Бытовая культура итальянского Возрождения: У истоков европейского образа жизни

Предисловие

Эпоха Возрождения знаменует собой возникновение нового типа культуры, в которой сложно сочетаются многие крайности и противоположности: новой светской и старой традиционной культуры, пантеизм, обожествляющий природу, с интересом к самым экзотическим религиям и мифологиям, индивидуализм с его утверждением правомерности личного интереса, с поисками основ человеческого общежития, глубокий интерес к античности с традициями средневековой мысли.

Исследования этой культуры началось еще в XIX веке. Начало им было положено в 1878 году замечательной книгой Якоба Буркхардта «Культура Италии эпохи Возрождения». На мой взгляд, этот культурологический бестселлер не превзойден и по сей день, потому что он дал методологический ключ к анализу культуры Ренессанса, показав тесную связь высокой и повседневной культуры. Конечно, за последнее столетие в исследовании культуры и истории Ренессанса произошли многие изменения, как в общей методологии, так и в изучении отдельных проблем. Как отмечает Сэмюэль Кон в статье «Возвращенный Буркхардт», «открылись многие новые пути исследования, в частности изучение истории отдельных знатных семей. Современные историки, очевидно, уклоняются от простого признания или отрицания Буркхардта, чтобы углубить его общий метод и показать противоречия между индивидуализмом и современностью»[1].

После Буркхардта о культуре Ренессанса написана не одна сотня книг. Как правило, они посвящены исследованиям высокой культуры этой эпохи, той культуры, которая запечатлелась в философии, искусстве, литературе, поэзии, иными словами, в высших слоях духовной культуры. Намного слабее изучена бытовая, повседневная культура, которая в большей мере связана с памятниками материальной культуры. Долгое время быт представлялся для некоторых ученых тем, что лежит вне культуры, что даже противостоит этой культуре. Это во многом объясняется стойким предрассудком, согласно которому быт в эпоху Возрождения, якобы, не был упорядоченным, семья была непрочной, никаких нравственных норм не существовало, в обществе господствовал аморализм, авантюризм и нравственная анархия. Так некоторые теоретики представляют себе «оборотную» сторону культуры Возрождения, не утруждая себя знакомством с памятниками искусства и культуры.

Нам представляется, что подобный взгляд является исторически недостоверным, связанным с попытками ревизии и медиевизации Возрождения. Напротив, именно эта культура обосновала семью и быт как прочную основу общества. Это становится очевидным, если сопоставить культуру Возрождения с предшествующей ей культурой Средневековья. Ведущую роль в этой последней играло рыцарство, которое не было заинтересовано в доме, так как жизнь рыцарей происходила при дворе феодала, в бесконечных сражениях и войнах, в странствиях по свету. Эту культуру превосходно изобразил Сервантес в своем Дон-Кихоте.

В эпоху Возрождения с развитием городской культуры семья и дом становятся центром социальной жизни. «Ренессанс, — пишет Буркхардт, — впервые предпринимает попытку сознательно построить быт как упорядоченное и даже художественное произведение»[2].

В нашей книге мы идем по пути, проложенному Буркхардтом. Представляет большой интерес то, как жили люди Возрождения, какой у них был дом, как они одевались, какие у них были повседневные занятия, каковы были игры и праздники, во что они верили, как они любили, как относились к рождению детей, браку, семье и в целом к жизни и смерти. Все эти вопросы являются предметом настоящей книги. В ней мы попытаемся осветить бытовую сторону культуры Возрождения, правда, не оставляя в стороне и духовную культуру. Самые интересные страницы истории Ренессанса находятся как раз в точках пересечения этих культур.

Следует отметить, что бытовая культура сегодня вызывает гораздо больший интерес у исследователей, чем прежде[3]. Это связано с положением современной культурологии о том, что в культуре, как единстве материальных и духовных векторов, не может быть важных и неважных областей. В наше время повседневной культуре посвящаются не только книги, но и выставки, иллюстрированные издания. В 2006 году в лондонском музее Виктории и Альберта было экспонирована выставка, посвященная ренессансному дому. Кроме того, в 2008–2009 годах в художественном музее Метрополитен в Нью-Йорке происходила выставка «Искусство и любовь в ренессансной Италии». Материалы обеих выставок были опубликованы в представительных каталогах, которые мы используем в нашем издании[4].

Следует отметить, что Россия не переживала эпоху Возрождения, как все другие европейские страны. Не до того было. Надо было отстаивать свою национальную идентичность от завоевателей. Но Ренессанс оказал большое влияние на русскую культуру задним числом, что проявилось в философии, архитектуре, живописи, литературе и поэзии. В XIV–XVI вв. в России не было того подъема, который происходил во многих странах Западной Европы. Но зато в начале XX века у нас был религиозно-философский Ренессанс, обладающий многими чертами того европейского Возрождения, который в свое время, казалось бы, прошел мимо нас.

Хотя итальянский Ренессанс не имел прямого влияния на русское искусство, воздействие свое он тем не менее оказывал. Об этом в свое время писал замечательный историк искусства М. В. Алпатов, в частности, в статье об образах Апокалипсиса в иконах Московского Кремля[5]. Не случайно, что эта статья вызвала интерес у Эрвина Панофского, который в письме от 8 апреля 1963 года писал Алпатову: «Дорогой профессор Алпатов. Примите мою благодарность за присланный оттиск Вашей интересной статьи о русской живописи XV века, в частности, об иконах Апокалипсиса. Должен сказать, что я не удивлен наличием сильного итальянского влияния в русском искусстве XV века, и я полностью разделяю Ваше восхищение достижениями „Мастеров Кремля“, которые Вы так талантливо реконструировали»[6].

