Терновая цепь

Хорошо ли она проводит время, спросила себя Корделия. Возможно, да. Пока что ей более или менее успешно удавалось отвлечься от кошмарных воспоминаний о том, как она разочаровала всех, кто был ей дорог. В конце концов, в этом и состояла цель заграничного путешествия. Если ты потерял все, убеждала она себя, почему бы не насладиться оставшимися тебе небольшими радостями жизни? Ведь такова была философия Мэтью, верно? Ведь поэтому она уехала с ним в Париж?

Какая-то женщина в шляпе со страусиными перьями и шелковыми розами, сидевшая на террасе кафе, перевела взгляд с Мэтью на Корделию и улыбнулась. Девушка решила, что она желает счастья юным влюбленным. Несколько месяцев назад Корделия покраснела бы; сегодня она лишь улыбнулась незнакомке. Допустим, посторонние люди думают о ней всякие неприличные вещи, что с того? Любая девушка была бы счастлива, заполучив такого ухажера, как Мэтью, так что пусть прохожие воображают все, что им угодно. Сам Мэтью именно так и относился к окружающему миру и собственным проблемам. Его совершенно не интересовало, что о нем думают другие, он просто был самим собой, и это качество позволяло ему на удивление легко идти по жизни.

Она сомневалась в том, что в тогдашнем состоянии смогла бы добраться до Парижа без него. У обоих тогда после бессонной ночи слипались глаза, но, когда они приехали с вокзала в «Ле Мерис», он принялся ослепительно улыбаться, смеялся и шутил с коридорным. Глядя на него, можно было подумать, что он проспал десять часов на пуховой перине.

В первый день в Париже они проспали до обеда (в смежных комнатах апартаментов Мэтью, где имелась, кроме того, общая гостиная), и ей снилось, что она исповедуется в своих грехах дежурному портье гостиницы. «Понимаете ли, моя матушка совсем скоро должна родить, но, когда это произойдет, меня, скорее всего, не будет рядом с ней, потому что я слишком занята – развлекаюсь в другой стране с лучшим другом своего мужа. Я владела легендарным мечом по имени Кортана – возможно, вы слышали о нем, он упоминается в La Chanson de Roland[6]? Оказалось, что я недостойна носить это оружие, и я отдала его брату; при этом, кстати, подвергнув его смертельной опасности. За ним теперь охотится не один, а два очень могущественных демона. Предполагалось, что мы с моей лучшей подругой станем парабатаями, но теперь это невозможно. И еще я позволила себе поверить в то, что мужчина, которого я люблю, может полюбить меня и забыть Грейс Блэкторн, несмотря на то что он всегда прямо и откровенно говорил мне о своих чувствах к ней».

Закончив свою речь, она подняла голову и увидела, что портье превратился в Лилит; в глазницах демонессы извивались черные змеи.

«По крайней мере, ты хорошо послужила мне, дорогуша», – произнесла Лилит, и Корделия проснулась с криком, который еще несколько минут отдавался у нее в ушах.

Ей удалось уснуть. Проснувшись снова, на этот раз оттого, что горничная раздвигала шторы, она взглянула в окно и с удивлением обнаружила, что на улице светит солнце, увидела нескончаемые ряды парижских крыш, похожих на колонны солдат, марширующих к горизонту. Силуэт Эйфелевой башни вырисовывался на фоне синего неба. А в соседней комнате ее ждал Мэтью, чтобы вместе отправиться на поиски приключений.

Следующие два дня они обедали вдвоем – один раз в великолепном, поразившем Корделию ресторане «Синий экспресс» на Лионском вокзале. Это было чудесно, они как будто сидели внутри гигантского цельного сапфира! Гуляли вместе в парках, ходили по магазинам: накупили сорочек и костюмов для Мэтью у Шарве, где одевались Бодлер и Верлен, приобрели несколько платьев, ботинки и пальто для Корделии. Но она запретила Мэтью покупать для нее шляпки. Всему должен быть предел, заявила девушка. Он предположил, что пределом должен стать зонтик, без которого приличная дама не могла выйти на улицу, к тому же этот предмет гардероба выполнял заодно и функцию оружия. Она захихикала и еще подумала тогда: как же хорошо посмеяться.

