Эпизоды фронтовой жизни в воспоминаниях поручика лейб-гвардии Саперного полка Алексея Павловича Воронцова-Вельяминова (июль 1916 – март 1917 г.)

Второй рассказ ¬— «Инженерная атака» — посвящен неудавшейся августовской попытке прорыва через усиленные оборонительные заграждения противника на Шельвовском направлении. Открыть дорогу войскам Гвардейской Стрелковой дивизии (под командованием генерал-майора Петра Алексеевича Дельсаль) должна была приданная ей 6-я рота Саперного полка. Требовалось скрытно провести подземные галереи под укрепления противника, заложить порох и взорвать. Работы были возложены на поручика А.П. Воронцов-Вельяминова, исполнявшего должность начальника подрывной команды. Хотя взрыв произошел в назначенное время и достиг необходимого результата, атака гвардейцев не удалась, и, понеся огромные потери, они вернулись на прежние позиции.

В рассказе «Дековилька» автор вспоминает о событиях поздней осени 1916 г., когда, в ходе позиционной войны, 6-я рота сооружала новые фортификационные укрепления на позициях 3-й стрелковой дивизии к югу от Шельвова: проводились новые линии окопов, сооружались «лисьи норы» для защиты от вражеской артиллерии. С целью подвоза необходимого для этого строительного материала поручик придумал устроить небольшую железную дорогу на конной тяге, используя неожиданно обнаруженные им по соседству брошенные немцами рельсы и вагонетки. Несмотря на кажущуюся грандиозность предприятия, техническое решение талантливому инженеру далось намного легче, чем преодоление организационных трудностей. Людей на строительство укреплений и самой легкой дороги — «дековильки» ¬— с готовностью выделил только командир Волынского гвардейского полка генерал-майор Алексей Ефимович Кушакевич. Начальник дивизии генерал-лейтенант Всеволод Владимирович Чернавин, поначалу восхитившийся результатами удачного предприятия поручика Воронцова-Вельяминова, вскоре сменил свое благоволение на неудовольствие. Оказалось, что территория, с которой рельсы для дороги были увезены, формально относилась к позициям соседнего, 5-го армейского корпуса. Ревнуя к успеху гвардейцев, соседи попытались обвинить их в нарушении, и всю вину, естественно, начальство решило свалить на не в меру изобретательного поручика. От судебного разбирательства Воронцова-Вельяминова спас генерал-майор Кушакевич, лично уладивший конфликт с командиром 5-го корпуса генералом от инфантерии Петром Семеновичем Балуевым.

Четвертый рассказ «Камуфлет» повествует об эпизоде периода «минной войны» в марте 1917 г. На знакомых уже позициях под Шельвовом, сменив первую роту своего же полка, саперы 6-й роты и, прежде всего, подрывная команда А.П. Воронцова-Вельяминова, должны были противостоять минерам противника, успешно взрывавшим наши укрепления. Основное внимание в этом небольшом рассказе уделено техническим деталям, умелое применение которых привело нашего героя к заслуженному триумфу. Взорвав немецкие минные галереи без ущерба для своих укреплений, да к тому же так, что сами немцы сочли, что это их снаряды взорвались самопроизвольно, он «сделался кем-то вроде героя дня». Однако заслуженный триумф отравляло осознание того, что собственные командиры больше оценили не уничтожение замыслов противника, а именно то, что сам противник не догадался о нашей подрывной деятельности и не стал «мстить». Уже к этому времени командиры больше всего боялись активизации действий на фронте, которые могли спровоцировать солдат к неподчинению приказам.

