Место встречи — Левантия

Часть 3. Последний. Эпилог

Июль 1997

Летний день клонился к закату. Длинные ажурные тени деревьев делили аллеи Старого Южного кладбища на неровные квадраты.

По центральной аллее высокий мужчина лет тридцати с длинными дредами, в потертых джинсах и футболке с эмблемой NASA вез инвалидную коляску. В ней сидел крохотный, морщинистый, очень старый человек.

— Дава, котик, давай чуть медленнее, мне надо поздороваться с местными, — вдруг прошелестел старик на иврите.

Молодой замедлил шаг.

«Бромберги, Сутины, Алискеровы, Красные…» — старик читал фамилии на памятниках, не обращая внимания, написаны они на русском, украинском или идише.

— Там, — старик указал влево, — вон, где елочка, — участок 77. Цыбины. Распорядись, чтоб ухаживали. И фотографии чтоб через интернет присылали.

— Дедушка, это слово произносится вот так… — молодой человек и так говорил громко, а слово «интернет» повторил максимально четко.

— Староват я уже языки учить. Давай отсюда налево. И не умничай, а то буду говорить с тобой только по-русски. Дедушке можно, дедушка старенький.

Молодой только хмыкнул и продолжил путь.

— Стоп, приехали. Оставь меня тут. А сам сходи позови того паренька из конторы. Больше десятки ему не давай, пожалуйста. Не заслужил.

Молодой ушел, и старик остался один.

— Ну, привет, — тихо шепнул он, — вот я и вернулся. Не ждал? А тут такое дело...  Аринка… Ну, ты знаешь, наверное, уже. Привез в целости…  как смог, так и привез. По-другому не выпускали. Но хоть вместе будете. Так что не привередничай, будь паинькой.

А уютненько тут у тебя. Тихенько. Скоро и я к вам. Соскучился, признаться. Не знаю уж, здесь буду лежать, или там, рядом с Белкой, рядом с Оськой… Да, прости, не сберег. В восемьдесят шестом. Тридцать девять лет, подложили бомбу в машину. Теракт. А я что мог? Он серьезным человеком был, алУф мишнЭ — это, считай, полковник по-нашему, ты бы им гордился… Вместе со Вторым их. В один момент. Повезло им, в общем-то. Нельзя Первому без Второго, а Второму без Первого.

А Белка-то что? Ей в Израиле понравилось. Тепло, море рядом… Просто старость… Это давно было, в шестьдесят восьмом… Аришка вот — в этом году…

Представляешь, в честь Оськи школу для Особых детишек назвали. Скоро Натан туда пойдет учиться. Твой правнук. Представляешь, у тебя правнук есть! Очень смышленый мальчишка. И сразу видно — ваша порода. Они все в тебя пошли: и Оська, и Давид, его сын, и вот Натан. Давид тут, со мной приехал — я, прости, не слишком подвижен стал. Даже не танцую уже. Но по квартире или там в магазин за хлебом — почему нет? Вполне еще. Давид позже подойдет. Да, Давид, через «и». Ну язык у нас там такой —совсем без буквы «ы».

Ой, как мы в этом Израиле очутились — это такая история, со смеху помереть. Когда тебя хоронили… Нет, не плачу, что ты. Тебе показалось. Так вот, когда тебя хоронили, пришел этот кусок дерьма, который Станислав Ростиславович. Стоял вот прямо тут, где я сейчас. Улыбочку свою фирменную погасил, конечно, чтоб моменту приличествовать. Я уж думал, ты сейчас из гроба встанешь, чтобы морду ему набить. Но гроб заколочен был, ты же помнишь, ушел ты не красавчиком… Так что, может, хотел, да не вышло. Аринка Белку обнимала, чтоб та не упала. А у меня самого руки заняты. Оську держу. Он ничего не понимает, но плачет… Кстати, представляешь, он первое слово сказал —  «папа». Так вот, стоим мы, и этот стоит. С гвоздичками.Когда все закончилось, я Оську Аринке отдал, подхожу, говорю, мол, что ты здесь, гнида, забыл. А он такой, мол, я лицо частное, с покойным был знаком. Я ему, конечно, замечаю, что не будь его частного лица в нашей жизни, авось, покойный был бы менее покойным. Я бы ему врезал, но не при Белке же… Она бы не одобрила. Так что пришлось на словах. Сказал, что молчать не буду, о его нежной дружбе с Коданом найду, кому рассказать. А он мне — зачем, мол, я и так с работы слетел. Но, говорит, дракончика вашего в хорошие руки пристроил. И ушел. Я его больше не встречал, что с ним дальше было — разное говорили. То ли спился быстро, то ли наоборот — долго еще ходил, милостыню просил. А может, вообще нормально жил, работал где-нибудь в школе военруком, помер в своей постели в окружении безутешной семьи… Да ты, наверное, лучше знаешь. А если нет — Аринка справки наведет, она злопамятная…

