Тайный дворец. Роман о Големе и Джинне

Стоя спиной к пылающему камину, который не угасал теперь в ее комнате никогда, София Уинстон распрямилась и оглядела содержимое чемоданов, затем принялась сверяться со своими списками. По коридору, перешептываясь, сновали слуги; она не стала обращать на них внимания и занялась вместо этого стопками книг, которые претендовали на драгоценное место в ее чемоданах. «Вестник библейской археологии». «Турция: прошлое и современность». «Фольклор палестинских крестьян». «Грамматика арабского языка для начинающих». «Заметки из экспедиции к реке Иордан». «Сирийские обычаи и верования». Она пыталась отсеять часть из них, но выбрать оказалось решительно невозможно, так что все они отправились в чемодан. София не в первый уже раз подумала, что мать оказала ей неоценимую услугу, запретив слугам помогать ей, в противном случае кто-нибудь из них мог бы обратить внимание на то, что ни одна из ее книг не имеет ровным счетом никакого отношения к Индии.

София Уинстон никогда не собиралась бунтовать против родителей. Напротив, она давно смирилась с той жизнью, которую распланировала для нее мать: с помолвкой, которой она не хотела, с бессмысленной светской жизнью. А потом в один прекрасный осенний день она познакомилась в Центральном парке с мужчиной, иностранцем, который представился ей как Ахмад. В ту же ночь она обнаружила его у себя на балконе и неосмотрительно позволила ему… определенного рода вольности. Этим дело бы и закончилось – вот только он оказался не обычным мужчиной, а существом из живого пламени. И крохотная частичка этого пламени поселилась и некоторое время росла внутри нее – до тех пор, пока в номере отеля в Париже ее тело не исторгло это, оставив ее дрожать от постоянного холода.

София знала, что мать опасается за ее рассудок; она могла лишь догадываться, что было бы, расскажи она родителям правду. Они отправили бы ее к специалистам, и тогда София бесследно сгинула бы в стенах какой-нибудь комфортабельной тюрьмы, аккуратно вычеркнутая из жизни. Нет уж, куда лучше было самой вычеркнуть себя, исчезнуть по собственному желанию. Она многое почерпнула из отцовских историй и книг, которые он позволял ей бесконтрольно читать вопреки дурным материнским предчувствиям, и теперь в обличье молодой путешественницы и искательницы приключений намеревалась побывать в пустыне, откуда родом был тот мужчина из пламени, и в тех странах, что лежали по соседству: в Сирии и Турции, в Египте и Хиджазе. Там она будет тайно искать способ избавиться от того, что он с ней сделал, и не вернется домой до тех пор, пока не найдет его.

Уинстоны провожали дочь на пристани, как будто она отправлялась в самое обычное плавание.

Первыми на борт «Кампании» поднялись двое новых слуг, чтобы подготовить каюту, в то время как София и ее родные стояли у трапа, не зная толком, что друг другу сказать. Наконец пароход предупреждающе загудел. Ни мать, ни отец не попытались даже обнять ее, лишь молча смотрели, как она присела, чтобы на прощание прижать к себе маленького Джорджа.

– До свидания, – сказала она им и в одиночестве двинулась вверх по трапу.

Джордж хотел остаться и посмотреть, как корабль будет отплывать, но быстро замерз и начал перетаптываться с ноги на ногу. Джулия увела его прочь, в экипаж. Он даже не пытался протестовать. Оставшись в одиночестве, Фрэнсис еще долго провожал взглядом «Кампанию», которую несколько буксиров, пыхтя, оттащили от пристани и потянули за собой в Гудзон. Он ведь даже не попрощался с дочерью по-настоящему, не дал ей ни совета, ни напутствия наедине. Он ожидал, что теперь, глядя вслед пароходу, будет сожалеть о своем молчании, но не испытывал ничего, кроме зависти, по-детски угрюмой и пронзительной.

Закутанная в целый ворох шерстяных шалей, София дрожала на палубе «Кампании», глядя на то, как Гудзон расширяется и превращается в залив, а береговая линия чем дальше, тем больше становится похожа на широкий бурый мазок на фоне голубого неба. Город все удалялся и удалялся, пока не сузился до точки, а потом и вовсе исчез за горизонтом.

«Я вырвалась», – подумала София.

Она утерла слезы и пошла вниз, в каюту.

Очень скоро новоиспеченные слуги Софии Уинстон начали подозревать, что их хозяйка задалась целью сделать выполнение их обязанностей как можно более затруднительным.

Например, девушка наотрез отказалась выходить из каюты даже ради того, чтобы прогуляться по палубе и немного подышать свежим воздухом. «Может, вас одолевает морская болезнь?» – беспокоились они. «Нет, – отвечала она, – мне просто не хочется находиться на ветру». Они были уверены, что через несколько дней она передумает, хотя бы просто со скуки, однако ее, похоже, более чем устраивало сидеть в каюте и читать бесконечные книги из своих сундуков, подчеркивая отдельные предложения и делая пометки на полях. Так что и они тоже вынуждены были оставаться в каюте, где она могла слышать их разговоры.

Кроме того, возникла загвоздка с ее одеждой. Они ожидали, что ей нужно будет помогать одеваться, но София не взяла с собой ни нарядных туалетов, ни прогулочных костюмов, лишь простые шерстяные платья, которые могла застегнуть самостоятельно, даже когда у нее тряслись руки. Поверх она вечно набрасывала на плечи еще несколько шалей, из которых ее хрупкая фигурка выглядывала словно из кокона. А вместо того чтобы убирать волосы в модный узел или высокую прическу, она собственноручно заплетала их в тугую косу, которую затем оборачивала вокруг головы и закрепляла многочисленными шпильками. С этой конструкцией на голове она даже спала, что, по мнению слуг, было по меньшей мере неудобно.

