Французский овраг

Глава 6

…Алёна проснулась от криков детворы. Взволнованная, возбуждённая разноголосица неслась со двора. Слов было не разобрать.

— Опять баламуты что-то затеяли ни свет, ни заря — подумала девушка, зевнула и отвернулась к стене, накрывшись с головой шубейкой.

Вдруг среди детского гомона она услышала громкий зычный голос отца.

Сон как рукой сняло. Тревога сбросила её с лавки. Одеваясь на ходу, она успела глотнуть ледяной воды из плавающего в кадке ковшика, остатками смочила лицо и выскочила во двор.

На улице она застала отца в сарае, точившим топор и косу. Ребятни во дворе уже не было.

Чего мальцы хотели? — спросила Алёна охрипшим от волнения голосом.

— Из Никольского они. Говорят, что видели французский обоз: три телеги и около десяти супостатов. У одной из телег колесо отвалилось. К полудню починят и будут у нас. Хорошо, что ты проснулась. Беги по деревне, собирай народ, пусть немедля идут сюда, будем решать, как быть.

Через полчаса вся деревня собралась возле их избы. Отец уже много лет был старостой. Как отставной рекрут, бывший нижний чин он пользовался уважением у крестьян и владельцев здешних земель князей Долгоруковых. Жили они вдвоём с дочкой. Мать Алёны умерла пять лет назад, в очередной раз пытаясь родить мужу наследника. Девочке тогда было 10 лет. Отец больше не женился и Алёне пришлось вести всё домашнее хозяйство. Беда сдружила их накрепко. Она была отцу и другом, и помощницей.

— Народ — сказал отец односельчанам — враги в Никольском. Будут грабить, могут деревню пожечь, людей побить. Их не больше десятка на трёх телегах. Сделаем так. Схороните все запасы еды и корма скотине. Берите топоры, вилы, косы и все дружно бегите в лес к заимке, скот и лошадей — с собой. На супостатов нападём, когда они встанут на постой в деревне, усядутся перекусить. По моему свисту кидаемся на супостатов со всех сторон. Потом быстро закопаем их в овраге, лошадей и телеги спрячем в лесу на заимке. Нас намного больше, всем миром сладим!

…Наступил полдень. По пустой деревенской улице гулял холодный осенний ветер. В самом её конце на опушке леса горел костёр. Вокруг него грелись продрогшие французские фуражиры. Они лениво перебрасывались словами, нетерпеливо поглядывая на котелок с кипящей похлёбкой. Запах варева из двух молоденьких цыплят, найденных в закутке одной из землянок, заставлял их желудки сжиматься от голода.

Полное отсутствие людей в деревне удивило и даже напугало французов в начале. Но усталость, голод и холод притупили опасения. Решив, что для безопасности достаточно разбить бивак на открытом месте, они разожгли костёр на опушке леса в конце единственной деревенской улицы. Теперь, захлёбываясь слюной, они мечтали о долгожданной горячей еде.

Капрала команды звали Жаном. Подбросив в огонь несколько веток, он жался к огню, пытаясь согреть замёрзшие руки и ноги. Вспоминая тёплый ароматный ветерок любимой Шампани, он гладил спрятанный под мундиром драгоценный подарок любимой женщине.

Жан с сослуживцами вырвался из голодной горящей Москвы не с пустыми руками. Вместе с другими наполеоновскими солдатами они грабили храмы, монастыри и богатые дома в городе. При этом Жану повезло больше других. Лошадей его фуражирской команды разместили в огромном соборе на главной площади Москвы, прямо в русском Кремле. Там ему и удалось найти в одном из сундуков с поповской одеждой этот большой старинный позолоченный крест с драгоценными камнями. Правда, пришлось отбиваться от сумасшедшего русского попа, который цеплялся за этот крест трясущимися руками. На коленях со слезами он умолял солдат не трогать святыни. Потом Жан видел, как кто-то из сослуживцев проткнул его штыком.

