Когда луна окрасится в алый

Глава 4. Злой тануки, старые дети

– Ты глупая, безрассудная девица, которая не может усидеть на месте!

Генко поморщилась, но промолчала, предпочитая наслаждаться данго, а не вслушиваться в крики и возмущения старого тануки Кио. Карасу-тэнгу закатил глаза и, чопорно придерживая рукав кимоно, осушил пиалу саке. Перепалки между лисой и тануки уже стали столь привычными, что ворон не обращал на них никакого внимания.

– Что тебя не устроило в этот раз? – доев, задала вопрос Генко, недовольно глядя на Кио. Домашние ёкаи и лисы, которые залечивали раны после стычки с они и теперь жили в доме Генко, заинтересованно заглянули в комнату из гэнкана[36], куда пробрались, чтобы следить за хозяйкой и ее гостями.

– Твои данго! – гневно воскликнул Кио.

Карасу-тэнгу и Генко недоуменно переглянулись, потом все так же непонимающе посмотрели на оставшиеся палочки со сладостями и уставились на Кио.

– И что с ним не так?

– Откуда ты их взяла? – раздраженно и грозно зарычал тануки, а его хвост встопорщился, совсем как у кота.

– Приготовила, – подцепив очередную палочку с данго, ответила Генко, совершенно не понимая, что же так сильно не понравилось тануки.

– А продукты? Ты была в деревне, когда там поселился оммёдзи, присланный за твоей шкурой?

Выразительно закатив глаза, Генко быстро расправилась с лакомством, налила Карасу-тэнгу еще одну пиалу саке и придвинула к нему дайкон[37], рис с маринованными сливами и репу. Ворон благодарно кивнул и, как и прежде, предпочел остаться равнодушным зрителем разгорающейся ссоры.

– Мне все принесли мои лисицы. Ты же не думал, что после битвы, в которой я потратила немало сил, я пойду в деревню? Любое волнение тут же выдало бы меня – или хвосты бы появились, или уши, не говоря уж о том, что туман бы развеялся и больше не скрывал меня.

Тануки выглядел так, будто собирался раздуться от злости и превратиться в шар разгоряченного гневом воздуха. Он недоверчиво смотрел на кицунэ, то закрывая, то открывая рот, словно не знал, что именно хочет сказать, или же не решался произнести то, что было у него на уме. Кажется, в этот раз он разозлился не на шутку, потому что игнорировал даже столь любимое им саке.

– Ты отправила в деревню своих сорьо[38]?

– Нет, конечно! Рядовых яко, – отмахнулась Генко, но это еще больше возмутило тануки, так что кицунэ пришлось пояснить: – После стычки с они все лисы на взводе, им нужно было что-то делать. Например, прокрасться в деревню и раздобыть немного еды – и лисы пар выпустят, и местным деньги за продукты. Я всегда оставляю плату.

– Не так уж и всегда. Да и ты возвращаешь деньги, которые получила ни за что, – подал голос тэнгу, рассматривая тонко нарезанные полоски речной рыбы, словно прикидывая, насколько хорошо она будет сочетаться с саке.

– Почему «ни за что»? Люди оставили подношение храму, храм отдал часть денег мне, потому что я оберегаю эти земли. Так что все вполне справедливо, – отмахнулась Генко.

– Ты продолжаешь общаться с тем каннуси? – Тануки, казалось, немного успокоился, услышав объяснения. Глаза его тем временем уже сверлили кувшин с выпивкой, откровенно намекая на то, чего сейчас Кио хотел больше всего.

– Он единственный здравомыслящий человек в Сиракаве, – пояснила Генко, наливая тануки саке и теперь уже ему подсовывая закуски. – И у него есть благословение ками; кажется, я этого раньше не говорила. С годами оно сильно развеялось, но все же продолжает помогать ему видеть истину.

– У него божественная благодать? – Кио оторвался от своей пиалы, заинтересованно взглянул на кицунэ, которая кивнула в ответ, но тут же вернулся к напитку, глубоко вдохнул аромат выдержанного саке, а после с наслаждением осушил пиалу.

