Этайн, дочь Хранительницы

Глава 3. Большой разговор о любви, о религии и о прочем

Дома младшую сиду уже ждет бочка с горячей водой, но сейчас она ей, пожалуй, не подойдет. Раздевшись догола, Танька стоит перед зеркалом и, вывернув голову назад, как под силу только сидам, внимательно разглядывает свою правую ягодицу. Пока еще ничего особо не заметно, но, судя по ощущениям, скоро на ней проступит огромный синяк. Срочно к своим запасам собственноручно приготовленных лекарств: нужно скорее втереть мазь от ушибов, а то завтра она, чего доброго, и сесть не сможет! Хорошо хоть копчик не пострадал!

— Таня?! Что это? — мама, не дождавшись привычного плеска воды, заглядывает к дочери и застает ее обнаженной, деловито намазывающей себя сзади, ниже поясницы, каким-то остро и пряно пахнувшим снадобьем.

— А это я теперь дама сердца одного будущего рыцаря! Поздравь меня, мама! — озорно отвечает Танька. — Вот знала же я, что рыцарь при посвящении получает удар мечом по спине. Только думала, что уж меня-то это никоим образом не касается. А оказывается, и при посвящении в дамы сердца схлопотать можно — только не по спине, а пониже!

— Что?! Тебя — мечом?.. А что, идея неплоха: для некоторых не в меру бойких девиц, пожалуй, такой обычай мог бы быть полезен… И все-таки ничего не понимаю! Откуда у нас в Камбрии дамы сердца-то завелись? Их же, вроде бы, еще не скоро изобретут — лет так через триста! Или я отстала от жизни? Давай-ка рассказывай! — Хранительница изрядно заинтригована. И одновременно, похоже, едва сдерживает смех: уши вздернуты и мелко трепещут, а глаза прищурены, хоть свет не такой уж и яркий.

— Да ты что! Да чтоб меня Кайл еще и мечом!.. Это я сама об пол навернулась. И ничего никто не изобретал. Ну, пересказала я ему «Тристана и Изольду». И историю Гвиневры и Ланселота еще. Давно еще, весной. В самом невинном виде, честное слово!

— Ах, этот будущий рыцарь — значит, Кайл? И что же он такое сделал, что ты на пол свалилась и в дамы сердца посвятилась? — мама вроде бы продолжает говорить бодро, но что-то в ее голосе изменилось. Грустинка какая-то появилась, что ли? Немайн совсем близко подходит к Таньке, набрасывает на нее свой плед, аккуратно сажает дочь на кровать левым боком, закутывает ее в одеяло, присаживается рядом.

Чем хороша у Таньки мама, помимо всего прочего, — так это тем, что с ней можно быть откровенной. Никому ничего не передаст — разве только если дело по-настоящему серьезное и совсем не личное, да и то тогда честно предупредит. Поэтому младшая сида и не пытается ничего скрывать от старшей. В общих чертах пересказывает события злополучного вечера в тулмене.

— Главное, представляешь, я ж для него специально опыты с мышами повторила, сама-то уже их несколько раз проделывала. А он в благодарность такое мне устроил! Мало того, что мне теперь неизвестно сколько ждать его и беспокоиться о нем, так еще он будет носиться с лоскутом от моего рабочего халата, как с реликвией какой-то! Ладди непременно узнает, отец тоже…

— Так, подожди-ка, Танюша! — старшая сида переходит на русский, и младшей сразу становится легче: вряд ли кто посторонний теперь подслушает их разговор. Ладди поблизости вроде бы нет, отца тоже, да и владеет «тайным языком сидов» он очень слабо, а больше, пожалуй, его и вовсе никто не знает. — Ты как со мной произошедшее обсудить хочешь, по-девичьи или по-нормальному?

— Мама, у меня по-нормальному сейчас, наверное, не получится… Я б и хотела бы, но…

— Давай-ка все-таки попробуем, а? Вот смотри. Ты правда считаешь, что Кайл к Вовке в оруженосцы напросился специально, чтобы тебе досадить?

— Нет же, не чтобы досадить, наоборот…

— Ага! Теперь еще вопрос, совсем нескромный: Кайл тебе в любви объяснялся или же, допустим, с грязными предложениями приставал?

