Любовница. Леди и дезертир

Наконец полковник Кул простился и уехал. София стояла на пороге, глядя, как он исчезает из виду. Его фигура казалась темной на фоне белой попоны лошади. Наконец аллея опустела, и шум шагов по гравию стих. Она заставила себя решиться на то, чтобы вернуться внутрь и обнаружить дом тоже затихшим. Однако две вещи оставляли ей надежду, что Десерней не уехал: он не попрощался с ней и она не видела, чтобы его карету подгоняли к крыльцу.

Его ласкающий голос раздался позади нее.

— Леди Гамильтон, мои извинения. Меня задержал ваш сын.

Зная, что она не может скрывать свое внутреннее возбуждение, София посмотрела на него через плечо.

— Я был любезно приглашен в его комнату, чтобы поглядеть из окна на пролив. Затем я был взят в плен в крепость. — Он подошел и стал рядом с ней. — Я увидел большую часть вашего красивого дома. Могу я получить разрешение осмотреть сад?

София колебалась, и он сделал один шаг вниз по ступенькам, затем повернулся, чтобы взять ее за руку.

— Пойдемте. Мы можем насладиться последними лучами заходящего солнца.

София сделала вид, что сосредоточена на ступенях, когда он вел ее вниз, но она ничего не осознавала, кроме ощущения своей руки в его. У основания лестницы она высвободила ее и остановилась, подняв глаза на его лицо, едва способная поверить, что этот момент наконец-то наступил. Но она совершенно не знала, что ей делать дальше.

Едва овладев своим голосом, она произнесла:

— С внешней стороны сада растут в основном розы… но они еще даже не выбросили бутоны. Кустарники… да, только кустарники. Возможно, вы предпочли бы увидеть посадки? Некоторые из деревьев во фруктовом саду уже цветут.

— С удовольствием.

Они шли рядом, его ботфорты скрипели по гравию. Когда они подошли к тенистой части участка, София задрожала, и он сразу же остановился.

— Вы замерзли! Позвольте мне вернуться и принести вам шаль.

— Нет-нет. Откройте ту дверь, пожалуйста. Если пройти насквозь, там находится сад с травами. Вы видите, как он поймал в ловушку солнце?

Солнце, клонившееся к закату, было все в дымке. Жара, которая накапливалась целый день в стенах из красного кирпича, излучалась в сад, наполняя воздух смешанным ароматом мяты и тимьяна, окаймленного запахом разогретого солнцем розмарина. Они обошли вокруг тщательно ухоженных грядок, и она назвала ему некоторые растения. Когда они подошли к чаберу, она не знала его французского названия, поэтому наклонилась и сорвала несколько веточек, чтобы посмотреть, узнает ли он аромат. Затем она сорвала листик базилика, но он не позволил ей положить его ему на ладонь.

— Разве вы не знаете? Базилик означает ненависть.

Она бросила листики на гравиевую дорожку и засмеялась.

— Значит, вы суеверны?

— Очень.

У двери по другую сторону он остановился, положив руку на щеколду, и посмотрел вниз ей в глаза. От лавандовых кустов с каждой стороны, залитых солнечным светом и наполненных громким гудением пчел, исходил вяжущий аромат листьев, замаскированный сладким нектаром. Его голос был таким мягким, что он едва нарушал душистый воздух между ними:

— Вы знаете настоящее значение слова «Эдем»? Оно означает сад, обнесенный стенами. Зачем уходить из него?

Но он открыл дверь и выпустил ее.

Огород, безлюдный в это время, подвергся набегу утром для сбора некоторых овощей, необходимых для обеда. Ряды бобов выглядели так, будто сквозь них пронесся ураган, а на некотором отдалении от них масса других овощей процветала на своих аккуратных симметричных грядках. Еще на некотором расстоянии располагался домашний фруктовый сад, множество голых веток, с легким оттенком глубокого розового на сливовых деревьях.

