История Русов

Предисловие

Сложная и крайне запутанная вещь история. Трудно в ней разобраться несведущему человеку. Но ещё труднее подлинному, серьезному ученому-историку, ибо несведущий держит в руках своих один единственный источник — учебник или какую-нибудь популярную книжонку на историческую тему, а пред ученым пирамиды, монбланы и эвересты накопленных за тысячелетия свидетельств Истории. Разумеется, значительная часть этих «монбланов» уже покорена предшественниками, описана, систематизирована и разложена по полочкам. Но если ты претендуешь на звание подлинно серьезного исследователя, то со свидетельствами данными ты должен разобраться и сам, пощупать их собственными руками, попробовать на зуб. Тем более, что и с предшественниками и с их «полочками» тоже не все обстоит столь гладко, как это может показаться на первый неискушенный взгляд.

Да, надо признать очевидное — в серьезной исторической науке царит хаос, искусственно гармонизируемый принятыми на веру постулатами столь же искусственно созданных «исторических школ» и «концепций», которых принято придерживаться по одной простой причине — чтобы окончательно не потерять и эти зыбкие ориентиры и не придти к давно напрашивающемуся закономерному выводу: несмотря на чрезвычайное обилие разрозненных и сгруппированных фактов, документов, хроник, археологических находок и всего прочего, чем располагает ныне наука история, увязать их в рамках имеющихся схем и «школ» невозможно, ибо они не стыкуются, не увязываются, не укладываются в имеющиеся схемы.

То, что принято называть «классической историей», в свете новых и новейших данных, новых методов исследования предстает искаженным почти до неузнаваемости отражением в неком кривом зеркале Истории Подлинной.

Наше уважение к основоположникам классических, академических школ, как отечественным, так и зарубежным, безгранично. Мы преклоняем головы перед их подвижническим трудом, они сделали чрезвычайно много в тех условиях и в той среде, в которой они работали. Перефразируя известное выражение, можно сказать, что все нынешние историки в той или иной степени «стоят на их плечах», все они взросли на уже возделанной ниве музы Клио. Заслуги первопроходцев неоспоримы.

Но истина для нас дороже. Глобальный исторический процесс существенно отличается от «классической» схемы, излагаемой и по сегодняшний день в учебниках всех категорий. Древнейшая и древняя история человечества не соответствует тем версиям, что были предложены в XVI–XIX веках и что излагаются с непреложностью аксиом и поныне.

К разгадке тайн Истории Подлинной были близки многие великие и выдающиеся историки прошлого, такие, как М. Орбини, М. В. Ломоносов, М. М. Щербатов, В. Н. Татищев, Е. И. Классен, Ф. Волянский, Ф. Морошкин, П. Шафарик, А. Д. Чертков, А. С. Хомяков, Ю. И. Венелин, Д. И. Иловайский, А. И. Соболевский и др. Во мраке, царившем в их бытность на поприще изучения древностей, под невероятным давлением официального государственного греко-германо-франко-англофильства, смогли узреть они очертания событий подлинных и реальных. Вклад этих титанов и гениев серьезной и нелицеприятной исторической науки огромен. Но, к сожалению, по причине вполне объективной они были лишены инструментария современного изыскателя — лингво- и мифоанализа, развитой сравнительной археологии, антропологии и разработанной индоевропеистики. Только это помешало вышеперечисленным провидцам воссоздать Историю Подлинную на сто — сто пятьдесят лет раньше. Русские гении XVIII–XIX веков были близки к разгадке одной из величайших тайн человечества. Их, и именно их я имею честь считать своими учителями, ибо ничто не возникает на пустом месте, но имеет свои корни. Открытию моему предшествовал кропотливый двадцатипятилетний труд, мой личный труд. Но ему предшествовали и столетия нашей отечественной исторической науки.

Да, стоя на плечах титанов, мы обязаны видеть больше. Мы вынуждены идти дальше, ибо обывательское представление о том, что чем раньше жил историк, тем правдивее он описывал прошлое, является лишь характерным признаком невежества.

