Последняя игра

Ваш Кальтенбруннер

***

Фельдмаршал Кейтель — начальнику Генерального штаба генерал-полковнику Гудериану

Генерал!

Приказываю Вам в течение трех недель предоставить для рассмотрения кандидатуры на должность начальника отдела «Иностранные армии Востока».

Ваш Кейтель

***

Фельдмаршал Кейтель — рейхслейтеру Борману

Партайгеноссе Борман!

Прошу Вас ознакомить фюрера с письмом Шелленберга, пересланным мне Кальтенбруннером. Хайль Гитлер!

Ваш Кейтель

========== Глава 17. Разговор с Гиммлером ==========

Он закрыл дверцу шкафа и застегнул ремень. В отражении зеркала лицо Шелленберга, мягкое лицо актера, а не разведчика, диссонировало с дубовыми листьями воротника. Эсэсовский мундир смотрелся на Вальтере комично, поэтому бригаденфюрер надевал его в самые торжественные и критически важные моменты. Таким моментом был и разнос у Гиммлера. Злить рейхсфюрера не хотелось, поэтому Шелленберг загнул воротничок рубашки и одернул мундир.

На прием к Гиммлеру он не записывался, предпочел действовать наскоком, стремительно, не давая рейхсфюреру опомниться, продумать диалог и к моменту разговора уже дышать на него, Шелленберга, гневом.

Вальтер уже шел по коридору к приемной Гиммлера, когда из одного из кабинета вышел Мюллер. Они встретились взглядами, и Мюллер шагнул к Шелленбергу. Бригаденфюрер посмотрел в глаза шефа гестапо. Мюллер непринужденно спросил:

— Вы к рейхсфюреру?

— Так точно, — отрапортовал Шелленберг.

— Рекомендую вам сначала заехать ко мне прежде, чем вы появитесь у Гиммлера.

«Неужели арест? Нет, тогда бы они взяли меня по пути на службу, в автомобиле. Мюллеру незачем затевать скандал в здании РСХА», — подумал Шелленберг. Тон голоса Мюллера отечески спокоен, а под локоть взял крепко, и Вальтер чертыхнулся про себя. Но не подчиниться не посмел: очень уж велика была игра со Штирлицем.

В кабинете у Мюллера пахло особым, почти крестьянским духом — домашним, теплым, будто сейчас добрая жена принесет горячую отварную телятину и две кружки настоящего баварского пива. Потертый кожаный диван, какие-то невинные пасторальные картинки на стене и широкий дубовый стол. Группенфюрер обогнул край стола и, еще не опускаясь на резной стул, предложил:

— Садитесь, Шелленберг.

Шелленберг сел и сразу полез в карман за сигаретами.

— Я могу курить?

— Да, конечно, — толстые пальцы Мюллера, поросшие рыжеватыми волосками, пододвинули хрустальную пепельницу. Вальтер отчего-то сразу отстраненно-насмешливо подумал о том, а не вмонтированы ли у Мюллера, как и у него, Шелленберга, в стол пулеметы? Стоит нажать кнопку под столом…

Мюллер нажал кнопку и, забавляясь мелькнувшим испугом в глазах Вальтера, попросил пришедшего на звонок адъютанта принести им эрзац-кофе. (Мюллер называл стол Шелленберга «столом параноика» и обходился даже без личной охраны).

— Вот, ознакомьтесь, — группенфюрер после того, как они сделали по глотку кофе, открыл папку. Мелькнул оттиснутый орел со свастикой, и Шелленберг осторожно взял бумаги. Он просмотрел документы сначала быстро и тут же почувствовал, как под толстым сукном мгновенно вспотел холодным потом. Это были голубые листы бланков линии спецсвязи. Вальтер покосился на Мюллера: гестапо категорически запрещалось перлюстрировать партийную переписку.

— Сообщение Кейтеля Борману поступило в рейхсканцелярию, но не было зарегистрировано, — сказал группенфюрер, помешивая ложкой кофе. Шелленберг кивнул. Он и сам видел, что на всех сообщениях, кроме последнего, стоят регистрационные номера. Следовательно, ни Борман, ни сам фюрер не знают о его письме. И за это он должен благодарить Мюллера?

