Немая

Глава 3

«Пых, ты мешаешь!»

Малыш играл с метёлкой длинной камышины, вытаскивая её из охапки, которую я волоком тащила в горку.

Мы уже десять дней живём в доме бабы Марыси, и я как могу помогаю ей по хозяйству. Вчера старуха с самым невинным видом пожаловалась, что прохудилась крыша на сарайке и ближайший дождь зальёт кур. Если бы в курятнике жил один петух, то ни за какие коврижки не взялась бы за муторное дело восстановления крыши. Заросли камыша росли под горой, на которой стояла бабкина хата, у тихой речушки, вытекающей из деревенского пруда. Сколько раз за сегодня я уже спустилась к реке и гружёная поднялась назад? Со счёта сбилась. По колено в грязи старым серпом срезала длинные стебли, связывала их потрёпанной холстиной и тащила во двор.

Зловредный петух, взгромоздившись на забор, злорадно наблюдал за моей каторгой. За эти дни жизнерадостными воплями в четыре утра он разбудил во мне жажду убийства. Мерзкая скотина встаёт раньше солнышка, взлетает на крышу над моей головой и начинает перекличку с деревенскими петухами. Причём отвечает каждому. Сволочь!

Но в сараюшке, помимо горлопана, ютился и его гарем из шести курочек. Бабка ежедневно к миске каши выдавала на завтрак сваренное вкрутую яйцо, которое я по-братски делила с найдёнышем. Малышу расти надо, а значит, нужен белок и жиры животного происхождения. От овощей и каши не окрепнешь.

Та первая ночь на сундуке нас сроднила. Произошло нечто невероятное. Я осознала, что малыш действительно слышит мои мысли, обращённые к нему. А я понимаю его желания. Бабкино зелье успокоило расстройство кишечника, и Пых проснулся довольным жизнью, хоть и жутко голодным. Хорошо упревшая пшённая каша, ломоть хлеба, кружка молока и яйцо показались мне царской едой. Отыскав вчерашнюю ложку, объявленную хозяйкой опоганенной зверем, отложила туда немного каши, накрошила желток и залила молоком. Белок прибрала в берестяную коробочку, чтобы до обеда, который, надеюсь, будет, покормить ещё раз.

Кормила меня баба Марыся хорошо. В обед щи наливала, где попадались кусочки мяса, кружку отвара из трав или ягод и какой-нибудь пирожок или ватрушку. Мясо и творог тоже Пыху скармливала. Ему нужнее.

Так и жили. Что-то конкретно делать меня хозяйка не заставляла. Просто как бы между прочим сетовала то на одно, то на другое. То «огирки» привяли без дождя, то огород зарос, то двор «курья засрали». Выполняла все в меру сил и с максимумом старания. Понимала, что никто нас даром в доме держать и кормить не обязан. Хотя конкретно в доме я не была ни разу. Жили мы с Пыхом в сенях. Вернее, там ночевали. Потому что я целый день топталась по хозяйству, а зверёк бегал за мной хвостом.

А ещё старуха подарила мне целый сундук добра.

– Зроби соби спидницу якусь та камизульку, шо ли, – сказала, вручая мне шкатулку с нитками, ножницами и набором иголок.

Что такое спидница и камизулька, я решительно не понимала. Трусы, что ли, исподние? Так с радостью. Было бы из чего. Заметив мое недоумение, бабка потрясла себя за широкую юбку и полочку ярко вышитой жилетки.

Сундук был полон, но шить было не из чего. Когда-то там хранились вещи из шерстяной ткани, и прижившаяся в сундуке моль уже почти всё сожрала. Но я упрямо доставала объедки, выносила на улицу, выбивала пыль, рассматривала на свет. И вырезала то, что ещё хоть как-то могло назваться тканью. К своему удивлению, набрала таких кусков немало. Были они мрачных земляных расцветок, но мне не до жиру.

Каждую свободную минуту принималась за шитьё. Сначала одним слоем разложила все куски на тёплых досках крыльца. Покрутила, поменяла местами и поняла, что моя задумка может получиться. Так как кроить было нечего, я сразу сшивала обрезки под изделие. Юбка – прямоугольник, припосаженный на поясе с завязками на концах. Жилет – прямые полочки и спинка, соединённые по бокам вшитыми лоскутами.

