Поручик Ржевский и дама с солонкой

– Купчихе Балакиревой.

– Не помню её фамилию, – небрежно произнёс Ржевский и повернулся к Софье. – Происшествие – сущий пустяк. Иду я как-то по улице Ржева, городским воздухом дышу. Весна, грязь. Вдруг слышу крик. Стоит посреди улицы баба.

– Красивая? – спросил Бенский.

– Да. – Ржевский прикусил язык. – То есть нет. То есть не помню. Что издалека разглядишь? Сарафан, душегрейку, платок? Я сразу разглядел только то, что она на одной ноге стоит. А другой ногой в воздухе помахивает, будто балерина. То вбок ногу отведёт, то назад. Давненько я такого балета не видел.

Кажется, Софье не понравилось это сравнение, и поручик поспешил продолжить:

– В общем, шла по грязи и увязла. Дёрнулась, а сапожок с ноги соскочил, да так в грязи стоять и остался. Баба крутится, босой ногой машет, руками машет. Просто театр! Уже и зрители начали собираться. Я, конечно, поспешил на сцену. Одной рукой взялся за ножку, другой рукой выдернул из грязи сапожок, ну и помог обуться. А баба мне говорит: «Барин, ты ангел! Хоть и рыжий».

– Неужели купчиха Балакирева шла по улице одна? – осведомился Бенский. – Не было с ней работницы, дочери или ещё кого, кто бы помог?

– Да была там какая-то, – всё так же небрежно ответил Ржевский. – Но у неё в одной руке – корзинка, в другой – тоже корзинка. С базара, видно, шли. Девица эта кричит: «Ой, я помогу!» Баба ей: «Куда ты, дура! Покупки в грязь не ставь». А тут я. В общем, помог. И пошёл своей дорогой. Так что не дьяволом меня прозвали, а ангелом.

Софья, кажется, осталась довольной услышанным. Возможно, она раньше слышала другое, но рассказ Ржевского явно понравился ей больше, чем слухи. Она мило заулыбалась, но тут опять вмешался Бенский:

– А мне говорили, будто купчиха Балакирева вас после этого на чай пригласила.

– Да как же она могла? У старообрядцев всё строго.

– Да вот так и могла, – Бенский понимающе улыбнулся. – Поддалась дьявольским чарам. Пригласила на чай. А мужа как раз дома не было…

– Вздор болтают! – уверенно ответил Ржевский.

– А ещё мне говорили, что после этого сам купец Балакирев имел с вами разговор в трактире. И весь трактир слышал. Купец кричал, что жена его теперь кается и в день по триста поклонов перед иконами кладёт. Неужели, не было повода?

– Вздор! – всё так же уверенно произнёс поручик. – Разве ж я в ответе за то, что этот купец по дурости придумал! «Ты, – говорит, – моей жене ещё на улице мигал с блудным хотением». А я никому не мигал. И чай я с ней не пил. И перин её пуховых даже не видел.

– Тогда откуда знаете, что перины именно пуховые? – хитро сощурился Бенский, а Софья посмотрела на поручика укоризненно, да и Тутышкин – тоже.

– Так про них этот дурак купец упоминал, – Ржевский старался казаться всё таким же уверенным. – Говорил, что на них рыжий волос остался.

Бенский сощурился ещё сильнее:

– Купец Балакирев сказал: «От тебя, Рыжего Дьявола, остался».

– Кажется, так и сказал, – неохотно согласился Ржевский, – но всё вздор и недоразумение. Если бы я так волосами разбрасывался, то давно бы лысым ходил. Если молву во Ржеве послушать, так я на каждой купеческой перине по волосу оставил.

– А ещё говорят – вам ржевские купцы предлагали двести рублей серебром в обмен на ваше честное слово дворянина, что вы никогда больше во Ржеве не появитесь.

– Вздор! – в который раз сказал поручик, но Софья, кажется, уже не верила.

Хитрецу Бенскому всё же удалось сгустить краски, и Ржевский, раз уж терять было нечего, решил признать правду, хоть и частично:

– Предлагали две тысячи. Но я отказался. Мои чувства к женскому полу не покупаются и не продаются.