– Да, скорее всего, благословение Фукурокудзю-сама[39], ему всегда нравились мудрые люди.

– Мы ведь думаем об одном боге? – Глаза Карасу-тэнгу блеснули, выдавая интерес. Обычно он прятал взгляд под длинноносой маской, но сейчас она лежала рядом с ним на татами, и эмоции легко читались по его лицу.

– Ты знаешь еще одного ками с таким именем? – ехидно спросила Генко и получила в ответ два недовольных, раздраженных взгляда.

– Когда-нибудь ты поплатишься за свой острый язык, Генко, – каркнул Карасу-тэнгу, но та лишь небрежно отмахнулась от дурного пророчества. Не впервые слышала его, даже не раз действительно с ней пытались поквитаться за часто неуместные и колкие замечания, но она всегда могла постоять за себя.

Тануки недовольно фыркнул и ткнул пустой пиалой Генко под нос, требуя, чтобы она обслужила гостя. Она в ответ хмыкнула, быстро налила саке как Кио, так и ворону и грациозно поднялась на ноги, попутно захватив последнюю палочку с данго.

– Прогуляюсь в деревню. Мне вдруг стал любопытен тот оммёдзи, о котором ты упомянул.

Ошарашенные резкой сменой разговора тануки и тэнгу на мгновение застыли, а после енот принялся кричать, перекрывая смех лисы.

– Но ты сказала, что потратила немало сил на они! – возмущенно ревел тануки. Его негодование достигло пика – он больше не мог контролировать свою человеческую форму, которую до этого так старался поддерживать: усы на острой мордочке топорщились во все стороны, уши на макушке дрожали от гнева, а клыки в пасти опасно удлинились.

– Не верь всему, что тебе говорит лиса, – ускользая через услужливо распахнутые ёкаями сёдзи, бросила Генко. – Наслаждайтесь выпивкой!

– Ах ты прохвостка! Проклятая лисица! Черное ты недоразумение, чтоб тебе этот оммёдзи все хвосты повыдергивал!

Лисы, что находились в доме и вокруг него, залаяли, смеясь над возмущением тануки, но сама Генко только ухмыльнулась. Забота старика Кио была приятной и трогательной, но ей все равно хотелось его дразнить и задевать. Если появлялся хороший повод подшутить над тануки, Генко его не упускала: наивность и глупость Кио помогали отвлечься от мрачных мыслей. Жаль, что он собирался покидать эти леса и перебираться выше в горы.

Обратившись лисой, Генко спрыгнула на землю, угольно-черным пятном выделяясь на снегу. Даже магия сокрытия не могла изменить родной окрас кицунэ и сделать ее похожей на остальных лисиц, которые молчаливым сопровождением двинулись за своей госпожой.

Генко неслась по снегу, не оставляя следов. Сугробы становились все меньше, по мере того как весна предъявляла больше прав. Бегущие за Генко лисы старались идти след в след, чтобы люди в случае чего увидели лишь пару-тройку отпечатков и ничего не заподозрили. Храм находился на самом краю деревни, и Генко послала короткую мысленную молитву Инари в знак благодарности за такое местоположение.

Со стороны Сиракавы доносились ароматы жареной дичи и свежей рыбы, подхваченные юго-восточным ветром, который удачно скрывал запахи лисиц, иначе деревенские собаки уже сходили бы с ума. Генко вильнула в сторону, прячась среди редеющих деревьев, и ускорилась. Близился полдень, солнце беспощадно светило, и Генко со своей свитой были как на ладони. Благо, кицунэ в очередной раз накинула на себя и своих помощников туман, скрывающий их от любопытных взглядов.

Стены храма виднелись уже совсем неподалеку, и, коротко тявкнув, чтобы лисы рассеялись, Генко оттолкнулась от земли и в один прыжок оказалась на крыше хондэна. Не совсем почтительно по отношению к богине, но выбора особого не было, если она хотела как можно скорее оказаться на территории храма. Осмотревшись, Генко заметила всех трех мико, которые праздно болтали на крыльце хайдэна. Благодаря Генко работы в храме было не много – подвластные ей ёкаи и духи часто помогали в уборке или мелком ремонте, и мико могли расслабиться и отдохнуть чуть больше, чем их сестры из других храмов.