В ответ М. В. Алпатов писал Панофскому: «Это верно, что ранние мастера XV века ближе к характеру итальянского Треченто, чем к искусству Кватроченто. Очевидно, не существовало прямого контакта между искусством Москвы и Италии вплоть до конца XV столетия. Важность икон на темы Апокалипсиса состоит не только в том факте, что они заключали некоторые итальянские мотивы, но и в том, что они содержали оригинальные идеи и интерпретацию текста. Я высоко ценю Ваше внимание к этим проблемам. Мне кажется, мои идеи имеют нечто общее с теми проблемами, которые Вы прекрасно исследуете в Вашей книге „Ренессанс и Ренессансы в Западном искусстве“»[7].

Все это вызывало и вызывает живой интерес к культуре этой эпохи. И сегодня она практически является основой гуманитарного образования. В России вышло большое количество ценных книг по искусству и культуре Ренессанса. Надо отдать должное Комиссии по культуре Возрождения при Российской академии наук, которая проводит конференции и регулярно издает книги по культуре Ренессанса. Следует указать на одну из книг этой серии, которая специально посвящена культуре Возрождения — «История культуры стран Западной Европы в эпоху Возрождения», вышедшая в 1999 году в издательстве «Высшая школа» под редакцией Л. М. Брагиной. Одна из глав этой книги, принадлежащая Г. П. Гусаровой, посвящена нашей теме «Быт европейских стран в эпоху Возрождения».

Правда, широкий спектр работ в области Ренессанса отнюдь не означает, что все теоретические вопросы, связанные с Возрождением, раз и навсегда решены, и они не нуждаются в дискуссии. Одним из самых сильных потрясений, которые я испытал, было чтение книги Александра Степанова «Искусство эпохи Возрождения», изданной в 2003 году издательством «Азбука». Надо отдать должное издателям — книга издана на хорошей бумаге, с большим количеством иллюстраций, сравнительно большим тиражом, рассчитанным на широкий круг читателей. Но меня поразила концепция Ренессанса, которую автор излагает в предисловии к своей книге. Здесь он приводит различные теоретические модели Ренессанса, в частности Бахтина, Аверинцева, Лосева, Хейзинги, Хаузера. Мотивируя тем, что все эти концепции различны и часто противоречат друг другу, Степанов приходит к выводу о принципиальной невозможности теоретического подхода к Ренессансу и вообще отказывается от всяких попыток теоретической интерпретации этой эпохи.

«Я не верю в закономерности искусства. Я придерживаюсь давно высказанного мнения, что у гения плохие отношения с историками искусства. Поэтому в моей книге, где речь пойдет исключительно о гениальных художниках, нет не только ответа на вопрос, что такое Возрождение, — читатель не найдет в ней и истории искусства Возрождения. Перед ним пройдет не история, а калейдоскоп очерков о том, как гениальные живописцы и скульпторы, каждый по-своему, решали проблемы — личные и те, которые ставили перед ними церковь, город, государь, частные лица. Шум времени — то, что происходило вне искусства, — будет слышен только местами»[8].

Предлагая читателям свой «калейдоскоп очерков», автор отказывается от традиций европейского и отечественного искусствознания, которое видело в Ренессансе закономерный и вполне осмысленный процесс развития европейской культуры. Ссылка на гениальность художников, о которых он пишет, не спасает. Ведь надо объяснить причины их гениальности, а без обращения к «шуму времени» этого не сделаешь.

Правда, А. Степанов не выдерживает до конца своего обещания представить читателю чисто эмпирический подход к искусству Возрождения. Уже на следующей странице своего «калейдоскопа», он сообщает нам свои теоретические установки. Оказывается, как он считает, Ренессанс вовсе не новая эпоха, а продолжение Средневековья, некий его «плодотворный кризис». Кроме того, он полагает, что итальянское искусство XV века — это не что иное, как готическое искусство. Более того, по мнению А. Степанова, никакого Ренессанса вне Италии не существовало, и быть не могло. Кроме того, мы узнаем, что искусство Возрождения — исключительно элитарное, идеалистическое, мифотворческое и эскапистское, «уводившее современников и от насущных жизненных проблем, и от конкретных жизненных форм»[9].

В результате обнаруживается, что, отказываясь публично от теоретической интерпретации Ренессанса, автор на самом деле предлагает нам свою концепцию Возрождения, надо сказать, очень сомнительную, а главное, совершенно не оригинальную. Попытки «ревизии» Ренессанса существовали и до него, и как выясняется, ни к чему хорошему они не приводили. Автор волен, стремясь к моде и оригинальности, превращать Ренессанс в «лебединую песнь Средневековья». Атрофия теоретических способностей, отказ от теоретического осмысления ренессансного наследия, которое предлагает автор «всем, изучающим историю искусства», довольно высокая цена за желание быть оригинальным и не скованным никакими научными традициями и определениями.

Исследование бытовой культуры итальянского Возрождения, помимо всего прочего, наглядным образом доказывает несостоятельность попыток медиевизации Возрождения, превращения его в «лебединую песню Средневековья». Как известно, европейское Средневековье представляет собой религиозный тип культуры, тогда как эпоха Возрождения демонстрирует во всем богатстве и разнообразии новый, светский тип культуры, который прослеживается на всех ее уровнях, начиная от быта и кончая развлечениями и интеллектуальными занятиями. Если бы приверженцы медиевизации Возрождения были бы правы, то итальянцы в XV и XVI веках должны были жить в монастырях, заниматься сельским хозяйством и читать исключительно Библию, а не устраивать академии, участвовать в спортивных соревнованиях и открывать новые страны и континенты. Но на смену монастырей, о которых так мечтают изверившиеся в культуре авторы «ревизионных» перестроек Возрождения, именно в эту эпоху был создан тот тип светской архитектуры, который в корне изменил облик итальянских городов.