Против зерна: глубинная история древнейших государств

Более грубые версии «гипотезы хранения продовольствия» столь же близоруки по отношению к огромному разнообразию методов хранения пищи, которые использовались на аллювиальных равнинах и в других регионах[44]. Хранение «живьем», в виде домашнего скота, – самый очевидный метод, и поговорка «корова – это амбар народа хауса» прекрасно описывает его суть. Наличие под рукой готового запаса жиров и белков делало эксперименты с высаживанием зерновых менее рискованными, и некоторые историки древнего сельского хозяйства предполагают, что относительное отсутствие одомашненных животных объясняет, почему зерновое земледелие распространилось так поздно: оно было слишком рискованным без надежной подушки продовольственной безопасности. Другие продукты тоже можно было легко сохранить на короткое или длинное время: рыбу и мясо можно было засолить, завялить или закоптить, бобовые, скажем, нут и чечевицу, – засушить, овощи и зерна – ферментировать и перегнать на спирт. Вероятно, чаша пива из ферментированного ячменя составляла дневной рацион храмовых работников Урука. В принципе и сегодня мы можем представить себе ландшафт так, как, вероятно, его видел древний собиратель: огромное разнообразное живое хранилище рыбы, моллюсков, птиц, орехов, фруктов, корений, клубней, съедобного тростника и осоки, земноводных, мелких млекопитающих и крупной дичи. Если вдруг один источник пропитания не срабатывал, то других было в изобилии. Стабильность живого сложноустроенного хранилища обеспечивалась разнообразием и различными темпоральностями его содержимого.

Один концептуальный подход, некогда популярный среди исследователей социальной эволюции, изображал сельское хозяйство как решающий цивилизационный скачок, поскольку это деятельность с «отложенной выгодой»[45]. Здесь земледелец – качественно новый тип человека, потому что он должен планировать все наперед, готовя поле к севу, пропалывать и ухаживать за урожаем по мере его созревания до тех пор, когда (как он надеется) его можно собрать. Что здесь, по моему мнению, в корне неверно, так это не изображение земледельца, а карикатура на охотников-собирателей. Этот подход, утверждая принципиальное различие между охотниками-собирателями и земледельцами, считает, что первые – недальновидные, спонтанные, импульсивные существа, бороздящие ландшафт в надежде наткнуться на дичь или найти нечто съедобное, что можно сорвать с куста или дерева («немедленная выгода»). Это описание очень далеко от истины. Любая крупная добыча – в ходе миграции газелей, рыбы и птиц – требовала тщательной совместной подготовки: строительства длинных сужающихся «загонных коридоров» к месту забоя; строительства плотин, изготовления сетей и ловушек; возведения или выкапывания помещений для копчения, вяления и засаливания улова. В основном это деятельность с отложенной выгодой, которая требует широкого набора инструментов и методов и более высокого уровня координации и кооперации, чем земледелие. Помимо описанных выше зрелищных массовых способов охоты, охотники и собиратели издавна моделировали ландшафт: оберегали растения, которые позже дадут пропитание и сырье, сжигали растительность, чтобы приманить дичь, пропалывали естественные насаждения желаемых зерновых и клубневых. За исключением боронования и сева, охотники и собиратели делали с дикорастущими зерновыми то же самое, что и земледельцы со своим урожаем.

Ни «хранение продовольствия», ни «отложенная выгода» не являются правдоподобными объяснениями ограниченного использования одомашненных зерновых, о котором упоминают историки. Я предлагаю другое объяснение возделывания зерновых, основанное на простой аналогии с огнем и водой. Главная проблема сельского хозяйства, особенно основанного на плужном земледелии, состоит в том, что оно трудоинтенсивное. Впрочем, один тип земледелия устраняет большую часть труда – приливно-отливное (также известное как паводковое), где семена обычно высеиваются в плодородный ил, сформированный ежегодным разливом рек. Этот плодородный ил, безусловно, был результатом «переноса» питательных веществ из размытых верховий рек. Этот тип земледелия наверняка был исторически первым в пойме Тигра и Евфрата, не говоря уже о долине Нила. Он все еще широко распространен и доказал, что является самой трудосберегающей формой земледелия, независимо от возделываемых культур[46].

Для нас важно, что наводнения выполняли, по сути, ту же функцию моделирования ландшафта, что и огонь, который использовали охотники, собиратели и подсечно-огневые земледельцы. Паводок расчищает «поле», обнаруживая и вымывая всю конкурирующую растительность, попутно, по мере отступления, нанося слой мягкого, легко обрабатываемого и питательного ила. В благоприятных условиях результатом оказывается прекрасно боронованное, удобренное и готовое к севу поле без затрат труда. Вероятно, наши предки заметили не только то, что огонь расчищает землю под новые естественные заросли быстро распространяющихся растений (так называемых рудеральных), но и примерно ту же последовательность событий в случае наводнений[47]. Поскольку первыми злаками были травы (рудеральные растения), они явно процветали и получали стартовое преимущество перед своими конкурентами сорняками, если их высаживали в плодородный ил. Не такое это и сложное дело, как казалось раньше, представить, что кто-то проделывает маленькую брешь в естественной дамбе, чтобы вызвать небольшое наводнение и обеспечить паводковое земледелие. И вот пожалуйста – тип земледелия, которым мог бы заняться умный ленивый охотник-собиратель.