Когда луна окрасится в алый

А точно ли деревня так уж страдала от происков кицунэ?

Тетсуя шел молча, раздраженно пиная попадающиеся под ноги камни и изредка здороваясь с односельчанами. Один из лавочников настоял на том, чтобы его жена сопроводила оммёдзи в храм, – не иначе, чтобы понаблюдать за незнакомцем и после рассказать мужу о впечатлениях, – и Йосинори не смог отказать, чтобы не показаться слишком грубым и неблагодарным. Остаток пути прошел в таком же молчании, лишь с той разницей, что теперь их было трое.

Красные тории[32] выделялись на фоне белого пейзажа ярким пятном. Йосинори благодарно кивнул сопровождающей его женщине, а та молча поклонилась и поспешила скрыться из виду, практически мгновенно затерявшись среди домов. Такое поведение он встречал не впервой, но все равно осадок оставался – не то женщины оказывались слишком уж скромны, да и говорить с мужчинами не могли свободно, не то они боялись, что Йосинори был оммёдзи и возвышался над ними подобно горам, которые окружали Сиракаву. Да и тот факт, что ее буквально заставили быть сопровождающей, тоже не особо благоприятно влиял на ситуацию.

Тетсуя же плелся позади, немного отстав по дороге, и по-прежнему недовольно хмурился и молчал. Наверняка он предпочел бы не провожать оммёдзи, а дальше тренироваться, чтобы отомстить лисе. Но все же добросовестно довел Йосинори до тории и остановился, ожидая, когда к ним придет мико или каннуси. Йосинори тем временем обдумывал то, что успел заприметить.

Выглядело это странно. Если кицунэ была столь агрессивной и злобной, то почему же отпустила Тетсую, не оставив на нем ни царапины, но буквально три дня назад зверски растерзала старика? Тетсуя, судя по его агрессивному выпаду ранее, был уверен, что наверняка она наконец решилась показать свой истинный облик, а староста, очевидно, думал, что тогда кицунэ лишь примерялась к силе подающего надежды мальца. Сам Йосинори очень в этом сомневался. Да и глядя на состояние деревни, он начинал склоняться к тому, что вовсе не лиса, а кто-то другой убил местного. Ведь, судя по всему, за последние десятилетия кицунэ не нападала на сиракавцев или же появились причины это сделать? В любом случае до тех пор, пока он не разыщет доказательства, стоит подобные рассуждения держать при себе.

Со стороны храма раздался перестук гэта[33].

Каннуси Сиракавы был настолько стар, что Йосинори невольно задался вопросом, как этот человек вообще еще жив. Сгорбленная спина застыла параллельно земле, узловатые руки мелко дрожали, а шел он насколько медленно, что и ребенок, только научившийся ходить, смог бы его обогнать. Йосинори терпеливо ждал, когда же каннуси доберется и поприветствует гостя, а затем пригласит его в храм.

– Приветствуем вас, достопочтенный оммёдзи-сама, – прошамкал лишенным зубов ртом священнослужитель, пытаясь поклониться еще ниже, но Йосинори удержал старика, опасаясь, что тот рухнет в снег.

– Да осветит Аматэрасу-сама ваш день, почтенный каннуси, – поклонился он в ответ. – Ивата-сан сказал, что я могу остаться в храме, пока не разберусь с кицунэ.

Каннуси резко поднял на Йосинори нечитаемый, но поразительно острый взгляд, что никак не вязалось с образом немощного старца с замутненными глазами. Покосившись на Тетсую, каннуси кивнул, пытаясь улыбнуться, и негромко ответил:

– Мы будем рады, если вы почтите нас своим присутствием. Меня зовут Джуничи Оота, прошу, следуйте за мной. – Каннуси чуть отступил, безмолвно приглашая войти в храм. – Думаю, ты хотел бы идти тренироваться, Тетсуя-кун. Ступай, дальше мы сами.