Что же нам следует иметь ввиду и на что опираться в своих изысканиях, дабы получить достоверный результат, подлежащий системной научной обработке — тот результат, без которого невозможно приступать не только к написанию Истории Подлинной, но и к наметке её штрихов?

Мы обязаны пользоваться исключительно объективными, не подлежащими иносказаниям фактами. Вот ответ для добросовестного исследователя. Больше ничего не требуется. Тем не менее, наука академическая не всегда придерживается подобного принципа. Результаты плачевны — задействованы десятки тысяч научных работников, сотни институтов… плоды их деятельности отсутствуют. Из года в год из столетия в столетие переписываются средневековые схемы. Работающая вхолостую колоссальная машина не в состоянии выдать реальной картины мира в его историческом развитии. Энциклопедии, справочники, учебные издания без конца перепечатывают одни и те же ошибочные умозаключения, ложные построения, заблуждения и намеренные мистификации.

Бумаготворчество подобное зародилось гораздо раньше изобретения самой бумаги, ещё в седой древности с появлением первых письменностей. Уже тогда исторические хроники, увековеченные на кожах, в папирусе и в камне писались победителями, выжившими и захватившими власть. Хроники эти и летописи можно использовать в работе. Но ни одну из них ни при каких обстоятельствах нельзя принимать за истину в последней инстанции. Склоняя головы перед титаническим трудом Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, В. О. Ключевского, Н. И. Костомарова и многих других русских историков, опиравшихся прежде всего на летописное наследие, мы должны помнить, что, как было изречено: всему свое время. Такого национального богатства как Русский летописный свод не имеет ни одна страна и ни одна нация мира. Но летописи практически умалчивают о древнем и древнейшем периодах нашей истории, ограничиваясь вводными сообщениями.

Рукописные источники, предшествующие русским средневековым летописям, как правило, заслуживают чрезвычайно критического к себе отношения. К примеру, у нас часто пишут о поддельности или неподдельности известной «Влесовой книги». Но не высказывают сомнений по поводу западноевропейских хроник, скандинавских саг, сочинений античных авторов, хотя подлинники данных произведений «исторической» мысли не сохранились, и мы имеем дело с переводами, в лучшем случае, средневековыми копиями. Говоря прямо, ни один мировой авторитет в области истории, историографии и исторического литературоведения не сможет вам сказать, не покривив душой, что сочинения Сократа, Юлия Цезаря, Гая Светония Транквилла, Тацита, Страбона, Геродота, Плотина, Овидия Назона, Юстиниана, Прокопия Кесарийского и многих, многих других, а также бесчисленные саги и баллады не есть подделка. Ни один! Нет ничего более рискованного в реконструировании и воссоздании Подлинной Истории, чем опираться на письменные источники, предварительно не докопавшись до глубин их происхождения, до основы, которая не всегда бывает видна с первого взгляда. Мне неоднократно приходилось выступать в печати с защитой подлинности «Влесовой книги». Но при этом я защищал вовсе не подлинность публикации последней копии хроник русских волхвов-летописцев. Потому что мне было предельно ясно, что так называемые Изенбековы дощечки с письменами не являются подлинником самой книги, что они лишь одна из поздних и не слишком удачных копий подлинника, который, скорее всего, давным-давно истлел. Причем, копия неудачная, с огромным слоем наносных нелепиц и абсурдов. Чего стоят хотя бы утверждения типа: «Купало есть бог мылен и купален», а «Стрибог — бог ветров»?! Любому грамотному лингвисту и индоевропеисту абсолютно ясно, что Стрибог есть не что иное как Стари-бог, Старый бог, и если уж чем он и повелевает, так всеми стихиями земными, небесными и водными, вместе со всем населяющим эти стихии. Солнечный бог Куп-Купало и вовсе к «мыльням» не имеет никакого отношения — здесь на копиистов «Влесовой книги», видимо, повлияли мнения этнографов и фольклористов XIX века, описывавших поздние купальские обряды и трактовавших теоним по принципу, как слышится, так и понимается — такой принцип в лингвистике принято называть «народной этимологией», он не может быть использован в серьезных исследованиях. «Влесова книга» пестрит множеством подобных «ляпов», которых ни при каких обстоятельствах не допустили бы умудренные волхвы-летописцы. Кстати, назвать одну из ипостасей Единого Верховного Бога каким-то ничтожным (на уровне «овинника» или «банника») «божеством мылен и купален» для волхва было кощунством невообразимым и недопустимым. Переписчики, судя по всему, об этом просто не знали. А, как известно, каждый переписчик вносит и свою лепту.