Сметала на живую нитку, чтобы потом сшить через край более тщательно. За два дня управилась. У худенькой девочки одежда небольшого размера. Самые длинные швы были, когда пояс на юбку пришивала да подол подрубала.

Развесила я свой гардероб на свету и вздохнула – обнять и плакать! Разве так следует девчушке молоденькой одеваться? Ни вышивки, ни ленточки какой завалящей, чтобы эту жуть украсить. Да и само качество таково, что швы крепче самой ткани.

«Эврика!» кричал Архимед по свидетельству современников, и я бы закричала, поймав идею за хвост, но, увы, не могу. Голь на выдумки хитра, а я сейчас та самая голь перекатная. Поэтому исхитрюсь, и будет у меня нормальная одежда. По крайней мере, не рубище убогое.

Бедные японские крестьяне, такие же нищие и голые, как я, умудрялись не просто сохранять свою одежду, латая дыры, но украшать её штопкой и заплатками. Этим я и занялась. В шкатулке помимо ниток для шитья были и клубки тонкой пряжи. Выбрала самую светлую и иглу с ушком побольше. Эх, мне бы мел найти, чтобы линии разметить. Но на нет и суда нет. Буду работать на глаз.

Определила, где на юбке самые ветхие участки и поверх них нашила заплаты. Пришивала простейшим швом. Главное, чтобы стежки были аккуратные и ряды ровные. Выметала плотно по контуру лоскута в несколько рядов, выделяя контрастную рамку для будущей вышивки в центре заплатки. Узоры выбрала самые простые: листик, укропный зонтик и спираль, закрученная от края к центру. На полотне юбки получилось одиннадцать заплаток в три ряда.

Закончив с вышивкой, параллельными стежками той же светлой ниткой по темной основе узором соединила все заплатки между собой. Где-то по прямой шила, где-то волной получилось. Издали юбка стала похожа на изделие из ткани с набивным рисунком. Да и плотнее моя «спидница» стала. Надеюсь, что подольше поносить смогу. А прохудится, знаю, как починить красиво.

Пользуясь моментом, что есть ножницы, нитки и игла, обрезала и подшила рукава рубашки до нужной длины. Из обрезков скроила примитивные трусы. Два треугольника на завязках, ластовица. Шила я их не для ежедневного ношения, а на всякий ежемесячный случай. Возраст-то у тела такой, что, наверное, дня три в месяц придётся что-то как-то придумывать. Граждане, мир без одноразовых прокладок и тампонов это ужас!

Пётр шагал неторопливо, время от времени поправляя тяжёлый груз. Интересно, сколько ему лет? Высокий, крепкий. Вон какая спина широкая. Лет семнадцать, наверное, может, немного меньше . Скоро женить будут. Дети в деревнях быстро взрослеют. В интернете писали, что незабвенному Сусанину, когда поляков водил, было тридцать два года, а замужней дочери его шестнадцать стукнуло.

– Тэбе як звуть? – прервал мои размышления Петро.

Пожала плечами. Ведь я действительно не знаю имени своего. Ни из прошлой жизни, ни из этой. Даже странно, что это меня никак не заботило. Баба Марыся «дэтиной» кликала. Мать провожатого «дивчиной» назвала. Да и толк какой был бы от того, что имя своё знаю – сказать всё равно не смогу.

– В сели балакают, шо ты нима. Правда, шо ли? – парень остановился. Не то передохнуть захотел, не то поболтать .

Кивнула – да, немая.

– А рокив тоби зараз скильки? – продолжал выспрашивать меня провожатый.

Показала растопыренные ладошки и еще два пальца.

– У-у-у-у! Так ты не мала зовсим, – смесь удивления и радости на лице парня перешла в решимость. – Слухай сюды. Ты мене дюже подобатися*. Я тэбе и у реки бачив, и у поли. – Видя, что я не понимаю, смутился слегка, но продолжил более решительно: – Люба ти мене. Пийдешь за мене?

*Подобатися – понравилась.

Это что, граждане? Он меня сейчас замуж позвал, что ли? Но мне же всего двенадцать лет. Извращенец и педофил! Стояла, глазами хлопала на столь неожиданное предложение.

