Ода на рассвете

Через двор, минуя всех служивых, в гостиную вбежала девушка с брошенным на плечи платком, растрепанными волосами и раскрасневшимися щеками. Она остолбенела в дверях комнаты. Что это? Что это? От всего увиденного Елизавета растерялась и выронила свою корзинку. По полу рассыпались листья, ягоды, корни, распространяя едва заметный терпкий запах.

— Папа! Мама! — сразу бросилась к родителям Лиза.

— Остановите ее! — приказал командир, стоявший в другом конце комнаты. Один из солдат схватил Лизу за руку и отвел в сторону. Ослабшая из-за сильного бега и шока, она не могла бороться и попятилась назад. Дыхание ее было громким, неритмичным. Со взглядом загнанного зверька, она посмотрела на того человека, который командовал этой сваей, который привел в ее дом столько страданий. Ее выражение лица задавало немые вопросы: «Зачем?», «За что?».

Довольный тем, что вверг всё семейство в такую тревогу, Леонид Петрович Садовский приказал солдатам поставить на место стол и стулья. Громким хлопком Библия упала на стол.

Вместе с нею душа у Лизы упала в пятки: она начала догадываться в чём дело.

Командир уселся, поставив ногу на ногу «четверкой». Он, как ни в чем не бывало, стал рассматривать комнату. Заметив фортепиано, испытавающе спросил у Елизаветы:

— Барыня, а не изволите ли вы нам сыграть на инструменте, дабы скрасить наш досуг?

Девушка отрицательно помотала головой и опустила свои глаза.

— Сыграй. Не бойся, — продолжал командир.

Она все также молчаливо смотрела в пол.

— Ай-яй-яй! Лиза, Лиза, нельзя быть такой невежливой…

Девушка немного смутилась: «Откуда ему известно моё имя? Кто это такой? Почему он так обращается? Хотя… Разве это имеет значение?»

Заметив на ее лице некое замешательство, Садовский криво улыбнулся.

В комнату вошёл Иванов. Он отдал честь и заявил:

— Погружено и отправлено!

— Замечательно! Теперь возьмите девку и мальчишку, заприте в грузовик. Иванов, поставь сторожа, чтобы не сбежали случайно.

Лиза запротестовала и приготовилась к отпору:

— Не-ет! Пожалуйста! Куда вы нас ведете? — взмолилась она надломанным голосом.

— Мама, я не хочу никуда идти! — заплакал Сашка, вцепившись в материнскую юбку, но силенок мальчишке не хватило удержаться за маму. Молодой солдат оказался сильнее. — Мааама! — оторвался от ткани последний пальчик Саши.

— Сашенька! Не плачь так, милый! — утешая, тянулось со всею силой материнское сердце к ребенку. Но сзади что-то держало Наталью так, что она не могла сделать ни одного движения. Женщину оттянули немного в сторону, подальше от чада. — Любимый мой! Не плачь! — Не переставала Мохова.

— С нами Бог! Помните об этом! — наставлял Федр Мохов детей, сдерживая в кулаке всю свою физическую и душевную боль. — Он не оставит. Он так сказал. Он верен Своему слову.

— Заткнешься ли ты наконец?! — с ястребиным неистовством налетел на Фёдора командир, замахнувшись над ним для горячего удара. Его давно уже выворачивало изнутри от этой атмосферы набожности.

— Отец! Нет! — ринулась в защиту Лиза. Она едва ли не вырвалась из мощной хватки солдата, очутившись совсем рядом со своим врагом.

Все замерло. Все остановились в ожидании дальнейших действий Леонида Петровича. Остановился и сам Леонид Петрович. С высоты своего роста он пристально оглядел эту девчонку. В полной немоте он слышал орущую мольбу ее глубоких карих глаз, ее прерывистое дыхание и, кажется, даже перебои сердца.

— Вы слышали, что сказано: «око за око и зуб за зуб», — начал слово Федр Мохов, тяжело вдыхая воздух и глядя в пустоту. — А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. 3

Омочив гневом высушенные губы, командир ослабил повисшую в воздухе руку и сжал ее в кулак. Его лицо снова приняло маску неумолимой ярости.