* * *

Ржевский старался не подавать вида, что приуныл. Двусторонняя осада крепости Софьи становилось всё более нелепой. Порой невозможно было понять, к кому более благосклонна осаждаемая.

Оба осаждающих сидели по правую руку от неё, поэтому, когда Софья поворачивалась вправо и улыбалась, оставалось лишь гадать, кому предназначена улыбка. Наверное, улыбалась она всё же Бенскому, если рассказ о «недоразумениях» во Ржеве произвёл на неё неприятное впечатление.

Поручику уже почти захотелось, чтобы вернулась Тасенька. По крайней мере она своим появлением заставила бы наглеца Бенского освободить ей стул и убраться к чёрту.

Но появление Тасеньки помогло бы Ржевскому ненадолго. Банкет уже подходил к концу, осталась последняя перемена блюд. А после этот интриган Бенский станет танцевать с Софьей котильон.

Ржевский уже готов был пойти на крайние меры – просто облить соперника красным вином, даже не притворяясь, что это вышло случайно. Бенский, конечно же, тут же вызвал бы за такое на дуэль, а поручику пришлось бы принять вызов, но зато Софья не досталась бы никому из них.

«Если не победа, то можно и так», – думал Ржевский, когда сзади подошёл лакей и почему-то взялся рукой за спинку стула, на котором сидел поручик.

– Что такое? – спросил Ржевский, глядя на лакея снизу вверх, но ответа не получил.

Лакей смотрел куда-то вперёд и чуть покачивался. Левой рукой он держал поднос, на котором на большой овальной тарелке находился кремовый торт в виде корзинки с цветами, украшенный листиками мяты. Оттого, что лакея шатало всё сильнее, торт начал ездить по подносу туда-сюда.

– Ты никак пьян, братец! – воскликнул Ржевский.

Лакей наконец посмотрел на него, что-то промямлил, но поручик не вслушивался. Ведь лицо у лакея было почти такого же зелёного цвета, как листики мяты на торте!

– Простите, барин, – зелёный малый начал оседать на пол.

Ржевский, чуть повернувшись на стуле, схватил лакея под мышки и тут же почувствовал, как на правое плечо опускается поднос. Послышался лёгкий скрежет. Это торт в тарелке поехал по наклонённому подносу, словно с горки на санках. Шмяк! Звяк!

– Ах ты, пьяная свинья! – вдруг заорал Бенский. Оказалось, что торт съехал с подноса как раз ему на колени и почти весь остался там, а тарелка теперь валялась осколками на паркете. – Плетей ему! – орал Бенский, потому что его панталоны и низ жилета оказались безнадёжно заляпаны. Салфетка, лежавшая на коленях, никак не могла спасти одежду от такого обилия цветного крема.

А лакею, которого Ржевский продолжал держать подмышки, сделалось совсем худо. Бедный малый дёрнулся, вырываясь из рук поручика, бросил поднос и побежал прочь, зажимая рот руками. Как видно, лакея должно было вот-вот вырвать, но он скрылся в дверях прежде, чем большинство гостей успело понять, что случилось.

– Вот чёрт! – возмущался Бенский, руками перекладывая смятый торт себе в тарелку и пытаясь хоть как-то вытереться, но теперь и рукава фрака оказались вымазанными.

Рядом уже суетился главный распорядитель бала:

– От имени хозяина дома прошу извинить за эту нелепую случайность. Холоп будет наказан по всей строгости. Уважаемый господин Бенский, позвольте проводить вас в уборную.

– Извините, но вынужден откланяться, – произнёс недавний соперник Ржевского, обращаясь прежде всего к чете Тутышкиных.

Ржевский хотел сказать ему вслед: «Не беспокойтесь, я сделаю всё, чтобы Софья Петровна не скучала», но издеваться над поверженным врагом, пожалуй, не следовало. В конце концов, это не Ржевский его победил, а лапушка Фортуна помогла. Поручик, пытаясь поддержать падающего лакея, совсем не думал о том, к чему это приведёт.

– Кажется, мы остались без торта, – вздохнула Софья, когда Бенский удалился, а слуги убрали с пола разбитую тарелку и остатки крема.