— Мама, ты что! Как ты вообще такое про него можешь?!

— А теперь скажи: а что, в таком случае, плохого он тебе сделал? Ну, не считая того, что поймать тебя не успел, когда ты споткнулась?

— Мама, а если он будет мое имя в бою кричать? Что люди-то скажут?

— А что же они такое сказать могут? Или я что-то не знаю, и Вовка с Кайлом не рыцарь с оруженосцем, а пираты или разбойники, которых до́лжно стыдиться? Да и на труса Кайл не похож, имя твое опозорить не должен. Или ты считаешь иначе?

— Конечно, не считаю! Ты бы знала, как они с отцом лошадок от волков в прошлую зиму защищали!

— Ну вот! И получается, Танюшка, похоже, одно из двух: либо ты Кайла недостойным себя считаешь, либо брать на себя ответственность за его поступки боишься. Выбирай!

— Никакой он не недостойный! А ответственность брать на себя я не боюсь, а просто не хочу! И больше всего не хочу, чтобы молва нас с ним, например, обручила! А если я полюблю кого-нибудь!

— Тогда это, думаю, не твоя беда будет, а его. Все-таки неосторожно ты с ним беседы вела — со своими Гвиневрами да Изольдами… Твое-то сердце о Кайле и о тебе самой что говорит?

— Мама, да не знаю же я! Я же успела за год привыкнуть, что он рядом и что он маленький, и не заметила, как он вырос. Да может, он и не вырос еще вовсе, и все его объяснения — детский бред! А вот узнала, что он уезжает, — и правда, неуютно мне стало, грустно. Но ведь это еще не любовь, правда же?

— А ты не ломай над этим голову! Просто живи — и всё! Не заставляй себя никого насильно ни любить, ни не любить — во-первых, это все равно бесполезно, а во-вторых, дама сердца — это ведь и правда не жена и даже не невеста. Тем более, что вы теперь, я боюсь, не скоро встретитесь. И вообще как всё обернется… Они ведь в Африку отплывают.

— Как в Африку, зачем?

— Беда там, Таня: арабы опять наступают. А мы же с Африкой союзники, да и не только в этом дело. И даже не в зерне, которое мы там покупаем. Самое главное — знания! То, что сначала египтяне копили, потом греки, потом римляне. И все это мы можем потерять. Мы — это христианский мир, наследники Греции и Рима, примерно то, что греки когда-то называли Ойкуменой. Так вот, если верить последним донесениям, то две недели назад войско Халифата шло на Александрию, а как дела обстоят сейчас — кто ж его знает. У нас же туда даже оптического телеграфа нет! Так что, кстати говоря, все твои планы насчет Александрии придется отложить.

— Мама, я, наверное, глупость скажу, но я не понимаю: зачем арабам Александрия? Или она просто попалась им на пути? И вообще, объясни мне, раз уж об этом пошла речь: мусульмане — они варвары, язычники или что-то другое?

— Таня, это может быть большой разговор. Может, отложим? Вообще, по-моему, тебе бы отдохнуть не помешало, Гвиневра ты моя посвященная. Завтра-то учеба начнется, помнишь?

— Мам, не расскажешь — спать вообще не буду. И не из-за упрямства. Просто… Ну, должна же я понимать, с кем будет иметь дело Ладди… и Кайл тоже. Иначе совсем страшно: одно дело, когда знаешь, что враги — тоже люди, другое — если тебе кажется, что это какие-то совершенно чуждые нам существа — не рогатые там или хвостатые, а…

— Ушастые и глазастые? — улыбается мама, шевельнув правым ухом.

— Вот! Ты правильно поняла! Мы с тобой, как бы то ни было, все равно родня людей и очень близки им! То, что они считают добром, мы тоже считаем добром, то, что они считают злом, — мы тоже считаем злом. Поэтому мы можем понимать друг друга, дружить, влюбляться. А варвары… Они снаружи как люди, а внутри совсем другие!

