Орден Скорпионов

3

Шесть лет спустя

Я сижу в теплой воде, твердый край металлической ванны впивается в мою только что зажившую после ударов плетью спину. Я мечтаю о том дне, когда смогу вонзить меч в грудь мастера Вильдеса. Он как-то отхлестал меня за то, что я смотрю на него, а теперь избил за то, что я этого не делаю. С этим ублюдком никогда не угадаешь, как себя вести, – как и с остальными зверьми, что управляют этим местом.

Я провожу тряпкой между пальцами и ухожу глубже в свои кровожадные мысли, зачарованная плавным движением ткани в мутной воде. Наконец из фантазий меня вырывает чей-то шепот.

– Я бы с радостью отправилась к Лисицам, но Волки тоже ничего, – Пэрин тихо шепчет Сеннет, оттирая свои руки дырявым куском ткани.

– А мне все равно, кто меня выберет, лишь бы не Медведи, – объявила Линиэ и обернулась к Пэрин и Сеннет, желая присоединиться к беседе. Вода принялась биться о металлические бортики ванной.

– Да на тебя никто и не взглянет, если и дальше продолжишь трепаться вместо того, чтобы оттирать грязь с тела, – огрызнулся Хорд из дверного проема, и купальня вновь наполнилась звуками ожесточенного мытья рук и плеском воды.

Я поднялась и переступила край металлической лохани. С меня стекает мутная вода, я распускаю волосы. Возбуждение и нервозность носятся кругом, я физически могу ощутить их кожей, словно надвигается буря. Хотела бы я знать, как ко всему этому относиться, но я не знаю. Мы потратили годы на подготовку к этому дню, но теперь все кажется не совсем… реальным. Я беспокоюсь, что в любую секунду проснусь и пойму, что это – всего лишь сон, пусть и довольно яркий. И что все, через что я прошла – тренировки, пытки, борьба, – не закончилось, и я лишь в самом начале этого пути.

Резкая боль пронзает мою ладонь, я зажмуриваюсь и смотрю на руку. Ожидаю увидеть какую-нибудь ранку, которую не заметили лекари, но все, что я вижу, это мозоли и линии. Нет ни пореза, ни раны.

Я сжимаю и разжимаю руку, будто трогаю острие этого призрачного жала – привычка, за которую я получу пощечину, если кто-нибудь из мастеров поймает меня за этим занятием. У нас не должно быть никаких тиков, любые способы снять напряжение под запретом – разрешены только те механизмы преодоления, которые мы тщательно конструируем в своем сознании. Наши тела должны быть гладкими, сильными, без единого шрама – спасибо лекарям, что состоят на службе у Тиллео, хотя каждого из нас избивали до полусмерти день за днем, а затем возвращали к жизни. Нас травили, с нами грубо обходились, нас тренировали и оттачивали наши навыки лишь для того, чтобы подготовить к этому… Торгу.

Сегодня нас ждет новая жизнь. Сегодня день, когда члены Орденов Убийц соберутся, чтобы посмотреть, кто из нас достоин, а кто годен лишь для торговли телом.

От этой повинности мы в основном были избавлены, пока находились тут, в Приюте.

Я вздохнула и принялась пальцем разбирать пряди, пытаясь избавиться от гнезда, в которое превратились заплетенные Вилик косицы – я хотела, чтобы вернулся мой обычный пробор.

Из-за стены, выложенной коричневым песчаником, доносится сдавленное кряхтение – в мужской купальне рабы клинка либо решили побороться, либо потрахаться. Невозможно определить, что именно там творится. Я уже давно поняла, что звуки, издаваемые несчастными в агонии, мало отличаются от тех, что мы издаем в порыве страсти. Не то чтобы я много знала о страсти.

Случайная возня с рабыней клинка едва ли вызывала в моей душе хоть какой-то отклик – не говоря уже о том, чтобы меня охватила страсть. Некоторые девушки заставляют друг друга кричать под одеялом ночью так же громко, как они вопят на ринге от глубокой раны, сжимая в руках острый меч.