— Ха! Ха! Ха! — глубоко зашелся Леонид, после чего, пришедши в себя, низким басом прицелил сквозь зубы, обращаясь к хозяину усадьбы: — Я с тобой после разберусь… Когда мои приказы будут исполняться без повторений?! — пригрозил он кулаком своим подчиненным, забыв уже о Мохове. — Чего остолбенели?!

— Виноваты!

— Виноваты, не повториться, — тут же растеряно отговорились и исправились ребята в формах. Они как будто очнулись и тут же вернулись к делу. Лиза осталась неподвижной, когда ее скрутили посильнее и продолжили выводить из дому. Леонида Петровича, словно после тяжелой пытки, еще передергивало. Теперь был полный его порядок, и он спокойно наблюдал за происходящим.

— Помните, чему мы вас учили! Мы встретимся! — дрожа, подбадривала мать. — Мы имеем великую надежду! Мы будем вместе!

Служивые доблестно выполняли приказ: не смотря на всю борьбу и слёзы, они вытолкали отпрысков семейства Моховых вон.

Лиза в последний раз обернулась и посмотрела на своих родителей. Они с любовью и трепетной нежностью провожали своих детей, говорили, убеждали, ободряли. Это было всего лишь мгновение. Мгновение памяти и прощания.

«Неужели это все происходит со мной?» — мысли Лизы плыли как будто в тумане. Ей не верилось, что это все правда. Как с этим быть? Чего ожидать?

Она опомнилась только когда очутилась в темном кузове, и к ней прижился Саша. Лиза обняла брата, и они заплакали.

— Ах, батюшки! — всплеснула руками Марья Петровна, когда вошла во двор. — Что же стряслось?

Женщина с утра отправилась по просьбе хозяев на рынок для хозяйства что нужно купить, а по дороге зашла в огородню: картошки да морковки накопать на обед. Она бросила все свои сумки и ведра у ворот и побежала ко входу в дом.

— Ты еще кто такая? — возмутился солдат стороживший главные двери. — Можешь домой идти. Твои хозяева в тебе уже не нуждаются.

— Объясни мне, что случилось, солдат!

— Ой, так взял и рассказал!

— Если ты сын у матери, то расскажешь, — потребовала Марья Петровна.

Солдата это явно обескуражило.

— Ну, вот, — начал он мягче, — выполняем приказ командира.

— Под чьим ты командованием?

— Под Садовским, Леонидом Петровичем. Знаешь такого? — подтрунил солдат.

— Садовский? — переспросила Марья Петровна, побледневшая в лице.

— Он самый.

— Позови его!

— Да, так взял и позвал к старухе командира!

— Тогда, впусти меня! Я сама к нему пойду.

— Не положено! — преградил ей путь солдат.

— Да, что же это такое! — выплеснула няня. Она порылась в кармашке своего передника, и нашла клок бумаги. — Ну, а карандаш можно у тебя попросить? Не жалко для старухи? И не вздумай мне молотить чепуху! Знаю, что есть. Любимой-то, небось, каждый вечер пишешь.

Молодцу деваться было уже некуда, и он протянул ей маленький карандашик. Марья Петровна выхватила его и, отойдя в сторонку, присела на корточки и что-то там худо-бедно нацарапала

— Возьми! — протянула она ему карандаш. — Благодарствуй! А это, — отдала женщина сложенный лист, — командиру твоему передай. Понял?

Солдат молча развернулся и ушел в дом. Неясным способом вскоре исчезла куда-то и Марья Петровна.

Служивый старуху всё-таки послушался. Он подошел к Леониду Садовскому, прошептал что-то на ухо и вручил послание. Командир его за службу похвалил и отправил обратно на пост.

Раскрывши бумагу, он прочел:

«В передней есть еще одна дверь, за ней небольшая коморка. Там есть еще одна дверь. Она ведет на кухню. На кухне буду я. Ты можешь спокойно идти, не стыдиться. Я прошла незамеченной. Я буду ждать.»

