Из любви к искусству

— Хорошо, неправда! Но твоя неизбывная тяга к симметрии сразу бы выдала нас с головой! Ее плоды имеют мало общего с тем непринужденным изяществом, которое очевидно в …

— Избавь меня от своего кабинетного красноречия, — уже не растягивая заунывно слова, отмахнулся Финвэ. Оставил в покое несчастный прибор и бесцеремонно забрал у Махтано чашку. — Конечно, выдало бы. И моя геометрия, и твоя основательность. Может, публика сообразила бы не сразу, но Феанаро бы точно не вытерпел ни дня. Какой-то криворукий прохиндей порочит доброе имя мастера Ф.?! Подать его сюда!

— Насчет криворукого я бы попросил…

— Шуму, думаю, тоже было бы с размахом.

— Я, кстати, теперь понимаю, откуда у него такая тяга к странным авантюрам…

— Зато уж наверняка.

— Тебе ведь нужно было просто еще раз с ним поговорить.

Финвэ вернул на стол пустую чашку, ладонью отер губы и уже без тени улыбки посмотрел на друга. Тот вздохнул.

Конечно, он говорил. И явно не реже, чем сам Махтано, а тот начал увещевания с первого же дня. Тогда он задержался на кафедре допоздна и обомлел, увидев на пороге блудного ученика: Феанаро явно подгадывал удобный момент. Это было видно по тому, как уверенно он прошел в кабинет — без опаски встретить кого-нибудь еще, как небрежно бросил на кресло куртку и сразу вытряхнул из мешка целую гору разных коробочек.

— Вот, — произнес он после короткого приветствия.

И поделился своим планом. План Махтано сразу не понравился. Из писем к себе и к Финвэ он примерно знал о перемещениях Феанаро по Валинору; знал о том, что он провел целый год где-то на севере и плотно занимался своими исследованиями кристаллов, а потом переключился на их обработку.

Содержимое коробочек язык не поворачивался назвать впечатляющими — здесь требовалось что-то намного сильнее. Махтано тогда сразу сказал, что подобному место в Музеоне.

— Надеюсь, что так. Это часть моего плана.

Он стал рассказывать о том, что уже два месяца живет в старом доме Мириэль, что все продумал, что ему нужна помощь — какое-то время забирать письма до востребования и относить на почтамт посылки; что через несколько месяцев он собирается официально вернуться и так далее, и так далее.

— Я не пойму, зачем все это? — удивился тогда Махтано и положил начало череде попыток переубедить своего упрямого ученика.

Разумеется, не преуспел.

Потом они с Финвэ неоднократно все это обсуждали, гадали и спорили. А через пару месяцев, когда газеты только начали входить во вкус и обсасывали всевозможные сплетни, Махтано заявил, что с него хватит.

— На пользу тебе это не пойдет. Народ сочиняет небылицы и строит догадки. Если хочешь заниматься делом — занимайся. Незачем играть в игры. И твой отец, между прочим, такого же мнения.

— Тогда народ будет сочинять сплетни и проводить параллели. А я и так слишком частый персонаж газетных статей, — непреклонно заявил Феанаро.

— Тебя же это как будто не заботит?

Махтано сказал так, потому что знал: заботит, еще как заботит. Но принц давно приучил себя отвечать на все слухи холодной невозмутимостью и в лучшем случае насмешкой. Постепенно это стало его обычной реакцией на любые раздражители, даже если настоящей цели задеть в них не было вовсе. Результатом такой сдержанности становились откладываемые на потом вспышки и даже бурные взрывы раздражения.

— Меня и не заботит, — отрезал Феанаро. — Я просто не хочу, чтобы лишний раз трепали языками. Что к лицу принцу, что не к лицу. Как так, почему, отчего!.. Я хочу, чтобы оценивали просто работу! Не оглядываясь на титул, или на что-то еще! Учитель, да ты же сам все понимаешь!.. — и тут он, конечно, совсем потерял терпение и стал возбужденно мерить шагами захламленную, заставленную коробками комнату — она по-прежнему производила впечатление не очень-то обжитого места.

Махтано понимал, хотя и не до конца. Он годами пытался вытравить из ученика разные глупые мысли и убеждения, с которыми Финвэ и привел его когда-то давно, но преуспел меньше, чем хотелось бы. Если вообще преуспел. Доверие вот разве что завоевал.

— Как знаешь. Но я остаюсь при своем: так ты только вяжешь себя по рукам. Будешь потакать капризам леди из высшего света. А слухи эти дурацкие все равно будут мешать, даже так — безадресно, — он поднялся со стула и снял с гвоздя по привычке повешенную туда шляпу. Шляпа опять побелела от пыли.

Вообще пыль в этом доме проникала повсюду и даже хрустела на зубах — как в том подсохшем куске пирога, которым Махтано легкомысленно позволил себя угостить. Насчет этого он тоже пытался проводить беседы: мол, работать нужно обстоятельно, аккуратно, содержать все в чистоте и порядке и уж, конечно, не устраивать мастерскую рядом с кухней. А еще лучше провести в доме основательную ревизию и выбросить весь очевидно ненужный хлам — треснувшие горшки, сломанные прялки, тронутые молью покрывала… Но даже такие несомненные и простые вещи не находили отклика.