Я знаю, что страсть существует в этом мире. Мне даже пару раз предлагали рассказать – и показать, – чего все носятся с сексом, но я с немногими смогла сблизиться. Доверие – это смертный приговор, который тебе обязательно вынесут – так или иначе.

Я стою в купальне, воздух затхлый и сухой, и влага быстро испаряется с кожи. Я оглядываюсь вокруг, изучая некогда белую мраморную плитку под ногами – из-за высокого содержания серы в воде она пожелтела: ее добавляют, чтобы грязь лучше отмывалась.

Шестнадцать металлических ванн, установленных в четыре ряда, проржавели, мыло настолько кислотное, что разъедает жесть так же, как оно разъедает кожу, если долго не смывать пену. Здесь пахнет плесенью, тревогой и изнеможением. И как бы я ни была счастлива, что больше никогда не увижу эту комнату после Торгов, но это все, что я знаю в этом мире. От этого осознания внутри меня все напрягается. Такого я не ожидала. Это не грусть, не тоска – беспокойство. Я так долго ждала дня, когда наконец вырвусь из этой тюрьмы, что теперь меня охватывает паника – а вдруг то, что ждет меня дальше, окажется еще хуже?

Я никогда не позволяла себе думать об этом; не было такого момента, когда я задумывалась – а доживу ли я до этого дня? Я была осторожна – не позволяла разуму забредать слишком далеко в будущее. Но сегодня я не могу отогнать от себя печальных мыслей. Не тогда, когда возможность худшего будущего дышит мне в затылок, как надсмотрщик, что любит распускать руки после ночной пьянки.

Представители восьми элитных домов-убийц прибудут в Приют сегодня днем. Мы будем ждать их с нетерпением, одновременно пытаясь доказать им, что мы достойны их Ордена. Некоторые из них лучше, некоторые хуже. Некоторые более жестокие и опасные, как, например, Орден Медведей. Другие благородны и изящны, как Орден Лисиц. У каждого раба клинка есть тайное желание попасть в определенный Орден, но это всего лишь мечта, надежда. А в таком месте, как это, надежда может убить тебя быстрее любого смертоносного оружия.

Я выхожу из купальни, прохожу мимо Хорда – он шлепает меня по заднице, но я не обращаю на него внимания. Шлепок его ладони о мою влажную кожу громкий, но я держу голову прямо и смотрю перед собой. Нет смысла получать порку второй раз за день. Хорд позволяет себе вольности, но он не так плох, как мог бы быть. Я спокойно сношу его отношение и потому не привлекаю внимания более опасных хищников – тех, кто любит, когда жертва сопротивляется и кричит. Это доставляет им удовольствие.

Я вхожу в уборную, Фигг ворчит на меня и кивает на табурет перед Вилик. Я повинуюсь, молча сажусь, и Вилик принимается грубо расчесывать мои влажные волосы.

Здесь тепло, и свежий воздух просачивается через едва приоткрытые оконца. Еще довольно рано, солнечные лучи не бились целый день о стены комнатки, так что воздух в уборной уже густой и влажный, но пока терпимый.

Вилик сидит по обыкновению в углу в своем любимом кресле, которое она покидает лишь изредка и с большой неохотой. К стене рядом приколочено несколько полок, где хранятся ее инструменты и косметика. Нас она заставляет усаживаться на шатающийся табурет, который, к тому же, слишком мал. Но стоит нам покачнуться, она нас наказывает.

Фигг порхает у длинного, усеянного занозами стола, доставая с полок и из ящиков позади нее одежду и другие вещи, и складывает аккуратными стопочками. Стол завален грудами синей ткани и аксессуаров, и Фигг ворчит, как только мой взгляд падает на ее сокровища.

– Не хочу сегодня слышать никакого нытья по поводу нарядов. Я потратила полдня на чистку и починку того, что выбрали ваши учителя. Так что держи свои возмущения при себе, или я прикажу выпороть тебя после пира и не позову лекаря до утра. – Трясущимися руками Фигг откидывает с потного розовощекого лица пряди волос цвета соли и перца.