Наверное, самым удивительным было поведение Мэтью: он сдержал свое обещание и не выпил ни капли спиртного. Он даже терпел неодобрительные взгляды официантов, предлагавших вино к обеду. Вспоминая отца, Корделия думала, что Мэтью станет плохо без выпивки, но ничего подобного не случилось: у него был ясный взгляд, его переполняла энергия, и он таскал ее по центру Парижа, по всем достопримечательностям, музеям, памятникам, садам. В общем, они вели себя как взрослые светские люди, в чем, естественно, и заключался смысл поездки.

Сейчас она смотрела на Мэтью и думала: «Он выглядит счастливым». Ей казалось, что он искренне счастлив, что он забыл все свои тревоги и горести. И Корделия сказала себе: если эта поездка в Париж не сможет спасти ее, она, по крайней мере, постарается, чтобы Париж излечил его.

Мэтью взял ее под руку, чтобы помочь перейти неровный участок тротуара. Корделия вспомнила женщину из кафе, как она улыбалась им, думая, что улыбается влюбленным. Если бы она знала, что Мэтью ни разу даже не попытался поцеловать Корделию. Он вел себя с исключительным тактом и держался как истинный джентльмен. Один или два раза, когда они желали друг другу доброй ночи в гостиной, ей казалось, что Мэтью как-то странно смотрит на нее, но, возможно, это была лишь игра воображения. Она сама не знала, чего ждет от него, не знала, что думать о… обо всем этом.

– Да, я хорошо провожу время, – сказала Корделия совершенно искренне. Она знала, что сейчас она счастливее, чем была бы в Лондоне, где ей пришлось бы вернуться в материнский дом на Корнуолл-гарденс. Алистер пытался бы проявлять сочувствие, мать была бы шокирована и расстроена, а она сама не смогла бы вынести всего этого, ей захотелось бы умереть.

Корделия поступила правильно. Она послала родным короткую телеграмму из отеля, сообщила, что отправилась в Париж, чтобы заказать гардероб к весне, и что Мэтью сопровождает ее. Мать и брат, скорее всего, сочли бы эту поездку странной, но девушка надеялась, что они не заподозрят истину.

– Мне просто стало интересно, – добавила она, когда они подошли к отелю, массивному зданию с коваными чугунными балконами. Из окон на зимнюю улицу лился золотой свет. – Ты сказал, что я буду блистать в кабаре? В каком кабаре и когда мы туда поедем?

– Вообще-то, сегодня вечером, – сказал Мэтью, открывая дверь и пропуская ее вперед. – Мы вместе совершим путешествие в сердце Ада. Ты не боишься?

– Вовсе нет. Как удачно получилось, я как раз заказала красное платье. Подходящий наряд.

Мэтью рассмеялся, но Корделия несколько встревожилась: путешествие в сердце Ада? Что же такое он имел в виду?

Они не нашли Люси и на следующий день.

Снег растаял, и дороги были свободны. Балий и Ксанф устало тащились между голыми живыми изгородями, из ноздрей у них вырывались облачка пара. Около полудня они въехали в Лосвивиэль, небольшую деревушку, расположенную довольно далеко от моря, и Магнус направился в трактир под названием «Волчий корень», чтобы навести справки. Через несколько минут он вышел, отрицательно мотая головой. Они все же поехали по адресу, который им дали вчера, но нашли лишь заброшенную ферму с провалившейся крышей.

– Есть еще один вариант, – сказал Магнус, забираясь в карету. Снежинки, осыпавшиеся с голых балок, таяли на его черных бровях. – В прошлом веке некий загадочный джентльмен из Лондона приобрел руины старинной часовни на Скалистом мысу, в рыбацкой деревушке Полперро. Он отремонтировал здание, но редко приезжает сюда. Среди местных представителей Нижнего Мира ходят слухи, что он чародей, – болтают, что иногда по ночам из дымохода вырывается пурпурное пламя.