Леонид надменно фыркнул и сунул письмо в карман.

— Иванов!

— Я! — ответил служивый.

— Погрузить арестованных на повозку и отвезти на вокзал. Там ждать моих распоряжений. Пусть с ними в качестве охраны поедут четверо. Остальные могут пойти на гулянку в деревню, — голос командира был необъяснимо мягок и доброжелателен, и совсем-совсем другим, чем несколько минут до этого. Леонид знал, как это подействует на его солдат и знал, как они отреагируют и, что его влияние на умы молодцев укрепиться еще сильнее.

— Ура! У-р-а! — завопили басы и тяжелыми сапогами помчали к выходу.

Федора Мохова и Наталию погрузили, как было приказано, в повозку под стражей четырёх во главе с Ивановым. Две другие повозки, принявшие тринадцать молодцев, с бранью, песнями и криками погнали, поднимая за собой по дороге столб пыли, в село.

Тронулась в путь и первая повозка. Наталья Михайловна обернулась и посмотрела на их дом, деревья, клумбы. Она заметно постарела за это утро, но приняла свое положение без протеста, без злобы, без ропота. Она смиренно простилась со всеми и со всем. Наталья опустила голову и тяжело вздохнула:

— Да будет воля Твоя…

— Аминь! — сказал Федр Мохов и взял за руку свою жену. Они ехали молча. С каждым метром отделения от детей и от дома, становилось все тяжелее. Чем ниже опускалась Наталья Михайловна, тем сильнее сжимал Федр ее пальцы. Она сдерживалась сколько могла, пока, наконец, не прижалась к его плечу, чтобы муж не видел ее беззвучных слёз.

Во дворе остался только грузовик под охраной водителя, который заменил солдата по разрешению командира.

Леонид Петрович остался почти один. В доме стало удивительно тихо. Эта дикая тишина, кажется, заполнила собой каждый уголок усадьбы. Однако, монотонный стук огромных маятниковых часов в гостиной отчаянно с ней боролся. Садовский стоял на прежнем месте. Он осознал: он силен. Чтобы осмотреть еще раз помещение со всем богатством, Леонид прошелся на каблуках по гостиной. Под ними иногда визгливо трещало стекло, деревянные элементы мебели, разбросанные травы. Остался командир весьма довольным своим трудом. Оно того стоило. Садовский ухмыльнулся. У него на все были свои планы, и он от них не собирался отступать. Но по порядку. Сейчас перед ним была другая задача: он вспомнил про письмо.

Командир отыскал эту дверь, коморку и ещё одну дверь, и оказался на кухне.

— Сыночек! — бросилась его обнимать Марья Петровна. — Ленечка! Лёня! — но тут же она отпрянула и оттолкнула его. — Что ты здесь делаешь? — возмутилась она. — Как ты можешь чинить зло этим людям?

— Я не лиходей какой-нибудь, мама! — пытался объясниться сын. — Я исполняю то, что мне было поручено.

— А если бы тебе… — зарыдала Марья Петровна. — А если бы тебе было приказано мать родную расстрелять? … Ты бы тоже это сделал?

Сын ничего не ответил.

— Значит сделал бы… — с горечью закивала головой мать.

Пошло несколько минут, пока Марья Петровна усмирила свой плач.

— Что же с ними дальше будет?

— Всего-навсего небольшой срок года на три, не больше, и поработают немного на государство. У них будет крыша над головой и еда. Потом будут свободны и вернутся домой, — солгал сын, пытаясь успокоить мать. — И нечего тут такие драмы устраивать!

— Но за что? Лёнечка, объясни мне, за что? Сколько людей у них работает. Сколько семей имеет хлеб и до хлеба. Зачем? … Что они сделали? Какой закон нарушили?

— Что сделано, то сделано, — отрезал Леонид.

— А детки? Что с ними будет?

— Они будут работать на пользу Союза.

— О, нет! Не может быть! — запричитала снова Марья Петровна. — С каждой новостью ты рвешь мое сердце на части!