– Да, неприятная история, – кивнул Ржевский и тоже вздохнул для вида, но мысленно ликовал. – А ещё, Софья Петровна, вы остались без партнёра на предстоящем котильоне. Разрешите исправить это и пригласить вас.

– Приглашайте. – Дама улыбнулась.

* * *

Котильон ценен тем, что позволяет кавалеру без помех говорить с дамой почти наедине. Если в котильоне участвует множество пар, то места в зале не хватает, и пока одни пары танцуют очередную фигуру, заданную главным распорядителем бала, оставшиеся сидят возле стены и беседуют.

Поручик Ржевский в очередной раз присев вместе с Софьей на банкетку, всё больше подозревал, что он чего-то не понимает. Дама перекладывала из руки в руку букет фиалок, подаренный ей Ржевским перед началом котильона, смотрела выжидающе, но когда слышала очередной комплимент или пикантный намёк, то на лице её одновременно отражалось удовольствие и разочарование. То есть по её мнению кавалер говорил не совсем то. А что он должен был сказать? Или надо было не говорить, а действовать?

Ржевский непринуждённо протянул руку за спину дамы, затем нащупал ягодицу, хорошо ощутимую даже через складки шёлковой юбки, и одновременно прошептал в дамское ушко:

– Софи, что же ты со мной делаешь! Оглядываюсь на свою прежнюю жизнь и думаю: «Как же я мог жить без тебя все эти годы?»

Дама ахнула и прошептала:

– Сашенька! Значит, ты не забыл? А я всё думала, узнаёшь ли ты меня. И не говори, что за тринадцать лет я не изменилась.

Что? Такого Ржевский не ждал. Он готов был поклясться, что имя Софьи Тутышкиной впервые услышал именно сегодня, на балу. Однако поведение дамы не давало повода предположить, что она лишь в шутку говорит о давнем знакомстве, желая разыграть собеседника.

– Конечно, Софи, я сразу тебя узнал. Я помню всё, – тихо ответил поручик, но если бы дама спросила, что же он помнит, оказалось бы нелегко выкрутиться.

По счастью, дама не спросила. Вместо этого принялась укорять:

– Я думала, ты приедешь ко мне после войны, но ты не приехал. И тогда я от обиды вышла замуж за этого дурака. Почему ты не приехал?

– Служба, – просто ответил Ржевский.

– Ты мог бы написать мне письмо.

– Софи, я не мастер марать бумагу.

– Знаю, – вздохнула она. – А два года назад, когда ты вышел в отставку, почему не пытался разыскать меня?

– Полагал, что слишком поздно, – ответил Ржевский, а сам силился вспомнить, кто же эта особа.

И вдруг его осенило. Ну конечно! Софи! Та самая барышня-брюнетка с книжкой. Всё уверяла, что читать романы – гораздо занятнее, чем крутить романы, но затем изменила мнение. Случилось это незадолго до войны с Наполеоном. Июньские дни. Тенистый сад. Та самая брюнетка! Несомненно.

– Здесь, на балу дамы говорят, что у знаменитого поручика Ржевского разбито сердце, – вкрадчиво произнесла Софья. – Неужели в этом есть хоть капля правды?

– Конечно, есть. И больше, чем капля, – ответил Ржевский.

– А как же слухи о приключениях во Ржеве и окрестностях?

– А как мне развеивать тоску? Лечусь от печали, как умею.

Софья счастливо рассмеялась:

– Знаю. Ты всегда таким был. Но я всё равно хотела сердиться на тебя. Особенно когда слушала ту историю о купчихе. Но когда ты сказал, что твои чувства всегда бескорыстны и не покупаются серебром, я тебя простила.

Разговор прервался, потому что Ржевскому и его даме настала очередь исполнять очередную фигуру котильона. Софья танцевала очень увлечённо, а когда почти в полном изнеможении плюхнулась на ту же самую банкетку, то выглядела так, будто только что отдалась поручику. Грудь высоко вздымалась, а глаза смотрели перед собой и не видели, как если бы дама недавно возносилась к облакам и ещё не осознала, что снова находится на грешной земле.