— Все это выглядело точно так же в течение последних нескольких сотен лет. Ничто не меняется в Клифтоне.

— Вам нравится здесь? Или вы хотели бы жить в Бирлингдине?

Она посмотрела на него в изумлении.

— Гарри когда-нибудь будет жить там. А я — нет, никогда. Мой дом здесь.

Выражение его лица было одновременно озабоченным и веселым. Он вытянул вперед руку и легонько коснулся ее рукава, удерживая на мгновение между указательным и большим пальцем зеленый муслин, разрисованный веточками.

— Вы родились здесь, выросли здесь, как ива, которая уходит корнями так глубоко, что ее невозможно пересадить. — Он опустил свою руку. — Но вы — тайна. Вы также отправились на другой край света недолго думая.

Она улыбнулась и скрестила руки на груди, прикрывая локти ладонями.

— Я была вместе со своим отцом.

Он не улыбнулся в ответ.

Она произнесла легко:

— А теперь, месье, ваша экскурсия будет неполной без осмотра оранжереи.

— Конечно, — сказал он. — Становится прохладно. Я не должен держать вас на открытом воздухе.

Небо заволакивали облака; усилился ветер, унося тепло. София повела его вверх по травянистому склону через фруктовый сад по направлению к аллее из кипарисов, которые частично скрывали сверкающую часть строения. Это было сумасбродство, построенное ее прадедушкой, изысканное сооружение, сконструированное из широких листов искривленного стекла, забранных стальными переборками.

Внутри в это время дня было сумрачно и тихо. Она ожидала найти там главного садовника, но быстрый взгляд вдоль каждого прохода никого не обнаружил.

— Вильямс?

Ответа не последовало.

София была наедине с Десернеем — момент, о котором она так мечтала и которого так страшилась. Ей хотелось прижаться к нему, понять, что руководило им. Был ли это момент откровения, когда она осмелилась открыть для себя того человека, которым он действительно был? Она посмотрела вокруг, ее сердце сильно билось, в то время как она пыталась сохранять спокойное выражение лица.

В том месте, где они стояли, стойки по обеим сторонам были увиты орхидеями. Большинство их отцвели в середине зимы, но там и тут дендробиумс поднимал свои яркие головки.

— Они — гордость и радость Вильямса, — услышала она свой собственный голос. — Он обычно здесь в это время, наблюдает за поливом.

— Красиво, — сказал он тихо.

София медленно шла среди распускающейся зелени, изогнутое стекло и тонкие рамки пропускали приглушенный перламутровый свет с затянутого облаками неба.

Она знала, что рядом больше никого нет, тем не менее ей казалось, будто Вильямс может материализоваться в любой момент из-за какой-либо пышной группы экзотических растений. Она прошла дальше, мимо рядов грядок с рассадой и клумб по направлению к месту, заросшему папоротником. София понимала, что делает, но в то же время какая-то крошечная частичка ее разума восторгалась тем, что она это делает.

Они замолчали. София осознавала каждое движение, которое они делали вместе. Она могла ощущать его близко позади себя, предполагать ритм его дыхания, понимать, что должна чувствовать его кожа, если она соприкоснется с ее. Это было почти так, будто они были единым существом, двигающимся во мраке, пробирающимся мимо свисающих листьев папоротника, осторожно и молча останавливаясь на мху и опавших листьях в темном центре оранжереи.

София повернулась. Десерней стоял в нескольких дюймах от нее, совершенно спокойный. Его глаза исследовали ее, и в них она могла различить нерешительность, которая неожиданно превратилась в страстное желание. Он нежно взял в ладони ее лицо. София ничего не говорила, она подняла руку и провела пальцами по его волосам, наблюдая, как его глаза расширяются в изумлении.

