Ода на рассвете

— Ты так бледна, — заметила, как бы невзначай, лекарь. Лиза не нашла, что ей на это ответить.

Женщина с минутку молча смотрела на свою ученицу, а потом сказала:

— Идем.

— Умоляю, — взмолилась девушка, — не томите меня!

Лидия Ивановна завела Лизу в другую комнату. Она поставила свою керосиновую лампу, единственный источник света, на стол и обернулась к окну. Здесь пахло травами и настойками на спирту. Где-то в уголке стучали часы с белочками ручной вырезки. Все в помещении было как прежде. Все на своих местах, все на своих полочках. Ничего не изменилось с того первого дня уроков Лизы у Лидии Ивановны, изменился только воздух. В нем слышалось небывалое напряжение. Врач скрестила руки на груди и долго вглядывалась в ночное небо, усеянное звездами, хороводом окружающими круглолицую ясную луну.

— Дурные нынче времена, Лиза… — наконец, ответила она и снова надолго замолчала. — Елизавета, — обернулась Лидия Ивановна к Моховой, — ты очень сильна!

— Я? …

— Да, Елизавета, ты. Я долго наблюдала за тобой и с уверенностью могу сделать такой вывод. Ты веришь в Бога. Вера- это удел сильных духом. Именно на тебя, моя ученица и помощница, я могу положиться. Иди за мной, — сказала Лидия Ивановна и подошла к своему рабочему столу. Рассеянная Лиза последовала за ней.

Врач достала из-под стола небольшой сундучок и с поспешностью начала укладывать в него свои книги по медицине, какие-то записи, имеющиеся у неё примитивные инструменты и лекарства. Затем она закрыла сундучок и дрожащими руками протянула его Лизе:

— Возьми.

— Лидия Ивановна, вы…

— Возьми, Лиза! — посуровела врач. — Возьми! — ее подбородок задрожал.

Лиза, испугавшись, послушала ее.

— Ты теперь врач и лекарь, акушерка и знахарка! — голос Лидии Ивановны надломился.

— Лидия Ивановна, о чем вы? Не пугайте меня так!

— Скорее всего завтра меня уже не будет… А людям нужен тот, кто бы о них позаботился… На кого я людей оставлю? — давила в себе слезы лекарь. — На кого? … Я, как и твои родители, для властей стала лишним кадром. Кто-то настучал… В мире есть два класса людей: те, которые честны, трезвы, трудолюбивы, и те, которые рады лишь полениться, похмелиться и завидовать первым. Зависть губит народы, Лиза. Зависть- один из страшнейших пороков человечества.

— Лидия Ивановна… — задрожала Елизавета, — не покидайте и вы нас! …

— У этих «нас» есть ты.

— О, умоляю, не возлагайте на меня эту ношу. Я… Я не смогу.

— Сможешь. Знаю: сможешь. В тебе есть достаточно сил, чтобы служить. У тебя большое сердце, в котором есть место для каждого.

— Лидия Ивановна… — расплакалась Лиза.

— Успокойся, дорогая, — утешая, обняла ее врач. — Тебе нужно спешить. Я специально позвала тебя ночью, чтобы меньше глаз видело. Эти вещи очень ценны. Они тебе пригодятся. Это все отцовские книги. Он меня учил всему, рассказывал, объяснял, — тут Лидия Ивановна отпустила Лизу и подняла голову к небольшому портрету, висевшему на стене. — Да, да, Иван Иванович! Вот вы меня учили и дали мне этот сундучок, теперь и я учу и отдаю сундучок. Наше дело, дело врачевания, не прекращается, папа. Гордись мной! — было слышно, как она проглатывала слёзы, глядя на своего отца. — Знаешь, Лиза, это он был настоящим лекарем. Он получил образование в Одесском медицинском институте, что поныне считается одним из самых престижных. Сюда отец приехал по воле императора. Я, сколько себя помню, никогда не видела его удрученным своей работой. Я восхищалась им. Он получал исключительно удовольствие, помогая другим. С детства я точно знала, что хочу стать именно такой как папа… Стала ли я такой? — задумалась Лидия Ивановна.