Тетсуя словно только этого и ждал – быстро поклонившись, он развернулся и торопливым шагом, изредка срываясь на бег, поспешил покинуть служителей богов.

– Слишком вспыльчив и горяч, но еще не растерял за своим гневом разум и знает, когда стоит отступить, – пробормотал Оота, казалось бы, сам себе, но Йосинори отчетливо понял, что старик говорит вслух специально. – Погибший Ясуо-сан заменил мальчику отца и заботился о нем последние годы. Потому Тетсуя-кун сейчас такой.

Йосинори понимающе кивнул, поклонился перед тории и лишь потом двинулся за каннуси, который уже куда бодрее вошел на территорию храма и остановился у источника, ожидая, когда Йосинори очистится. Оммёдзи быстро омыл руки и рот, вновь поклонился и под одобрительным взглядом Ооты наконец смог осмотреть территорию храма.

Казалось, что внешний мир исчез. Еще когда Йосинори прошел сквозь тории, он отметил, что звуки деревни пропали, сменившись журчанием бегущей неподалеку реки и тихими голосами двух мико, которые подметали двор. Храм казался куда меньше, чем выглядел снаружи, обнесенный высоким каменным забором. Каменные сторожевые лисы храма грозно возвышались над прихожанами и словно предупреждали: не устраивай бесчинства на территории храма. Зал для молитв – хайдэн – казался совсем небольшим, равно как и зал подношений. А вот главное святилище – хондэн – было куда внушительнее. Еще несколько зданий, вероятно, какие-то из них служили жильем каннуси и мико, стояли чуть поодаль.

На территории храма каннуси Оота будто ожил и помолодел на десяток лет. Спина перестала постоянно кланяться земле, дрожь рук ушла, а во взгляде окончательно обосновалась та острота ума, которую Йосинори прежде заметил.

– Не волнуйтесь о своем скакуне, Такаги-сама, мой внук после займется им, – произнес Оота, двигаясь в сторону одного из жилых зданий. – Вещи он тоже принесет, когда расседлает коня.

Йосинори кивнул и пошел за каннуси, который вел оммёдзи к себе домой.

Маленькое жилье не отличалось той просторностью комнат столичных священнослужителей, которые любили говорить, что их достаток является отражением уровня почитания богов. Йосинори считал это простым наживательством за счет подношений, но молчал, как ему всегда велел делать Нобуо-сенсей[34], обучивший Йосинори искусству оммёдо.

В дом тихо вошла мико с чаем, аккуратно поставила чашки и чайник у небольшого очага, тут же разместила чайницу с маття и так же бесшумно вышла, почтительно кланяясь. Каннуси принялся готовить чай.

Какое-то время они сидели в тишине. Каждый пил чай – на вкус Йосинори, даже слишком крепкий – и не проронил ни слова, но когда чаши опустели, то Оота заговорил:

– Что вы намерены делать, Такаги-сама?

– Разобраться с происходящим, – честно ответил Йосинори, положив руки на колени и внимательно глядя на собеседника.

– Вы убьете лису? – Взгляд Ооты стал холодным, пронзительным и цепким.

– Только если это будет необходимо.

– Это не нужно, – коротко ответил Оота, ставя свою чашу на низкий столик и будто бы немного расслабившись. – Кицунэ не убивала Ясуо-сан.

– Вы так в этом уверены?

Каннуси улыбнулся едва заметно и немного хитро. Глаза блеснули темным огнем, когда он ответил:

– Вы знаете, кому из ками мы поклоняемся в этом храме? Инари-сама. Богине изобилия и плодородия. И поверьте, наши земли столь богаты урожаями не потому, что я хорошо провожу церемонии, а мико идеально исполняют ритуальные танцы.

Йосинори нахмурился, обдумывая услышанное под пристальным взглядом Ооты. Старик продолжал улыбаться, словно ждал, до чего же додумается его гость, и принялся готовить еще по одной пиале чая.

– Значит, кицунэ способствует плодородию Сиракавы?

