку! Ибо такого королевства уже нет! - воскликнул с усмешкой катиб. - Священный город принадлежит ныне великому султану, да благословит его Аллах! Малик Ричард отдал этому франку Кипр. Но что это, как ни еще один мираж. Призрак, властвующий миражом. И это твой господин?

Рыцарь тяжело вздохнул, не зная, что сказать.

- Решай сам, кафир, - коротко и хмуро бросил султан и, морщась, добавил: - Только вспомни сначала, что этот соломенный малик клялся не выступать против меня, когда я мог одним взмахом лишить его головы, а потом поспешил отскочить на безопасное расстояние, чтобы осадить мою Акру и посмеяться... посмеяться над своей клятвой.

- Я должен...- начал было рыцарь но осекся, ибо вовремя успел догадаться, что слово "подумать" никак не пригодно для ответа доблестного воина великому султану - в его положении только у головы, отсеченной от тела и брошенной в яму, осталось бы время подумать.

Однако он нашелся и проговорил:

- Я должен сначала пойти к Гробу моего Господа.

У аль-Исфахани приоткрылся рот, но он ничего не сказал, а только вопросительно посмотрел на своего повелителя. Султан же повел рукой, словно отодвигая рыцаря в сторону, и рек:

- Иди. Но до полудня ты должен вернуться с ответом. С тобой пойдет мой человек.

Султан негромко хлопнул в ладоши и еще тише назвал имя:

- Дауд!

Так настал мой черед предстать перед великим султаном. Стражи северных дверей расступились. Я прошел в двери, миновал занавеси, и все три пары глаз обратились на меня.

Теперь уже не внутренним взором, а наяву я увидел, что султана все еще не отпускает лихорадка, а воин-кафир колеблется, но сильно надеется на то, что получит свыше позволение послужить султану для странного дела - спасения его врага. Англичанин стал приглядываться ко мне с тревогой и недоумением.

- Идите! - велел султан. - И помни, кафир: возможно, что лишний час твоих раздумий и молитв окажется роковым для твоего малика.

Я вывел англичанина из Дворца и, пропустив его вперед, стал указывать, какие улочки выбирать. Я не стал требовать от него закрывать лицо: трудно было не узнать этого огромного ростом кафира, припадающего на левую ногу после ранения на стенах Иерусалима. Прохожие жались к стенам. С одним из них я поздоровался и бросил ему "фальшивую кость", сказав, что с выкупа за эту ходячую гору получу десяток динаров.

Перед гробницей пророка Исы, шагов за тридцать, не меньше, кафир встал на колени и двинулся дальше, оставляя за собой на снегу две темных борозды. Когда он скрылся в сумраке пустого склепа, я остановился и стал ждать.

Рыцарь не заставил меня долго мерзнуть. Он покинул склеп также на коленях, спиной к выходу. Потом резко, хотя и с некоторым трудом, поднялся на ноги, развернулся и двинулся мне навстречу решительным шагом.

Я не знал, о чем молился он своему пророку и какой получил ответ. Однако теперь мои плотские глаза вполне прозревали, что англичанин не собирается огорчить повелителя правоверных.

- Веди меня к султану! - не просто попросил, а повелел мне он и решительно двинулся в обратный путь, по своим большим следам, глубоко отпечатавшимся на улицах Священного Города.