Генрих Мюллер протянул Шелленбергу еще два листа, в которых тот узнал свое письмо и расшифровку записи его разговора с Геленом. В письме полностью отсутствовал абзац о советском разведчике Штирлицем, да и все упоминания Штирлица отсутствовали. Вальтер недоуменно посмотрел на Мюллера, и тот с ворчливой снисходительностью заметил:

— Хорошо быть любимчиком Гиммлера.

— Я всего лишь пользуюсь доверием рейхсфюрера, — парировал Шелленберг и поинтересовался вполне любезно: — Кальтенбруннер еще не устроил вам строгий выговор?

Значит, это сам Гиммлер купировал определенные сведения. Он оставил только откровенное о Гелене, а вот Штирлица приберег. Зачем подставлять под удар Шелленберга, его непосредственного начальника? Или… Мной пожертвуют потом.

— Я вам завидую, мой мальчик, — усмехнулся Мюллер. — Гиммлер спас вашу задницу. Иначе б болтаться нам вдвоем на рояльных струнах…

— Как продвигается дело с Геленом? — перевел разговор Шелленберг, а сам подумал, туша сгоревшую, но так и не выкуренную сигарету: «Почему «вдвоем»? Ведь втроем — ты, я и Штирлиц. Погодите… Или ты ничего не знаешь о Штирлице? Конечно! Я предоставил смонтированный текст записи в Вевельсбурге, техники великолепно вырезали пленку. Я предоставил этот вариант, и ты поверил мне и предъявил Гиммлеру расшифровку неполной записи. Полная же запись находится у меня».

— Гелен поручил мне самую грязную часть работы, — Мюллер пожал плечами. Зазвонил телефон, и гестаповец поднялся, а следом за ним встал и Шелленберг. Мюллер взглянул на Шелленберга и, зажав трубку ладонью, негромко сказал:

— Вас вызывает к себе Гиммлер. Но только помните, мой мальчик, у рейхсфюрер очень эмоционален.

И произнес это так, будто обличал величайший из пороков.

***

Гиммлера Шелленберг застал в приемной. Рейхсфюрер надевал пальто, отдавая последние указания адъютанту. Он обернулся, когда вошел Шелленберг, и небрежно махнул рукой:

— А, вы по форме? Можете не мучить себя и переодеться. Мы едем за город. Вы, бригаденфюрер, сопровождаете меня.

— Разрешите переодеться?

Переодевался быстро, с наслаждением скидывая мундир, избавляясь от казарменной духоты и мрачных предостережений в виде рун СС. Шелленберг в последний момент замер у своего стола, потом взял ключи, отпер сейф и опустил в карман своего костюма портативный диктофон.

Гиммлер ждал его у служебного автомобиля. В загородную резиденцию ехали молча, и, только подъезжая к воротам, рейхсфюрер коснулся рукава Шелленберга.

— Обед подождет. Сначала прогулка в парке.

Это означало серьезный разговор без посторонних ушей. Гиммлер сразу перешел к сути:

— Я ознакомился с вашим письмом. Вы не глупый человек, Шелленберг, а очень даже умный. Вас опасно иметь серьезным противником. Поэтому я очень долго думал над тем, какой именно ход дать вашему письму. Я не хуже вас понимаю, что представляет сейчас генерал Гелен. Но о нем после. Я хотел бы поговорить с вами о другом — о Штирлице. Расскажите все, что вы о нем знаете.

Разговор занял почти два часа. Шелленберг по памяти цитировал выдержки из документов, а потом протянул Гиммлеру диктофон с полной записью беседы с Геленом.

— Что было в этих документах? — сразу же спросил Гиммлер.

— Показания некого Пимезова, адъютанта полковника контрразведки Белой армии. Показания Ноймара, бывшего резидента абвера в Эстонии в двадцатых годах.

— А показания сотрудников ВЧК, служивших со Штирлицем?

— Они почти все расстреляны. А те, кто выжил, умерли в лагерях.

— Его связные?

— Я прорабатывал каждый его контакт. Работает виртуозно, через третьих лиц. Мне удалось выйти на людей в Испании.

— И они готовы подтвердить то, что Штирлиц — советский агент?

— Да.