— Более чем, — тихо ответила Лиза.

Врач улыбнулась.

— Я ведь без диплома… — добавила она. — Лечу так, как Иван Иванович обучал… А это есть очень и очень плохо… — тяжело вздохнула женщина. — Ведь из-за того, что я не на государство работаю и люди, которым помогаю, иногда осмеливаются на некую «благодарность», я не являюсь достойным гражданином… Эхах! А ведь потом я замуж вышла. Пришла война и отца, и мужа увела с собой. Родители твои помогали врачам в то время тяжелое. Я тоже с отцом там работала… Так-то … — Лидия Ивановна на пару минут задумалась, а затем, спохватившись, что время уже за полночь ещё раз обняла Лизу. — Всегда помни своё звание и избрание… Иди.

На следующий день по всей деревне прошла весть, что лекаря тоже увезли, да ещё пару семей, которые сколотили какое-никакое хозяйство возле дома. Толковали и о том, что командир провожал уже своих гостей и, что к вечеру дом Моховых полностью очистят и всё уйдёт на благо народу. Были те, кто злорадствовал в ожидании обогащения, были и другие, которые понимали всю бедственность положения, в какое они попали. К сожалению, последних было меньшинство, поэтому на их тревоги мало кто обращал внимание.

К десяти часам утра во двор Марьи Петровны вошёл управляющий мастерской, Владимир. Он хотел поговорить со старшей Моховой.

— Володя! — выбежал ему на встречу Сашка. Солнечные лучи весело играли на его золотых волосах, и каждое движение Сашиной головы сопровождалось яркими переливами.

— Привет, богатырь! Как дела? — с бодростью в голосе поприветствовал мальчишку управляющий и подхватил его на руки.

— Хорошо! Только жаль, что папы и мамы нет.

— Как у няни, хорошо живется?

— Очень! Тут так интересно, хотя я очень хочу домой…

— Ну, ты самое главное жди, и всё будет так, как ты хочешь, — улыбнулся Володя Сашке.

Мальчик ответил ему тем же.

— А сестрица твоя дома?

— Да. Она с няней в доме.

— Можешь позвать?

— Могу, — кивнул Саша. Владимир опустил его на землю, и мальчик вбежал в сени.

Через минуту на крыльцо вышла Лиза. Она с явным беспокойством на лице подошла к управляющему.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, Елизавета Федоровна, — Владимир неестественно кашлянул и продолжил. — Я пришел к вам от лица всех рабочих и мастеров вашего батюшки, как к старшему из представителей его семьи. Прошу отнестись с пониманием к тому, что я вам буду говорить, — Владимир сделал небольшую паузу. — Сегодня мастерская конфискована государством. Мы бунтовали, поверьте, но всё было без толку. Теперь мастерская оформлена как мелкая государственная фабрика по обработке дерева. Нам работа нужна… Поймите…

— Я всё понимаю, — ровным тоном оборвала Лиза управляющего. Перед ее глазами появился отец в своем фартуке, обсыпанном стружкой, с рубанком в руках. Он смеялся. От него пахло елью и яблоней. Вокруг него люди. Все такие же как он, но слушают его. Повсюду стулья, столы, тумбы и еще многое другое. Их только что изготовили. У них нет должного вида, имени и хозяина, но они уже есть, они уже существуют. Лиза поняла одно: ничего не будет как прежде. — У вас есть семьи, дети. Вам нужно зарабатывать на хлеб. Я понимаю. Можете работать со спокойной совестью. Мы ни в коей мере не будем держать на вас обиды. Ни в коей мере.

— Спасибо! — начал с жаром трясти Лизину руку Владимир и, вкрадчиво улыбаясь, заглянул ей в глаза. Лизу это несколько смутило. — Спасибо! Если что, мы всегда рядом, мы поможем, — выговорил он и покинул двор.

Лиза вернулась к няне.