Этого креста и спрятанных в сапогах под стельками золотых монет надолго хватит им с Мадлен на сытую безбедную жизнь в родной Франции.

…Занятый мечтами Жан не заметил, как изменилась обстановка вокруг. Его приятели — сослуживцы встревоженно озирались. Внезапно в ближайших кустах раздался свист и из леса с громкими криками и воем выскочили дикие мужики и бабы в тулупах и малахаях с топорами, вилами и косами. Их было так много, что Жан от страха и неожиданности растерялся. Его рука автоматически сорвала с плеча ружьё с примкнутым штыком, в которое тут же вцепился огромный бородатый парень. Одновременно крепкий старик в тулупе сильно ударил его топором по голове. В глазах потемнело и падая, француз понял, что сейчас его убьют и счастливого будущего с Мадлен никогда уже не будет.

Очнулся Жан от того, что его трясли и по телу шарили грубые мужские руки. Сквозь пелену в глазах он увидел старика с топором, а возле него замотанную в тряпьё красивую девушку с большими грустными глазами.

— Похожа на Мадлен — подумал он отстранённо. И вдруг почувствовал дикую боль в голове, а затем осознал, что мужик нашёл под мундиром его тайну. Сорвав с него крест, старик завернул сокровище в какие-то тряпки и передал девице. Обида и разочарование придали Жану сил. Он выхватил из сапога свой острый нож из немецкой стали с широким клинком и ударил нагнувшегося над ним старика в живот. Крестьянин не заметил в руках француза ножа, но удар его сильно разозлил. Он смачно выругался и с хрустом вогнал в грудь Жану вилы по самую рукоять. Стоявшую возле отца Алёну замутило из-за этого хруста и вида хлынувшей изо рта француза крови. Она сунула батюшке, завёрнутый в тряпьё крест и отвернулась к кустам. Разогнувшись, девушка увидела бледного шатающегося отца и кинулась к нему, не давая упасть.

— Ножом достал стервец! Опираясь на плечо дочери, старик вернул ей окровавленный свёрток.

— Сохрани. Это приданое…Зови мужиков, пусть домой меня несут. Помираю.

Пока мужики мастерили носилки, чтобы унести старосту домой, он слабеющим голосом раздавал команды.

— Всё спрятать. Никому не рассказывать. Заройте убитых в соседнем овраге. Ничего лишнего не брать. А то если супостаты узнают, то всю деревню спалят и людей постреляют. Лошадей с телегами спрячьте на заимке. Потом цыганам продайте, а деньги поделите.

Дома, едва его помыли, перевязали и переодели, он отдал богу душу, не дождавшись знахарки из Никольского.

Ночью, сидя с деревенскими старухами возле тела отца, Алёна думала, что ей теперь делать.

— Нужно замуж идти. Одной нельзя оставаться. Про крест никто из деревенских, похоже, не узнал. Алёне хотелось отдать его в церковь, на помин отцу. Хотя нельзя ослушаться воли умирающего. Но и оставить себе в приданое было страшно. Опять же, ближняя церковь в Никольском закрыта из-за войны. Да и отец не велел никому рассказывать, а как священнику объяснять, откуда у неё такой дорогой крест взялся…

Душно было в избе. Алёна вышла во двор, присела в уголке. Светила яркая луна. Она развернула кровавые тряпки и стала рассматривать крест.

Большой, длинный: от ладони до локтя. Тяжёлый, золотой, наверно. У них в Никольском храме такой крест священник на рясу по праздникам одевал. Но этот более искусный. По краям бусинки белые крупные. В середине боженька распятый, а над головой у него и возле рук и ног — камешки разноцветные.

Тут взгляд Алёны переместился на окровавленную тряпицу и вспомнила девушка, что из-за этого креста два человека уже богу душу отдали. И внезапно она решила избавиться от него, вернуть убитому французу, закопав рядом с ним в овраге. Так и сделала.

Не прошло и часа, как Алёна вернулась к телу отца и до утра молилась, плакала и просила у него прощения за непослушание.