Не меньшим, а пожалуй, и большим количеством самых абсурдных несуразиц и «ляпов» пестрят и «сочинения» историков и философов. Но это не означает отнюдь, что никаких античных подлинников не было, как предполагал Н. А. Морозов, не было их авторов, а вся «античность» сочинена в средневековье. Кое-что, безусловно сочинено, причем немалая часть. Но были и оригиналы-подлинники. Были. Те их искаженные обрывки, что дошли до нас за напластованиями копиистов, вычленить, обработать, прочитать и понять сможет далеко не каждый, для этого недостаточно одного только классического и даже академического образования. В основе как «Влесовой книги», так и «сочинений античности» лежат подлинные древние писания. Почему? Потому что за наслоениями беллетристики, дополнениями, ошибками и домыслами переписчиков и в тех и в других прослеживаются процессы и события, о которых фальсификаторы средних веков и более позднего времени знать не могли ни при каких обстоятельствах и сочинить которые им было не под силу. Это однозначно говорит о том, что если и были таковые «фальсификаторы», то работали они с какими-то обрывочными документами-оригиналами, попавшими в их руки. Но даже имея самые «достоверные» хроники или их реконструируемые основы, мы не можем в полной мере в своих исследованиях опираться на них, ибо все хроники пишутся людьми, и к тому же, как правило, при дворах — субъективизм закладывается в них изначально заодно со всеми пожеланиями заказчика (бесстрастные монахи-летописцы бывают только в поэтических произведениях).

В среде пылких и неутомимых историков-профессионалов и историков-любителей живет постоянно некая вера в чудо — вот-вот найдут наконец древнейшую подлинную летопись, где будет описано все и про всех! Вера эта странная и необъяснимая. Особенно в наше время, когда мы имеем столь мощные исследовательские щупы, как упомянутые уже лингвистика, антропология, археология и мифоанализ. Во-первых, никакой чудо-летописи никогда не найдут. Вера в нее — это вера емелюшек, лежащих на печи и надеющихся, что «по щучьему велению», без их труда откроются им все тайны на свете. Во-вторых, ни одна летопись, даже самая удивительнейшая и древнейшая, ни одна хроника, пусть даже описывающая мир на сорок тысяч лет назад, никогда не даст нам столько достоверного и по-настоящему подлинного материала, сколько даст серьезный лингвоанализ. Например, вы можете положить предо мною десятки объемистых исследований по древневосточным религиям с переводами текстов хроник, подробными описаниями ритуальных действ, тысячами их трактовок, рисованными и литературными изображениями божеств, и при всем этом не ответить четко и определенно, скажем, что есть в основе своей бог Мардук, ибо все эти пространные труды, построенные на писаниях и переписаниях, создавались не для того, чтобы отвечать на конкретные вопросы. Я же вам отвечу предельно ясно — Мардук — это «дух смерти», потому что индоевропейское корневое сочетание *mr — означает «смерть», a *dh — как вы уже догадались, «дух». Так называемое семитическое божество раскрывает свои изначальные тайны, когда с ним начинаешь общаться по-индоевропейски. Вы можете мне долго рассказывать «древнегреческие» легенды о «прядущих нити человеческой судьбы» мойрах. А я вам скажу сразу, что и «мойра», имеющая в своей первооснове корень *mr — прежде всего и изначально просто «смерть». И оба эти теонима, как и множество неназванных здесь, исходят из единого изначального. Все же прочее, и в одном случае, и в другом, есть плоды длительных, тысячелетних литературно-поэтических разработок и обработок на разных культурно-исторических почвах изначального слова-образа. И версий и вариантов, в отличие от истории летописной или истории «персонифицированной», а точнее, анекдотически-придворной, здесь нет.