По началу жизнь в чужом доме была несносной. Казалось, что день длиться вечность, а бессонные ночи ещё дольше. Ежеминутно в ее памяти всплывали родители, братья, дом, уют, радость, которую они имели, находясь вместе. Это очень отягчало душу, а, учитывая и ряд лишений и неудобств, то становилось ещё хуже. К нашему утешению, Лиза стала привыкать к новому жилищу и окружению. Молитвы, добрые отношения няни и резвость брата ободряли ее. Девушка постепенно стала внедряться в крестьянские заботы, помогая няне. Суетность дня отвлекали ее мысли, и только ночью можно было услышать редкие всхлипывания, а утром увидеть мокрую подушку.

Сашке у Марьи Петровны все сразу понравилось. Он быстро подружился с ее собакой Рябкой и козой Ушкой (клички он им придумал сам). Сторожа мальчик кормил и тренировал, кормилицу выводил на пастбище. Его любопытство было увлечено исследованием бескрайних (как ему казалось) лугов. Он мог часами там бродить в компании с Ушкой и, если няня позволит, с Рябкой. Благо, что со двора Марьи Петровны было видно все то пастбище, и няне с Лизой не было причины беспокойства о Сашке, иногда поглядывая за ним. Мальчик вскоре подружился с соседскими детьми, детьми Дуни. Целыми днями они могли попеременно бегать, резвиться и быть хорошей помощью взрослым. Родителей Сашке недоставало, но надежда, что они скоро вернутся прогоняла прочь грусть.

Поздно вечером, когда все они, справившись с хозяйством, поужинав, готовились ко сну, а Сашка уже видел двадцатое сновидение, раздался стук в запертую дверь.

— Марья Петровна, не беспокойтесь. Я сама посмотрю кто там, — вызвалась Елизавета.

Она пошла в сени и обмерла. Глаза ее округлились и засверкали гневом:

— Вы?!

Леонид Садовский, не скрывая удовольствие, видя такое радушие приёма, вошёл в сени. Лизу трясло от воспоминаний и осознания сколько зла этот человек принес с собой, войдя в ее дом и дома других честных людей. Горькие страдания об утерянном поднялись в ее сердце из самых глубин, и она решилась. Решилась во что бы то ни стало бороться и остановить это нашествие бед в ее жизни любой ценой.

— Я не впущу вас! — преградила Лиза ему путь.

— Да что вы говорите, Елизавета, — поехидничал он, глядя на неё исподлобья.

— Не впущу! Вы и так сделали столько боли моей семье. Я не позволю забрать от меня всё самое ценное, что осталось! Уходите сейчас же! — девушка кричала не своим голосом, смело смотря своему врагу прямо в глаза. — Убирайтесь немедленно!

В сени вбежала испуганная криками Марья Петровна. Увидев эту сцену, она почувствовала сильнейшую боль, но совладев собой, взяла Лизу за плечо и пыталась отвести в сторону. Девушка боролась:

— Нет, Марья Петровна! … Я знаю кто это! Это тот самый человек, который арестовал родителей. Теперь он пришел сюда. Марья Петровна, это прямая угроза для вас! Я не хочу, чтобы и вас увезли! … Уходите!

— Лизонька! — старалась ее успокоить няня чуть не плача. — Лизонька, перестань…

Но Елизавета словно ее не слышала, продолжая борьбу и прогоняя нежеланного гостя.

— Лизонька, — продолжала няня, — это мой сын!

Девушка тотчас остепенилась.

— Это мой сын, — повторила няня и отпустила ее плечо.

— Сын… — произнесла ошеломленная Лиза, запутавшись в своих чувствах и гоняя взгляд то на бедную няню, то на лукаво улыбающегося командира. От прежней ярости не осталось и следа. — Мне… Простите… Мне нужно выйти… — она прошла мимо командира и, постепенно тая в темноте, скрылись за стогом сена, находившимся у амбара.

— Ты что, не сказала им ничего? — спросил у матери Леонид Садовский.

— Не всё, — кратко ответила Марья Петровна. — Боязно мне стало. Что будет не знала, поэтому отложила на потом… А тут ты… — мать вздохнула.

— Ну, извините, — бесцеремонно отозвался командир. — Держи, мать, — потянул он ей какую-то бумагу.

— Что это? — приняла ее няня и разложила.

— Это справка, что у тебя есть перевоспитанники. Теперь всё официально. Можете не бояться нечего… Я пойду.