А что за место, куда Осеньку пристроили, мне потом Аринка рассказала.

Представь, я дома, причем не один. И тут она врывается, кричит — «Моня, пойдем срочно поженимся». Я, конечно, отвечаю, мол, дай пару минут передохнуть — и я на тебе женюсь неоднократно. Ну ладно тебе, пошутил я так.

А она мне докладывает, мол, вызвали ее в барскую усадьбу и сказали, что Оська наш — подарок молодому государству Израиль. Мол, оно у Советов давно дракона просило, а эти схитрили: и дракон пока мелкий, и, если хотят выучить его — надо, опять же, от нас специалистов брать. В общем, отправляют Оську с мамой и бабушкой в Израиль, месяц на сборы дают. И Аринка хочет меня забрать. Просто так не отдадут, а как мужа — вполне можно попробовать.Ну это не сразу после похорон было, так что я в ту пору работал на лодочной станции, лодочки гражданам покататься давал. Ну и следил, чтоб не навернулись. Ну, ты понимаешь. После тех дел, что ты натворил, Аринка сразу с работы ушла, а я попытался остаться, но как-то совсем у нас гнило стало. Плюс по всему этому делу таскали то в прокуратуру, то в барский дом. Тоска, в общем.

Ну я и согласился. Ты не подумай, мы только на бумаге того. Ну, первые лет пять. Потом как-то смотрю — совсем Аринка тоскует. Плохо ей без тебя было, любила она тебя… Ну, ты знаешь. Вот и утешил, как мог… Ты прости, конечно, но сам понимаешь: по-другому никак. Загнулась бы она от тоски своей.

В общем, стали жить уже по-настоящему. Доченька родилась, Анечка. Ну это уже в пятьдесят четвертом. Тоненькая, слабенькая была — Аринка от нее не отходила ни на секунду, измоталась вся, но такая счастливая была… Она и внуков вынянчила — и твоих, и моих… Любила детей, аж светилась, когда малыш на руках.

Внуки у меня все… ох, даже не знаю, как сказать. В общем, притащила Анька к нам в дом эфиопа. Нет, парень-то неплохой, как потом оказалось, но черный что твой сапог. Я, конечно, левантиец, но всему есть пределы. Так что внуки получились… ну, не в меня. Все трое в Америку переехали. Звонят, пишут. У старшей внучки сын недавно родился...Так что я тоже прадед. Смешно.

А так что? Жили, работали… Аринка — в больнице местной, я — в армии… Да, опять не получилось мирно пожить. Хотя я больше учил и это… консультировал. Там заварушка одна была, когда мы на лодочках, а у них — эсминец… Потом расскажу, такое насухую нельзя, но тебе понравится. Оське вон Второго сам обучил. И Давидику…

А ты как там? Не меняешься? Или все-таки постарел? А то Аринка-то да… Как вы будете, если она постарела, а ты нет? Не могу представить тебя старым. Интересно, ты бы сейчас все еще со своей гривой ходил, только седой, или облысел бы, как я? Черт тебя знает…

В общем, вы это… Не скучайте там вдвоем, ждите меня скоро. Увидимся уже по-настоящему, обнимемся наконец…

На плечо старику легла рука молодого.

— Дедушка, — он сказал это по-русски, с сильным акцентом, — дедушка, ты плачешь.

— Да, не обращай внимания, старость делает нас сентиментальными.

Он достал из-под пледа небольшую алюминиевую урну — и протянул ее подошедшему человеку с лопатой.