– Она специально лишает нас любой возможности что-то сделать, – прошептал лакей однажды ночью, когда они были уверены, что их подопечная уснула. – Это мы ей прислуживаем или она нам?

– Я тоже в недоумении, – отозвалась горничная. – Ее мать так переживала насчет незнакомых мужчин, что я уж думала, придется нам к стулу ее привязывать.

– Возможно, этот Ахмад поджидает ее в Индии?

– Посмотрим.

В Ливерпуль «Кампания» прибыла под проливным дождем. В поезде до Саутгемптона было сыро и холодно, угольная печка в вагоне постоянно гасла, как ни старался лакей поддерживать в ней огонь. София переносила холод без единого слова жалобы, но явно пребывала в смятении, и чем дальше, тем сильнее ее била дрожь. К тому времени, когда они приехали в Саутгемптон, она была белее мела и едва держалась на ногах. Они сняли номер в первой попавшейся гостинице, уложили ее в кровать, укутали одеялами и обложили бутылками с горячей водой. Мало-помалу дрожь, бившая ее, утихла, на лицо вернулась краска, и она задремала.

– Что ж, – прошептала не утратившая хладнокровия служанка. – Выходит, для чего-то мы все-таки да нужны.

На следующий день они погрузились на пароход «Хиндостан», где София немедленно улеглась в постель и проспала практически до самого Гибралтарского пролива. «Хиндостан» был судном быстроходным, а воды Средиземного моря – спокойными и безмятежными, и вскоре впереди показалась пристань Константинополя, их первая остановка на пути в Калькутту. Там они сошли на берег и поселились в отеле «Пера Палас», царстве роскоши, позолоты и бархатных штор. Там даже была горячая вода! Они уже собирались позвонить портье и заказать ужин в номер, когда мисс Уинстон заявила, что ей нужно сперва кое-куда сходить по одному делу.

Слуги переглянулись.

– Если вам что-то надо, – сказал лакей, – можно отправить посыльного…

– Нет, спасибо, я сама схожу. Но вы можете пойти со мной.

Они не без опаски проводили ее до ближайшего отделения телеграфа, откуда она разослала пространные послания в десяток мест по всей Малой Азии, большая часть которых находилась в такой глуши, что клерку пришлось долго искать их на карте. София поблагодарила его по-турецки и расплатилась местными монетами. То, что они у нее оказались при себе, стало для слуг полной неожиданностью.

– А теперь, – произнесла София, когда они вышли из отделения, – не хотите ли отправиться на экскурсию?

И, не дожидаясь ответа, подозвала извозчика и велела ему отвезти их на другой берег, к Айя-Софии.

– Это как ваше имя, да, мисс? – спросила горничная, с каждой минутой тревожась все больше и больше.

– Ну да, – с полуулыбкой отозвалась девушка. – Только «Айя-София» означает «Божья премудрость», а меня назвали всего лишь в честь моей тетушки. Смотрите! – просияла она вдруг. – Вот она!

Впереди показалась древняя базилика. Массивный центральный купол окружали его уменьшенные копии, расположенные вокруг в некотором подобии симметрии, а по углам чуть поодаль высились минареты. Извозчик остановился, мисс Уинстон расплатилась и выбралась из коляски с энергичностью, какой слуги в ней до этого даже не подозревали. Они двинулись вдоль стен базилики; теперь слуги едва поспевали за Софией, которая увлеченно показывала им купол за куполом и башенку за башенкой, называя век, в котором они были построены, и правителя, во владении которого в то время находился город. «Теперь в базилике располагается мечеть, – сообщила она им, – но когда-то это была католическая церковь, а перед тем – греческий православный собор, цитадель, которую захватывали то крестоносцы, то османы». Они оставили обувь перед входом и зашли внутрь, аккуратно обходя колонны и молитвенные коврики и любуясь резьбой и каллиграфией. У основания одной из колонн обнаружилось небольшое углубление; это, сообщила им София, знаменитая Плачущая колонна. Если верить легенде, любой проситель, который вложит руку в это углубление и почувствует слезы Девы Марии, исцелится от всех недугов. С этими словами София протянула было руку к колонне, но потом заколебалась. Некоторое время внутри у нее явно происходила какая-то борьба, потом она все-таки сунула в углубление один палец и так же быстро его вытащила.

– Вот видите? – с улыбкой произнесла она, потом отвернулась.

Они не стали спрашивать, почувствовала она что-нибудь или нет, и испытывать легенду на себе тоже не стали.

Вскоре после этого они вышли и вернулись обратно в отель. Едва успели они переступить порог номера, как явился посыльный с ворохом телеграмм. София вскрывала одну за другой и хмурилась все больше и больше, пока вдруг, просияв, не распрямилась в кресле. Некоторое время она задумчиво постукивала ребром телеграммы о край письменного стола, потом произнесла:

– Нам нужно откровенно поговорить.

Горничная расстилала для Софии постель, лакей чистил ботинки. Оба вскинули на нее глаза.

– Да, мисс? – вопросительным тоном произнесла горничная.

– Я полагаю, – сказала София, – вы служите в первую очередь моей матери, а не мне?

Повисла пауза.

– Я не очень понимаю, что вы имеете в виду, мисс, – произнес наконец лакей.

– Прошу меня простить, но… вы же детективы из агентства Пинкертона, да?

Чета переглянулась. Лакей со вздохом отставил ботинки в сторону; горничная распрямилась, отбросив всю напускную почтительность.

– В отставке, мисс, – отчеканила она с неожиданным металлом в голосе. – Наша фамилия Уильямс. Я Люси, а это Патрик.