Железо и кровь. Франко-германская война

* * *

Нельзя сказать, что подписание перемирия стало для французов преждевременным решением. Продовольствие в городе подходило к концу, а за пределами Парижа их армии терпели одно поражение за другим. Даже движение франтирёров пошло на спад; желающих воевать против немцев становилось все меньше. Как уже говорилось выше, 22 января французским партизанам удалось взорвать стратегически важный железнодорожный мост через Мозель в районе Туля; на его восстановление потребовалось несколько дней. Это был серьезный успех, но успех последний. К тому же капитуляция 1 января крепости Мезьер наконец-то открыла немцам вторую железнодорожную линию на Париж.

Фактически к середине января единственной силой, на которую французы еще могли надеяться, являлась Восточная армия Бурбаки. Ее основу образовывали 15-й, 18-й и 20-й корпуса, отступившие на юго-восток после декабрьского поражения под Орлеаном. К середине декабря они были сконцентрированы в районе Буржа. Опытный военачальник, Бурбаки стремился в первую очередь обеспечить боеспособность подчиненных ему войск, поэтому не спешил с переходом в наступление. Однако Гамбетта и Фрейсине разработали новый план, не уступавший предыдущим ни смелостью замысла, ни катастрофичностью конечного результата.

На востоке Франции, поблизости от швейцарской границы, во второй половине осени шла своя «малая война». Подчиненные генералу Вердеру подразделения XIV корпуса осаждали Бельфор и одновременно прикрывали с юга коммуникации немецких войск в Эльзасе. В конце ноября основная масса сил Вердера была сосредоточена в районе Дижона. К западу от них начал действовать VII корпус, однако силы немцев в обширном районе бассейна Соны по-прежнему были невелики. Это не являлось большой проблемой, пока им противостояли национальные гвардейцы и добровольцы Гарибальди. Однако возможность выдержать натиск более серьезного противника была под вопросом.

Со второй половины декабря противостоящие Вердеру силы начали стремительно увеличиваться. 18 декабря немцы выиграли сражение при Нюи, однако вскоре удержание Дижона оказалось под вопросом. Большой проблемой оставалась находившаяся в тылу крепость Лангр с ее сильным гарнизоном, представлявшим собой постоянную угрозу германским коммуникациям. 21 декабря Вердер отправил в Версаль просьбу о подкреплениях; неделю спустя он вынужден был эвакуировать Дижон. Главное командование, однако, оценивало ситуацию на востоке Франции оптимистично, считая, что силы противника здесь невелики. Мольтке предполагал, что группировка Бурбаки будет наступать на Париж вместе с армией Шанзи. В данном случае он серьезно ошибался.

Французский план заключался в том, чтобы перебросить Восточную армию в долину Соны, присоединив к ней вновь сформированный 24-й корпус и еще несколько более мелких подразделений. Благодаря этому в распоряжении Бурбаки должно было оказаться 110 тысяч солдат — сила, намного превосходившая все, что имелось у Вердера. Этот ударный кулак должен был двинуться на север, снять осаду Бельфора, а затем выйти на главные немецкие коммуникации, тем самым создав германской армии огромные трудности. 19 декабря приказ о начале операции был отдан. Сам по себе план был хорош; проблема заключалась, как и везде, в ограниченных возможностях наспех сколоченных французских корпусов и дивизий. Однако об этом в Бордо старались не задумываться.

Не задумывались там и о тщательном планировании железнодорожных перевозок. В результате переброска Восточной армии превратилась в настоящий кошмар. Сотрудничество между армейскими структурами и администрацией частных железнодорожных линий оставляло желать много лучшего. Повсеместно ощущалась нехватка вагонов, и сплошь и рядом между разными военными инстанциями вспыхивали конфликты за этот дефицитный ресурс. Движение осуществлялось с большими задержками, погрузка и выгрузка эшелонов сталкивалась со значительными трудностями. Достаточно типична история переброски 38-го линейного полка. Из Буржа полк был отправлен 22 декабря тремя эшелонами, отправившимися, соответственно, в 8, 10 и 12 часов. В Шалон-сюр-Сон, находившийся на расстоянии 250 километров, первый эшелон прибыл утром 23 декабря, третий — вечером 24 декабря. Второй по пути сошел с рельс[1116]. Часто солдатам приходилось сутками ждать погрузки рядом со станцией, а потом находиться в вагонах, не получая никакого продовольствия. Разумеется, это не способствовало укреплению и без того невысокого боевого духа. Дисциплина находилась на низком уровне, дезертирство приняло большие масштабы. В 42-м маршевом полку к началу переброски 19 декабря насчитывалось 2585 солдат, а десятью днями позже — всего 1925[1117].

Лишь к Новому году переброска была завершена, и Восточная армия была сконцентрирована в районе Безансона. Серьезной проблемой стала нехватка обозов; их приходилось создавать в кратчайшие сроки на месте из того, что имелось под рукой. Собранные в результате повозки не отличались надежностью и грузоподъемностью, а их возничие нередко предпочитали дезертировать. Тем не менее, в первых числах января четыре корпуса Восточной армии все-таки начали наступление. Бурбаки планировал встретить противника 6 января в районе Везуля и дать ему решающее сражение.