Махтано в очередной раз покачал головой, обведя взглядом комнату, отряхнул шляпу и нахлобучил ее.

— Так и знай: я все это категорически не одобряю. И поэтому на почту ходить отказываюсь. Из принципа.

На этом они прохладно попрощались.

И все же принца такая мелочь уже не остановила. Вскоре он «вернулся» и стал справляться сам, тем более что караулящих возле почтамта ротозеев поубавилось. Схема быстро наладилась, а собственное самоустранение уже не позволяло Махтано с прежней регулярностью пытаться вправить ученику мозги. Финвэ тоже испытывал мало восторга от происходящего, а надежды, что принц быстро наиграется, стремительно таяли…

— Ладно, что теперь спорить. Хорош был план или нет, мы уже не узнаем, — хлопнул себя по колену Финвэ, поднялся и, вытащив из маленького Тириона подзорную трубу, отошел к окну.

Оно было закрыто по сезону, поэтому грохот, который долетал из мастерской в отдалении от дома, долетал приглушенно. Махтано прислушался к нему и невольно поежился.

Мало ему было беспокойства с неуемным учеником, так еще и Нэрданель все больше тревожила своей излишней увлеченностью, затем всерьез расстроила подавленным видом, а затем не на шутку испугала тем демаршем насчет отъезда в Валимар. Поэтому когда месяца два назад она снова повеселела, оттаяла, Махтано не мог нарадоваться. Впрочем, он списывал все на их уроки ваяния, которые, увы, пришлось действительно начать. И которые — увы! — продвигались пугающе успешно.

— Куруфинвэ, может быть, останешься на ужин? — позавчера вечером привычно спросила Нинквэтиль, когда ученик заглянул к учителю и занес какую-то давно потерянную книжку.

— Не откажусь, леди Нинквэтиль.

Здесь ему следовало насторожиться и почуять что-то. Вместо этого он увлеченно листал ту самую книжку, вспоминая, о чем она вообще. Поэтому не заметил ни изумленного лица жены, ни того, как Феанаро вдруг переглядывается с Нэрданель, ни, кстати, того, что та вообще откуда-то вдруг появилась. Так что насторожило его только «мы» во фразе «Мы хотим кое-что сообщить». А потом он решил, что ослышался.

— Ториэль, милая… Я думаю, нам нужно поставить еще чаю. Или вина. Или бренди… Или, — он беспомощно взглянул на застывшую с открытым ртом Нинквэтиль, — или каких-нибудь капель…

И совсем потом он лежал на диване в гостиной с влажным полотенцем на голове и, ни к кому конкретно не обращаясь, сообщал, что «эти двое меня с ума сведут». Что если каждому в отдельности он еще мог противостоять, то вот теперь они объединят усилия, и все — поминай, как звали…

Нинквэтиль сидела здесь же и заботливо придерживала полотенце. Рядом, хочется думать, пристыженные, стояли Нэрданель и Феанаро — она с каплями, он с медным тазом.

Что происходило во дворце, он пока не решился спрашивать. Финвэ заявился после полудня с непроницаемым веселым видом и, ни слова о произошедшем не говоря, с порога принялся шутить — с потрясенной Ториэль, с не менее потрясенной Нинквэтиль. А уже наедине, в кабинете стал упорно оплакивать свою нелепую задумку с лжемастером Ф. Тем временем в мастерской возле дома с самого утра продолжалось вызывающе шумное разграбление.

Вспомнив все это, Махтано покачал головой и с надеждой заглянул в чайник. Чайник был пуст, и только с крышки громко закапало на подсунутую под него газету. «Сенсационное признание: высший свет потрясен». Еще несколько газет пачкой лежали на краю стола, заголовки там тоже были, как на подбор: «Срывая маски», «Тайное и явное», «А что же король?..» Где-то среди них спряталась и заметка, вырванная из «Колокола»: главный редактор «Золотого листка» неожиданно закрыл свою конторку и без объяснения причин переехал в Валимар. Заметку Махтано подобрал на полу в коридоре.

— Зна-ешь что-о… — тем временем взялся за свое Финвэ. Он по-прежнему увлеченно рассматривал в трубу что-то там за окном.

Грохот из мастерской как раз стих, в кабинет теперь долетали только шаги Ториэль — она с удвоенным рвением хозяйничала на кухне. Нинквэтиль, надо думать, снова села перебирать старые вещи. Утром она решила пройтись, но едва вышла на улицу — натолкнулась на какого-то липкого хлыща с карандашом и папкой и поспешно возвратилась…

Внезапно Финвэ отпрянул от окна, опустил трубу и то ли озадаченно, то ли смущенно потер переносицу.

— Знаешь что?! — вдруг с большим жаром повторил он, оборачиваясь к Махтано. Поставил трубу на подоконник, решительным шагом подошел к столу и сел. — У них ведь еще и дети будут! Какой уж тут чай?!