Каждый из четырех рассказов построен по единому плану: вначале автор короткого описывает дислокацию войск на участке действий 6-й роты Саперного полка и смежных с нею, и общей задачи, поставленной штабами перед дивизией, к которой в данный момент рота была придана. Все географические названия, фамилии и должности командиров, офицеров и нижних чинов указаны совершенно точно. В центре повествования — его собственные действия, как командира взвода сапер или как начальника подрывной команды. На первый взгляд, технические подробности устройства вертикальных или горизонтальных снарядов, защитных щелей и лисьих нор, минных траншей и других деталей инженерной службы, и являются центральными объектами описаний. Множество весьма интересных бытовых подробностей об устройстве кухни и биваков, заботах денщика и времяпрепровождении командиров, вероятно, немало могут добавить знаний в области микроистории и военной антропологии Первой мировой войны. И все же, не это главное в рассматриваемых текстах. Недюжинный литературный дар позволяет А.П. Воронцову-Вельяминову, буквально, несколькими словами, почти мимоходом точно и ярко описать собственные впечатления и переживания, как в критические моменты боя, так и в ходе мирных бесед с товарищами или при докладах начальству. Эти впечатления всегда ярки настолько, что временной разрыв между событиями и их описанием почти не ощущается: рассказчик воспринимается молодым человеком, готовым радоваться солнечному утру после тяжелой трудовой ночи, вдыхать свежий зимний воздух после «освобождения» от угрозы наказания, горько сожалеть о потерях «неизменных сотрудников», тепло вспоминать о «своих в Москве». Но этот молодой человек совсем не легкомыслен: он со знанием дела описывает общий характер военных действий в конкретный период времени, отрываясь для этого от частностей. Умение видеть в небольших деталях общее, оглядывать события масштабно, объясняется не только опытом и знаниями последовавших лет, но присуще автору изначально и проявляется особенно ярко в характеристиках людей, с которыми ему приходилось сталкиваться. Как правило, эти характеристики не носят оценочного характера и основаны на конкретных проявлениях личностей или поступках. Отношение автора к каждому описываемому лицу всегда очевидно, всегда пристрастно, но всегда понятно. Так, например, о генерале Гурко Воронцов-Вельяминов уважительно пишет, что «его приказы по армии были полны переводами с французского языка тактики окопной войны и новыми формами применения фортификации»; приезжая с докладом к командиру батальона Игнатьеву, застает «у него обычную обстановку — сестер милосердия и вино»; говоря о далеких поездках в штаб корпуса, замечает по этому поводу, что «командир корпуса генерал Раух не любил находиться в зоне досягаемости артиллерийского огня». В рассказах об отдельных людях нет каких-либо характеристик или описаний черт личностей, вместо этого довольно подробно изложены беседы с ними. И тоже, в каждом случае не возникает сомнений в отношении автора к собеседнику. Так, разговоры с капитаном 1-го ранга Саблиным о поставленных командованием задачах свидетельствуют о полном согласии собеседников в критическом отношении к полученным приказам и о полной готовности их, несмотря ни на что, выполнить. Беседы с генерал-лейтенантом Кушакевичем заключались в просьбах Воронцова-Вельяминова о помощи сначала в решении строительных задач, а потом — в улаживании возникшего конфликта и всегда заканчивались положительным результатом. Всего одна описанная довольно продолжительная беседа с командиром 6-й роты штабс-капитаном Ивковым выявила разительную противоположность взглядов собеседников на понятие воинского долга и очень много говорит о личностях обоих. Остановимся на нем немного подробнее. Обратив внимание на крайне неудачное расположение позиций одной из пехотных частей в болоте, где невозможно было их укрепить, Воронцов-Вельяминов попытался убедить начальство в необходимости поменять расположение части. В ответ, конечно, получил совет «не соваться не в свое дело». Далее цитирую: «" Как же это мне может не быть дела, если я вижу, чем все это пахнет, ведь успех предприятия складывается из совокупности подготовительных действий всех, в том числе может быть в малой доле и моих и если я вижу, что мы грешим в самом корне, я не могу не обращать на это внимание". Ивков криво усмехнулся и продолжал, как бы не обратив внимания на мои слова: " Так вот ты и делай только то, что входит в твой круг, а если, как в этом случае делать нечего, так делай вид, что работаешь… "Ведь это обман и преступление перед родиной" — произнес я. Ивков взглянул на меня и вымолвил: "Не произноси громких фраз. Ты еще слишком мало понимаешь действительность, а поэтому не ломай себе напрасно голову и главным образом не впадай в пафос, это смешно и глупо". У меня существовало еще со школьной скамьи обыкновение прекращать разговоры, когда я видел, что они ни к чему не приводят, а поэтому я и тут решил окончить дальнейшие рассуждения на ту же тему и, переменив тон, сказал: "Хорошо, я сделаю все как ты мне советуешь, не потому, что я согласен с такой постановкой вопроса, а просто потому, что лучшего сам ничего придумать не могу и предпочитаю делать хоть что-нибудь не столько для своего спокойствия, сколько для сапер, которые, к сожалению, понимают если не умом, то чутьем всю нашу безграничную глупость, легкомыслие, и я не боюсь пафоса, который тебе смешон, а поэтому скажу, что боюсь, что когда-нибудь они поймут нашу преступность"». Возможно, беседа передана не дословно, все же за 20 лет даже важные слова могут трансформироваться в памяти. Да и всегда понятно бывает желание зрелого человека приписать себе больше мудрости в юности. Однако, обратившись к запискам и воспоминаниям деда и отца нашего автора, отметим, что искренность и честность, прежде всего, перед собой и перед людьми — одна из основных черт их личностей, не требовавшая даже обсуждения. И они оба, так же, как Алексей Павлович, тяжело ощущали несоответствие между решениями государственной власти и состоянием дел в стране. Еще одной общей чертой разных поколений Воронцовых-Вельяминовых было уважение и внимание к людям, которых они часто называли «своими сотрудниками»: к подчиненным, рабочим, слугам. Без малейших признаков панибратства. Алексей Павлович в первых двух рассказах все время упоминает своего деловитого и распорядительного унтер-офицера Воротягина, о гибели которого под Витонежем он горько и очень долго жалел. Сменивший Воротягина унтер-офицер подрывной команды Крыканов также погиб, в марте 1917 г. В 1963 г., перечитав свой рассказ «Камуфлет», А.П. Воронцов-Вельяминов сделал в конце приписку: «Унтер офицер Крыканов был ранен отравленной пулей из прессованного войлока и скончался, держа мою руку в своих руках. Этого забыть невозможно». Не забыл автор и заботы доброго своего денщика Тихона, боявшегося потерять второго уже командира, «который все думает», «а все напрасно», вспоминал о нем тепло и с легкой улыбкой.

В воспоминаниях автора о павших товарищах отчетливо читается горечь. Но что касается собственного отношения к смерти, к возможности погибнуть, об этом Воронцов-Вельяминов не пишет совсем ничего. Судя по всему, он относился к тому типу людей, которые от природы наделены храбростью, и, находясь в опасности, идя в атаку или сидя в окопах во время обстрелов вражеской артиллерии и пулеметов, он не был спокоен, но и не боялся. Даже первый в жизни бой, первая атака вспоминалась ему не чувством страха. Вот как он описывал свои ощущения: «Тот, кому приходилось участвовать в атаке, знает то странное ощущение резкой перемены, которое испытывает человек, выскочивший из окопов. Пока сидишь, волнуешься, знаешь, что тебя ждет большой шанс быть убитым, но когда выскочишь на бруствер, прошлое как будто вырезается как ножом. Все рассуждения исчезают. Остается только одна мысль — дойти скорее до цели, а всеми движениями начинает руководить чисто животный инстинкт, делающий эти движения упругими и ловкими».