К этому моменту Вердер уже получил достаточно информации для того, чтобы понять, что французы затевают масштабную операцию на его участке. В Версале, однако, намерения Бурбаки казались неясными: считалось вполне возможным, что он двинется в направлении Орлеана или Парижа. Операцию против Эльзаса считали маловероятной, поскольку она оценивалась как откровенно безнадежное мероприятие[1118]. Собственно, и у самого французского командующего были определенные колебания: двинуться ему на северо-запад, в направлении Парижа, на север, в Лотарингию, или на северо-восток — к осажденному немцами Бельфору[1119]. Как писал Д. Шоуолтер, итоговое решение было продиктовано «скорее эмоциями, чем стратегией»[1120].

Поэтому Мольтке до поры до времени откладывал сосредоточение сил, хотя и перебросил Вердеру небольшие подкрепления из Лотарингии. Только 5 января шеф Большого генерального штаба убедился в том, что Бурбаки собирается наступать на север. После этого был отдан приказ об отправке на восточный театр военных действий II корпуса. Вместе с VII корпусом он должен был образовать Южную армию под командованием Мантойфеля[1121]. По некоторым данным, на эту должность претендовал Роон, однако ему было не слишком вежливо указано на то, что его место — вообще в Берлине, а не на театре военных действий[1122]. От командира XIV корпуса Мольтке потребовал ни при каких условиях не пропускать французов к Бельфору.

Тем временем армия Бурбаки медленно ползла по обледеневшим дорогам. С наступлением нового года на восточном театре военных действий наступили сильные холода, сопровождавшиеся снегопадами. Франзецки назвал январскую кампанию «настоящим русским походом»[1123]. Низкий темп не позволил французам отсечь XIV корпус от Бельфора. Вердер смог прямо перед фронтом противника совершить марш в восточном направлении и сосредоточить свои войска к юго-западу от осажденной крепости.

Медлительность Бурбаки можно легко объяснить, учитывая состояние его армии. Система снабжения французов, как это уже бывало не раз, с самого начала находилась в состоянии коллапса. Один из очевидцев описал все тяготы перехода Восточной армии от Безансона к Бельфору: «Столпотворение таково, что мы продвигаемся со скоростью километр в час <…> путь ужасно скользкий. Артиллерия не может продвинуться. Каждую сотню шагов падает, с тем чтобы больше не подняться, чья-нибудь лошадь. <…> Я никогда не видел такой давки. Три ряда повозок, один из которых тянется от самого Безансона и один ряд пехотинцев, бредущих по обочине дороги или по полям»[1124]. В полках отчаянно не хватало профессиональных офицеров. Сам командующий достаточно пессимистично оценивал свои шансы на успех.

Тем не менее, итоги первого сражения выглядели многообещающими: 9 января у Вильрсекселя 20-й корпус настиг арьергард сил Вердера, отходивших в направлении Бельфора. Немцы смогли отразить все атаки французов и отступить в полном порядке под покровом ночи; однако поле боя осталось за солдатами Бурбаки. Вердер, со своей стороны, мог праздновать стратегический успех — французам не удалось отрезать его от Бельфора.

Бурбаки не организовал быстрое преследование противника; его дивизии продвигались вперед крайне медленно, а главной целью командующего было отразить возможную атаку немцев. 11 января он приказал возобновить наступление в направлении Бельфора 13 января; в качестве причины остановки были названы проблемы со снабжением.

В результате Вердер выиграл время, необходимое для подготовки сильной позиции вдоль реки Лизен. Немецкий командующий только сейчас стал сознавать, насколько велико численное превосходство противника; 14 января Вердер отправил в Версаль телеграмму с просьбой разрешить ему снять осаду Бельфора. Ответ Мольтке был прост и лаконичен. «Ваше величество должны отдать генералу Вердеру приказ оставаться на своей позиции и бить врага там, где он появится», — заявил шеф Большого генерального штаба королю[1125]. Соответствующий приказ был незамедлительно отправлен[1126]. Однако к тому моменту битва уже началась.

В окрестностях Бельфора стояли нетипичные для этих широт холода; столбик термометра опускался временами до минус восемнадцати градусов. Французы продвигались по обледеневшим и заснеженным лесным дорогам, не имея возможности даже ночью укрыться от мороза. Идея Бурбаки была проста: он собирался атаковать позицию немцев всеми четырьмя корпусами, при этом охватить своим левым флангом правый фланг Вердера и в результате нанести ему поражение. Однако реализация оставляла желать лучшего. Координация действий корпусов была на низком уровне, приказы выполнялись с большой задержкой. 14 января Восточная армия завершила свое развертывание для наступления на Бельфор. 15 и 16 января французы атаковали немецкие позиции на линии Монбельяр — Эрикур. Им удалось добиться некоторых успехов и потеснить своего противника; в какой-то момент казалось, что корпусам Бурбаки удастся одержать победу.

Вердер был вынужден бросить в бой все резервы. Однако с французской стороны «единого, системного, решительного наступления так и не произошло»[1127]. На третий день Бурбаки признал свою неудачу. Молодому офицеру, который убеждал его отдать приказ о ночной атаке, командующий ответил: «Я на двадцать лет старше, чем нужно, чтобы сделать это. Генералы должны быть Вашего возраста»[1128]. Его армия не была разбита, но в значительной степени утратила боеспособность. Некоторые подразделения уже двое суток не получали никакого продовольствия, солдаты питались мясом убитых лошадей. Среди бойцов участились случаи дезертирства, нанесения себе увечий и симуляции болезней. С 11 по 17 января в тыл было отправлено около 15 тысяч человек, сказавшихся ранеными и больными; при этом, по французским подсчетам, лишь около четверти из них действительно были небоеспособны[1129].