Гиммлер долго молчал, идя по мелкому гравию рядом с Шелленбергом, потом снял с носа пенсне. Протирая линзы белоснежным платком, задал вопрос:

— Вы готовы пожертвовать Штирлицем?

Вальтер Шелленберг промолчал. Рейхсфюрер заговорил жестко:

— Я уже уведомил Кальтенбруннера о необходимости проведения против вас, Штирлица и Мюллера служебной проверки. И только в моей власти дать настоящий ход этому делу. Тогда ваши дни закончатся в концлагере, Шелленберг, когда фюрер узнает об измене в рядах СС. Поэтому извольте отвечать немедленно!

Вальтер ответил осторожно, обдумывая каждое слово:

— Я намерен использовать Штирлица против генерала Гелена.

— Гелена скоро снимут с должности! Ему место рядом с Канарисом.

— Генерал Гелен представляет собой более серьезную угрозу, чем Штирлиц. Штирлиц сейчас без каналов связи. У генерала — Красная Библия. Это серьезный шанс для него избежать расстрела в плену. При этом он не использует сейчас эту информацию для работы разведки. А ведь это может быть решающим переломом в войне, если использовать это против союзников…

Гиммлер поперхнулся. Он пару минут не мигая смотрел на Шелленберга, затем резким рубящим жестом рассек воздух перед собой.

— Довольно. Я уже дал ход письму, — резко бросил он. — Ваш Штирлиц там не упомянут. Ради вашей же безопасности, Вальтер, иначе вы закончите свою жизнь в петле. А Гелена снимут с должности, и тогда им займутся по-серьезному. Красная Библия должна быть уничтожена. А вы работайте, Шелленберг. Я вам руки не связываю. И даже готов посодействовать. Что вы хотите?

Тогда Вальтер сказал самое заветное:

— Встречу с Канарисом.

— Будет вам встреча. Через два дня. Я переговорю с Кальтенбруннером. Он все устроит. И да, что касается Канариса. Попросите у Вольфа доступ ко всем материалам расследования. Уверен, что у вас тогда найдется тема для разговора со старым лисом.

— Спасибо, рейхсфюрер.

— Бросьте. Идемте лучше обедать. Насчет уничтожения агентуры… Пусть этим займется Мюллер.

Шелленберг кивнул. Гиммлер не догадывался о том, что с того момента Вальтер использовал его в своей комбинации для устранения генерала Гелена.

========== Глава 18. Загонная охота ==========

Гиммлер слово сдержал. Через два дня Шелленберг встретился с Канарисом.

Флоссенбург был обнесен колючей проволокой, годами мокли под дождем доски бараков, вышки, приобретая скучный серый цвет. Серым был и лес за проволокой, реденький осиновый лесочек, просматриваемый и простреливаемый насквозь.

Они шли по уже протоптанным тропинкам. Шелленберг спиной ощущал на себе взгляды часовых, а Канарис оставался безучастен к этому въедливому раздевающему вниманию. Его серый халат обвис на худых старческих плечах, а большая голова адмирала сквозь редкие седые волосы светилась розоватой кожей. «Как у младенца», подумал Шелленберг. И взгляд младенческий.

Светлые голубые глаза, будто прихваченные морозцем, смотрели безмятежно и вместе с тем ясно. В них не было рыбьей тупости сломавшегося человека, гнойного мутного взгляда предателя или овечьей покорности сумасшедшего. Взгляд Канариса не потух, сила его мысли в умных и строгих глазах была притушена, будто тонкий слой пепла на горячих углях. Он скрывал свою волю и силу, несломленный, берег в себе эти остатки человечности. И он не сломался. А ведь Канариса жестоко пытали…

Шелленберг внутренне съежился от этого взгляда, за прозрачностью которого крылась мысль, жизнь, несгибаемая воля и лисья хитрость. Бригаденфюрер повернулся к Канарису боком, чтобы никто не смог прочитать по губам то, что он хотел говорить, но Вальтер все медлил, подбирая слова, чтобы поразить ими точно, в цель, чтобы слова были точными, чтобы Канарис, этот лис, не мог увернуться, взмахнуть ярким хвостом и исчезнуть (при воспоминании о хвосте вспомнился Вевельсбург, и Шелленберга замутило).