Каннуси Генко увидела не сразу. Старик практически слился со статуями лисиц и недовольно смотрел на священнослужительниц. Ощутив на себе осуждающий взгляд, мико, как одна, пискнули, синхронно поклонились и тут же исчезли внутри хайдэна, чем вызвали смех Генко.

Подождав еще пару минут и убедившись, что девушки не выйдут, лиса сосредоточилась на каннуси. Пусть она и была знакома с мико, но не стоило их отвлекать.

– Малыш Джуничи! – радостно воскликнула Генко, спрыгивая с крыши главного святилища во двор храма и на ходу обращаясь из лисы обратно в человека.

– Я выгляжу так, будто вы моя внучка, госпожа Генко, но для вас я все еще «малыш»? – Каннуси устало покачал головой, не готовый смириться с таким обращением от столь молодой на вид женщины.

– Для меня абсолютно любой человек – малыш или дитя, Джуничи-кун. Тебе ли не знать? – Генко доброжелательно улыбнулась и нежно коснулась иссохшей щеки старика мягкой ладонью. – Если я буду судить, исходя из своего возраста, то даже самый почтенный старец Империи Солнца будет для меня едва ли не младенцем.

– Я знаю, госпожа Генко, но люди устроены так, что внешность играет для нас немаловажную роль как в восприятии жизненного опыта человека исходя из его возраста, так и в оценивании его положения в этом мире, – почтительно ответил каннуси, но это только заставило Генко тихо рассмеяться.

– Люди и их привычка все оценивать. Значит, в твоих глазах я богатая юная девица, которая только познает мир?

– Богатая и юная – да, но в то же время вы – воплощение мудрости накопленных лет, моя госпожа, – попытался поклониться Оота, но Генко ему не позволила, удержав на месте. – Вас выдают глаза. Таких не бывает у молодых.

– Но вряд ли меня можно назвать мудрой, – заметила Генко, беря каннуси под руку и уводя в сторону его дома. – Запомни простую истину: возраст не равен мудрости. Порой она свойственна молодым больше, чем старикам.

Оота кивнул, всем видом показывая, что понял и принял к сведению замечание Генко. Она же только улыбнулась, немного устало, но, как и прежде, добродушно. Джуничи-кун все так же, как и полсотни лет назад, внимал каждому ее слову и действию. Она была рада, что помогла тогда совсем еще мальчишке. Его преданность сохранилась даже по прошествии столь долгого времени и была все такой же непривычной и немного смущающей.

– Все это не так и важно, Джуничи-кун, – в итоге сменила тему Генко, стараясь не думать о том, как себя чувствует. – Лучше расскажи мне об оммёдзи. Какой он?

Оота задумался. Они добрались до дома каннуси, вошли внутрь и расположились у очага, а он все молчал, размышляя над тем, что же стоит поведать. Генко заинтересованно следила за стариком, понимая, что чем дольше молчит Оота, тем сильнее и сильнее становится ее любопытство.

– Он… очень молод, – в итоге произнес каннуси, а Генко застыла посреди процесса приготовления чая. С тех пор как она попробовала жуткий отвар Джуничи-куна, в их отношениях появилось твердое и неизменное правило: чай готовит исключительно Генко.

– И всё? Ты так долго размышлял над тем, что оммёдзи молод? – потрясенно выдала кицунэ, не в силах поверить в услышанное.

– Ох, нет, конечно, нет, моя госпожа! – тут же запричитал Оота. – Я просто понял, что ваши слова о мудрости, свойственной молодым, очень ему подходят!

Генко пару раз моргнула, а после продолжила готовить чай, терпеливо дожидаясь, что еще ей скажет каннуси. Ками, ну надо же, до чего он додумался!