Должно быть, она сегодня недостаточно выпила – обычно алкоголь делает ее менее раздражительной – или, возможно, все дело в суете вокруг гостей и того, что они собираются делать в течение следующих нескольких дней.

Снаружи поднимается ветер, и сложенные стопки чего-то, похожего на шелк цвета полуночи, дрожат, а на блестящую поверхность элегантной ткани сыплются песчинки. Я никогда не видела ничего настолько богатого и безнадежно печального, учителя никогда не выдали бы рабам клинка ничего подобного, но я насчитала восемь стопок ткани, и я знаю, во что мы будем одеты сегодня вечером.

Вдруг Вилик бьет меня по затылку, и я тут же отворачиваюсь от пышных шелковистых одеяний и смотрю прямо перед собой – я знаю, именно этого она и хочет. Она цыкает и ворчит от досады, что ей приходится разбираться с моими густыми локонами, но приказ начальства не позволяет ей остричь меня, как раньше, когда я только приехала сюда.

– Думаю, сегодня сделаем что-то другое… что-то особенное для праздника, – заявляет Вилик, и я напрягаюсь, когда она начинает зачесывать мои волосы назад.

Ее жестокие, черные глаза-бусинки сидят над длинным крючковатым носом и изучают меня. Губы у Вилик тонкие, их едва ли можно назвать губами, и они кривятся в улыбке. Но в ней больше угрозы, нежели веселья – угроза сочится из ее серой кожи и мрачных черт лица.

– Нет нужды так переживать из-за меня, – процедила я и поморщилась от отчаянных ноток, послышавшихся в моем голосе. – Боевых косичек более чем достаточно, как и всегда. – Я смягчила голос, надеясь, что не усугублю ситуацию: кажется, звучала я так, будто пытаюсь командовать ею.

Некоторое время Вилик молчит, а затем хватает прядь волос и принимается заплетать косы, и я немного расслабляюсь.

– Глупости, – воркует она, но в голосе ее звучит злоба. – Ты должна быть особенной сегодня вечером; все девушки должны. Ты слишком долго была неограненным алмазом, Осет. Пришло время начистить тебя до блеска, показать членам Орденов – пусть видят, какой скот вырастили в нашем Приюте.

После ее заявления я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на дыхании. Вилик наказывает меня, подставляет меня наихудшим образом, и я хочу выхватить гребень из ее рук, чтобы вонзить его ей в глотку.

Быть талантливой – это проблема. А быть при этом симпатичной – еще хуже. Этих двух качеств слишком много для одного, и другие будут подставлять вас, чтобы увеличить свои шансы. Если выставлять напоказ и красоту, и таланты, можно оказаться в месте хуже рынка наемных убийц. А я ведь едва избежала торговцев телом. Тиллео думал, что это я убила Дорсина, иначе я бы сюда никогда не попала – и с тех пор я отчаянно боролась, чтобы остаться здесь.

Я никогда не была лидером, но и не была самой слабой из всех – всегда старалась держаться середнячком. Не блестяще, но достаточно, чтобы дожить до Торгов. Достаточно, чтобы меня купил какой-нибудь Орден… за разумную цену – чтобы мне не пришлось потратить всю жизнь на то, чтобы расплатиться с ним. Цену, которая однажды позволит мне попробовать свободу на вкус – пусть и после того, как моя кожа пропитается кровью других фейри, на моем лице появятся морщины, а я стану мучиться болью в ногах.

Я мечтаю об этом дне, и представляю вкус свободы на языке, смакую его.

Это то, что помогает мне проживать день за днем в этой раскаленной солнцем адской дыре.

Когда-нибудь я обрету свободу.

Вилик сильно дергает меня за волосы – я шиплю и наклоняю голову так, как она хочет. Мерзкая пикси просто могла бы сказать мне, что нужно делать – видят звезды, ей всегда есть, что сказать, – но нет, она наслаждается своей властью, пока мы сидим перед ней на табурете.