– А я думал, что чародею полагается жить в руинах вроде этих, – усмехнулся Уилл, кивая на сгоревшую ферму.

– Слухи не всегда говорят правду, Эрондейл, но все слухи нужно проверять, – безмятежно ответил Магнус. – Думаю, мы будем в Полперро через несколько часов.

Джеймс вздохнул про себя. Еще несколько часов. Долгие часы ожидания. Долгие часы беспокойства – о Люси, о Мэтью и Маргаритке. Часы размышлений о кошмарах.

Они пробуждаются.

– Значит, я буду развлекать вас. Я расскажу вам историю, – объявил Уилл. – Историю о моей сумасшедшей скачке на Балии из Лондона в Кадэр Идрис, в Уэльс. Твоя матушка пропала, Джеймс, – ее похитил этот негодяй, Мортмэйн. Я взлетел в седло. «Если ты когда-нибудь любил меня, Балий, – воскликнул я, – скачи, как ветер, и доставь меня к моей дорогой Тессе прежде, чем с ней случится несчастье». В ту ночь разразилась гроза, но буря, бушевавшая в моей груди, была еще свирепее…

– Не могу поверить в то, что вы никогда прежде не слышали эту историю, Джеймс, – негромко произнес Магнус. Они сидели рядом, поскольку уже в первый день путешествия стало ясно, что Уиллу для драматической жестикуляции требовалось все сиденье.

Было очень странно сейчас находиться в карете совсем рядом с Магнусом, о котором Джеймс с детства слышал всяческие сказки. Но за несколько дней он узнал о чародее кое-что новое: несмотря на эксцентричные манеры и броские костюмы, которые напугали не одного трактирщика, Магнус был на удивление уравновешен и практичен.

– Не слышал, – подтвердил Джеймс. – С прошлого четверга.

Он не стал говорить, что вовсе не против послушать рассказ отца еще раз. Дома эту историю они часто слушали вместе с Люси, которая в детстве ее обожала. Это было так романтично: Уилл, повинуясь зову сердца, спешит на помощь своей возлюбленной, еще не зная, что она тоже любит его.

Джеймс прижался щекой к стеклу. За окном проплывал живописный пейзаж – они ехали вдоль высокого обрыва, внизу, у подножия скал, неумолчно ревел прибой, и серые, как сталь, волны разбивались об острые утесы, тянувшие свои узловатые пальцы далеко в темное море. В отдалении, на скале в море, он заметил церквушку; силуэт колокольни четко вырисовывался на фоне неба, и почему-то она показалась ему ужасно одинокой, оторванной от всего мира.

Он слушал певучий голос отца, слова истории, знакомой, как колыбельная. Джеймс невольно подумал о Корделии, о том, как она читала ему вслух стихи Гянджеви. Ее любимую поэму о несчастных влюбленных, Лейли и Меджнуне. Вспоминал ее голос, мягкий, как бархат. «Газель с невинной робостью в глазах властителей земли ввергала в прах, арабская луна красой лица аджамских тюрков ранила сердца… с любовью нарекли ее лучистым именем Лейли»[7].

Корделия, сидевшая напротив него за столом в кабинете, улыбалась. На шахматной доске были расставлены фигуры, она держала в изящной руке коня из слоновой кости. У нее за спиной, в камине, горел огонь, и ее волосы напоминали корону из золота и пламени. «Шахматы – это персидская игра, – сказала она. – Bia ba man bazi kon. Сыграй со мной, Джеймс».

«Kheili khoshgeli», – ответил он без запинки. Это были первые персидские слова, которые он выучил, хотя никогда прежде не говорил их своей жене. «Ты так прекрасна».

Она залилась румянцем, ее полные алые губы дрожали. У нее были такие темные глаза, они мерцали – в них таились черные змеи, они вылезли из глазниц и рванулись к нему, разинув зубастые пасти…