День сырка

Преодолевая горный массив, я чувствовал себя полководцем Суворовым, переходящим через Альпы. И как верный своему сырному долгу «солдат», шёл только вперёд, не думая о смерти и отступлении. Летнее время года и природные щедроты этих мест гостеприимно награждали меня своими дарами, не давая мне умереть с голода. Роскошные грибы, крупные ягоды, налившиеся фрукты, безусловно, радовали не только глаз, но и желудок. Но особенно согревали мою душу пасущиеся на лугах коровы! Под упоительный звон их колокольчиков, я привязывал одну из коров к дереву, и словно дирижёр этого жвачного «оркестра», двумя поочерёдными, тоненькими струйками, словно палочками, постукивал по дну ведра, задавая темп этой молочной симфонии. Вкус парного молока насыщал мой организм, а вкус подкисшего и свернувшегося — напоминал мне сыр, и доводил меня до исступления, как собаку взявшую след и приближающуюся с каждым шагом всё ближе к цели. Это с лихвой восполняло мои иссякшие силы и помогало бороть отчаяние. Красивейшая природа Альп, словно зелёная река, несла меня к моей сырной мечте, а я как Робинзон Крузо всматривался в голубой горизонт гор, надеясь поскорее увидеть вместо паруса — крышу «Храма Сыроделия». Мелодично журчащие горные ручьи с холодной и кристально чистой водой… Поющие райскими голосами красивые птицы… Всё это дикое и нетронутое великолепие действительно напоминало необитаемый остров. И лишь привязанное к моей сумке украденное в одной из деревушек ведёрко своим ритмичным побрякиванием выдавало присутствие цивилизации. Да и я как пролитый на картину великого художника чай или грязное пятно лишь только портил своим присутствием идеально прорисованный насыщенными красками пейзаж Альп. Опьянённый кислородом, я не помню, как добрался до вершины Монблана и, оказавшись практически на небесах средь облаков, я услышал вопрошающий меня голос:

— НУ, ВОТ ТЫ И ДОСТИГ ВЕРШИНЫ СВОЕГО ЖИЗНЕННОГО ПУТИ И СТОИШЬ ПЕРЕД ВРАТАМИ ХРАМА НЕБЕСНОГО! ТЫ ГОТОВ ВОЙТИ В НЕГО И ОСТАТЬСЯ НА НЕБЕСАХ? ИЛИ… ХОЧЕШЬ СПУСТИТЬСЯ ВНИЗ?

Негромко пукнув от страха и неожиданности, я упал на колени и, вытянув распростёртые вверх руки, закричал:

— Прости меня господи! Но я шёл к воротам другого храма! Моя жизнь принадлежит сыру! Я так люблю его, что готов продать душу дьяволу за то, чтобы жить с ним, любить его, наслаждаться его вкусом и даже умереть ради него!

Сразу после моих слов, как только стих мой крик, сверкнула молния, и раздался ГРОМкий выстрел…

Очнулся я от резкой боли в животе. Сидя верхом на лежачем полицейском, охранявшем «Музей сыра», я, в состоянии аффекта, остервенело, пытался его душить за то, что он не пустил меня, оголодавшего паломника, в «ХРАМ СЫРОДЕЛИЯ». Его выпученные от испуга глаза, не моргая, смотрели на меня, а вынутый из кобуры пистолет упирался в мой живот.

После выстрела мои руки стали слабеть, а мир вокруг меня — стал темнеть. Шум и гул в ушах одновременно стал плавно затухать вместе с картинкой, как это обычно бывает в конце фильма, и когда всё погрузилось в бездну, появился светло-жёлтый титр с вырезанными из сыра буквами «КОНЕЦ».

ЭПИЛОГ

Я не помню, кем я был в прошлой жизни, но сейчас я себя чувствую совершенным существом. Самым сытым и счастливым в мире! И познавая этот мир вновь, уверенно могу утверждать, что теперь-то я точно в СВОЕЙ шкуре. Живу я отныне в этой сыроварне и купаюсь в счастье, как говорится — «как сыр в масле»! Меня окружают огромные головы сыра, превышающие мой рост ВДВОЕ! Мой острый нюх притуплен стойким кисломолочным ароматом, который в моём доме никогда не выветривается, а лишь нежно обволакивает моё осознание того, что я КРЫСА. Самая настоящая, подвальная, серая крыса!