– Дивки у сели доросли, як коровы, – и руками показал, где у односельчанок всего много. – А ти як тростиночка. Худесенька, малэсинька… Так и хочится на руках носить. Ти не бийся, я не буду тэбе обижати. Пийдешь за мене?

Мысленно взвизгнула и рванула через мостик в гору. Ой, мамочка милая! Что, если бабка тоже решит, что это лучший для меня вариант, и отдаст замуж. Бежать! Бежать, куда глаза глядят. Только где гарантия того, что меня кто-то другой не решит сделать своей женой? А то и вовсе наложницей…

Во двор забежала едва дыша, а следом Пых, обиженный на то, что не подождала его. Подхватила зверька на руки и в сени нырнула. На сундук с ногами забралась, затаилась. Стать бы мышкой маленькой, забиться в щёлку и сидеть тихо-тихо.

Услышав, что я вернулась, баба Марыся вышла на крыльцо, но встретила там не меня.

– Петро? Шо ты здесь робишь? А дэтина моя де?

– Убэгла. Я взамуж её позвал, а она убэгла. Вот мотузка ваша.

– Вза-а-а-амуж? Ось як… Ужо и женилка выросла.

– Я мамке кажу, пусть сговариваться прийдет. Ждите, баба Марыся.

– А то як жеж. Непременно ждать буду.

Скрипнули двери, и в сенях стало светлее.

– Ты здеся? Подь сюды. Не бийся, уйшол вин. Жоних твий… – последние слова старуха произнесла со злой иронией.

Мы с хозяйкой сидели на крыльце. Пых играл с метёлками камыша, брошенного во дворе. Лучи заходящего солнца ярко освещали деревню на противоположном склоне. Бабка сунула мне в руки большую глиняную кружку с ароматным отваром. Отпивая маленькими глоточками горячее питьё, я начала понемногу успокаиваться.

– Не люб вин тоби? – просто спросила старуха.

Я посмотрела на неё с удивлением, поставила посудину на перила и сначала ткнула себя пальцем в грудь, потом показала растопыренные ладошки и ещё два пальца.

– Ну да… Взамуж рано, – согласилась собеседница, а потом вдруг перешла с южнорусского «суржика» на нормальный русский язык. – Видишь ли, девочка, я хотела тебя ученицей своей сделать. Первую проверку ты прошла – через складки нормально ходишь. Вторую проверку прошла тоже – голова соображает, руки работают. Через пять дней должна была закончиться третья проверка – ауры и энергии. Дело это небыстрое. Потому ты и спала в сенях, а не в доме. И вот надо же такому случиться. Взамуж! – Передразнила она Петра, потом ещё раз внимательно на меня посмотрела. – Точно не хочешь?

Кулём рухнула со ступеней и бухнулась хозяйке в ноги. Молитвенно сложив руки, умоляюще смотрела ей в глаза и отрицательно качала головой: «Сжалься!»

– Ну нет так нет. Но и я тебя держать не смогу, – вздохнула. – Арина сестра старосты, нельзя мне с ними ссориться. Давай так сделаем. Если Пётр мамку свою уговорит тебя сватать, то я согласие дам, а потом так спрячу, что они вовек не найдут. Договорились?

Кивнула грустно. Согласна, потому что выбор у меня невелик.

Тётка Арина пришла через три дня под вечер. Сидели они с моей хозяйкой на завалинке и негромко о чём-то переговаривались. Не одну меня, а всех чужих баба Марыся в дом не пускала.

Подслушать, о чем судачат женщины, я не могла, да и не хотела. Заканчивала убирать со двора мусор, оставшийся от камыша. Курятник красовался новой крышей, но неблагодарный петух по-прежнему каждое утро орал над моей головой. Подлец!

– Ну шо, дэтина, слухай сюды, – закрыв на засов ворота за тёткой Ариной и присев на крыльцо, баба Марыся перешла на русский. – Уговорил-таки Петро родню сосватать тебя. Свекровь твоя будущая очень тем недовольна. Но сын пригрозил, что из дома убежит, если на тебе не женят. Паршивец! Договорились на осень. Пока живём как прежде. Со двора ни шагу, чтобы повода не было раньше свадьбу назначить. Поняла?