– Сейчас неспокойно. Даже мы, находясь в отдалении от остального мира, слышали о сражениях, которые устроили даймё в погоне за властью. Многие земли уже не так полны изобилием, как бы мы, каннуси, ни возносили богов. Такаги-сан, как думаете, будут ли боги защищать простых людей, когда те сами идут на поводу своих пороков и следуют заискиваниям существ, что порождает Ёми[35]? В это время, когда даже ками не знают, кто победит среди людей, и получают куда меньше молитв и подношений, будут ли они так безоговорочно помогать нам?

– Звучит не слишком почтительно по отношению к богам, – заметил Йосинори, криво улыбнувшись.

– Я слишком стар, чтобы заботиться о таких формальностях, как должное почитание, – отмахнулся Оота, хрипло и коротко рассмеявшись. – Сиракава всегда была удивительно богата. Урожаи в полях, дичь в лесу, рыба в реке… И никаких демонов. Когда я прибыл сюда почти пятьдесят лет назад, храм был в запустении, практически никто не молился ками, но при этом боги словно любили это место, несмотря на такое неуважение. Странно, не находите?

Йосинори кивнул, соглашаясь. Он ждал продолжения, но Оота молча потягивал чай.

– Почему вы рассказываете мне это? – спросил Йосинори. – Я не местный, которому следует открыть глаза на правду.

– Потому и рассказываю. Сиракаву уже не переубедить – они с молоком матери впитывают ненависть к кицунэ только потому, что та пару сотен лет назад убила нескольких местных. Но у вас нет предубеждений на ее счет. Вас еще никто не успел убедить в том, что кицунэ – зло. Да и, признаться, вы выглядите как человек, который умеет делать правильные выводы, – ответил в итоге Оота, рассматривая Йосинори.

– Но вы пытаетесь меня убедить прямо сейчас, – не мог не подметить Йосинори, криво и немного по-лисьи улыбаясь.

– У меня получается? – хитро спросил каннуси.

– Более чем, – кивнул Йосинори. – Мне действительно показалось странным, что, кроме последней смерти, здесь больше ничего не произошло, а кицунэ так недолюбливают.

– Последний урожай был меньше ожидаемого, а охотники приносят вместо трех зайцев двух, – пояснил Оота. – Так что все тут же списали это на происки лисы. Совершенно наплевав на то, что почти по всей стране сборы риса оказались хуже в куда большей степени. Староста весьма любезно привез эти новости из столицы, когда ездил за вами. И, как видите, все равно обвинить в недостаточном урожае удобно именно кицунэ.

Согласившись со словами старика, Йосинори допил вторую пиалу чая и решительно поставил на столик. Оота спустя мгновение опустил свою пиалу рядом и какое-то время смотрел на нее, словно чего-то ожидая.

– Я надеюсь, что вы, Такаги-сама, во всем разберетесь и, может быть, вам удастся сделать то, что не удалось мне, – убедить всех в том, что кицунэ, живущая в этих горах, – благословение Сиракавы, а не ее проклятие.

– Не обещаю, но постараюсь.

– Я не прошу большего.

Чувствуя, что разговор подошел к концу, Йосинори низко поклонился. Стоило ему выровняться, как в дом вновь вошла мико и попросила проследовать за ней. Склонившись перед Оотой в знак прощания и получив поклон в ответ, Йосинори вышел за мико, размышляя о том, что ситуация становится все интереснее. Он прибыл сюда, чтобы узнать, действительно ли кицунэ вредит людям, а после изгнать ее. Но увидел вполне процветающую деревню, слишком враждебно настроенных к лисе людей, и убежденного, что кицунэ приносит лишь добро, каннуси. И то, что он не поддался на уговоры и не остался в Хэйане, как того хотела Аямэ и другие знакомые оммёдзи, не считая императора, было явным благословением богов.

Легко улыбаясь своим мыслям, Йосинори посмотрел на горы, где, как он теперь знал, жила местная проклятая Сиракавой благодетельница-кицунэ.