— Таня?! Где ты этого набралась? Добро бы ты застала во́йны с саксами — тогда б тебе было хоть какое-то оправдание: те и правда часто вели себя не по-человечески. Но все равно так нельзя! Разве мерсийцы, например, не люди? А они по происхождению саксы на четверть, а то и больше… В общем, хотела слушать — вот и слушай! Так вот, почти всякий народ, наверное, почитает себя самым цивилизованным, а всех, кто на него не похож, — варварами. К сожалению. И часто отзывается с презрением о не менее, а то и более высокой культуре, чем его собственная. Так великие державы Дальнего Востока — Китай и Япония — почитали за варваров сначала Рим, а потом — его наследников, в том числе и нас, жителей Европы. И так же мы считаем если и не совсем варварами, то чем-то подобным, персов и арабов. Хотя толком ведь не знаем ни тех, ни других. Ну вот что ты знаешь, например, о персах?

— Ну, огнепоклонники они… А вообще — древний народ, древнее государство… С греками воевали, вот! Царей нескольких знаю — Кир, Ксеркс…

— Хорошо, а их поэтов ты знаешь, например? А ученых?

— М-м-м… А ведь ты права, никого не знаю! Ой… Тогда получается, что мы их знаем ровно настолько, насколько они отметились в истории Греции и Рима. А ведь они и сами по себе жили и живут. Без оглядки на то, узнают ли об их достижениях в Риме, в Константинополе или, допустим, в Кер-Сиди!

— Умница! И еще поправлю тебя: вообще-то персы — не совсем огнепоклонники. Сказать о них так — это все равно что сказать о христианах, что они крестопоклонники. А у персов есть свои боги — вечно борющиеся друг с другом Ормазд и Ахриман, созидание и хаос. Есть свой пророк — Заратуштра. Свое священное писание — Авеста. И еще добавлю: вполне может получиться, что персы и здесь тоже почти все примут ислам. После того, как Персию завоевали арабы, ислам распространяется среди персов очень быстро. Пожалуй, мусульман там уже стало больше, чем зороастрийцев — тех, кого ты называла огнепоклонниками. А на родной планете того, кто подарил мне память, зороастрийцев осталось совсем немного — по чуть-чуть в Персии, в Индии…

— Ислам — это название веры мусульман, я правильно поняла?

— Да, так называют свою веру сами мусульмане. По-арабски это слово означает «покорность». Ты и этого не знала?

— Нет, откуда? Я же арабского языка не учила, да и зачем?

— Таня, вот опять у тебя: «зачем»… А вспомни-ка, как называются цифры, с помощью которых так удобно считать?

— Это которые сидовские?.. Ой…

— Вот именно, арабские! Причем придумали-то их не арабы, а индийцы. А арабы — не побоялись заимствовать — у тех, кого могли бы считать — да и считают — варварами-язычниками.

— Так значит, мусульмане и нас варварами считают?

— Ну, не совсем… Если тебя это утешит, то мы в их глазах еще не самые плохие. Все-таки Единого бога почитаем, священные книги имеем…

— Мам, а им-то до этого какое дело? У них же свои боги — Магомет, Аллах, еще кто-то…

— Ой! Ужас-то какой! Придется мне к вашему декану визит нанести да с учебными планами разобраться! Неужели основы мировых религий у вас вообще не преподают? — мама, похоже, действительно огорчена, даже уши у нее поникли.

— Мам, у естественников… у нас то есть, был маленький курс лекций. Батюшка Антоний читал. Но в основном мы там сравнивали разные течения в христианстве. Ну, еще по язычеству пробежались — по греческому, римскому, кельтскому. Он еще тогда всё уши мои рассматривал… А, германского еще коснулись — Вотан там, Тиу… По-моему, всё. Да и вообще… Мы как-то все, по-моему, сдали зачет — и из головы выкинули. Мы же естественники, а не богословы или философы.

— И что? Разве лишние знания кому-нибудь мешали? Я, конечно, не о военных тайнах и тому подобном говорю. А все-таки придется мне с деканом пообщаться. Ну как можно так формально к преподаванию важных курсов относиться! Знать что-то о других религиях полезно хотя бы для того, чтобы понимать их приверженцев. Вот ты живую природу изучать собираешься, так?