Она собиралась говорить, задавать вопросы, требовать ответы. Вместо этого в глубоком бессловесном импульсе София обняла его шею руками и почувствовала его крепкое объятие. Она мягко запустила пальцы в его волосы, и когда их губы встретились, она почувствовала голод, жажду, которая завладела всем ее телом и заставила ее крепко прижаться к нему.

Жак притянул ее еще ближе и прошептал:

— Я никогда даже не смел мечтать об этом.

София раскачивалась у него в руках, повернув голову, чтобы прочитать то, что было написано у него на лице, ее губы касались его щеки, одна рука зарылась в его волосы, другая лежала у него на плече.

— И я не смела.

Барьеры были сломлены. В какой-то степени он и она уже знали друг друга, так как они соприкасались в воображении, в тайном желании в одинокие ночные часы. Сейчас не было никакой необходимости в притворстве или сдержанности.

Держа Софию в своих объятиях, Жак снова начал целовать ее с нежной медлительностью. Затем он покрыл ее лицо, шею и плечи поцелуями, которые были то короткими, то долгими попеременно.

С неистовой быстротой она начала приспосабливаться к его ласкам, слышать его желание в напряженном дыхании, смотреть в его глаза, которые теперь потемнели, как скопления грозовых облаков.

Затем на мгновение они прижались друг к другу, крепко-крепко, глубоко дыша, ее висок был рядом с его, как будто их мысли путешествовали чистым потоком от одного мозга к другому. Его руки обвивали ее гибкий стан. До сих пор он только касался ее плеч и спины, его теплые пальцы скользили по ткани платья, постепенно передавая тихое пламя коже, находящейся под нею.

Не было необходимости в каких бы то ни было объяснениях. Так как теперь она понимала, что его попытки установить контакт с ней, которые с самого начала раздражали и даже пугали ее своей прямотой, происходили не от какого-то злого умысла. В его объятиях не было и намека на опасность. Он был здесь просто потому, что его тело принадлежало ей.

Откуда-то снаружи послышался шум. София повернула голову, и Жак начал ослаблять объятие.

Это был звук металла о гравий, топот тяжелых ботинок. Она отступила еще дальше, прислушиваясь. Они услышали, как большая железная дверь со скрипом отворилась, и София повернулась, чтобы посмотреть на его лицо.

Десерней улыбался ей уголком рта. Эту улыбку она уже неоднократно видела раньше. Что она означала на этот раз, невозможно было угадать, так как его глаза были полны желания, без намека на юмор, иронию или протест, которые он, возможно, испытывал из-за вторжения. София коснулась его рта своими пальцами, он поймал их и прижал к своим губам.

Затем, освободив свои руки, она отошла в сторону от магического пространства, которое он занимал, и пошла по дорожке, ведущей от участка, поросшего папоротником. София попыталась заставить свой голос звучать, и, к ее удивлению, он был удивительно спокойным:

— Да, пальмовые деревья действительно хорошо здесь растут. Обратите внимание, они были посажены, когда мой дедушка был мальчиком… А, Вильямс, я надеялась, что вы где-то здесь. — Она повысила голос и прошла вперед, оставляя Десернея позади. — Я хотела бы, чтобы вы были так любезны и показали месье Десернею наши орхидеи.

Старый садовник только что вкатил пустую бочку через дверь и закрыл ее за собой.

— Конечно, миледи.

Когда она с садовником подошла к Жаку, говорить что-либо еще было выше ее сил. София помедлила у двери и притворилась, что смотрит на деревья, находящиеся снаружи или на низкие растения рядом с ее локтем, куда угодно, только не на Десернея. Он стоял, слушая, молча кивая и избегая ее глаз. Они оба испытывали напряжение, которое придавало нечто мучительное и прекрасное моменту. София знала, что в ее сознании сохранится образ их сплетенных фигур, запертых в теплом, влажном воздухе, едва двигающихся, в то время как скрытые импульсы поднимались в их телах, как сок по зеленым веткам растений, которые окружали их.