История Индии

Время Неру

По несчастливому стечению обстоятельств, из тех, кто был тесно связан с борьбой за независимость и разделение, большинство умерли вскоре после того, как эти цели были достигнуты. Каид-и Азам Джинна, единственный из пакистанских лидеров, получивший всенародную поддержку, скончался от рака через год после провозглашения независимости. Его последователь и ближайший соратник по Мусульманской лиге Лиакат Али Хан был убит в 1951 году. Валлабхаи Патель — ключевая фигура в Конгрессе, а затем премьер-министр Индии — умер в 1950-м. Но самая тяжелая потеря случилась 30 января 1948 года, когда застрелили Махатму Ганди. Его убийца, Натхурам ГЬдзе, был брахманом из Пуны, связанным с воинствующей группировкой «Раштрия Сваямсевак Сангх» (РСС, Союз добровольных служителей нации), экстремистским ответвлением партии Махасабха. В глазах подобных организаций Ганди заслужил смерть тем, что, несмотря на войну в Кашмире, настоял на выплате Пакистану компенсации за разделение страны.

Оставался Джавахарлал Неру. Ганди избрал его своим политическим наследником, и теперь он превратился в бесспорного лидера Индии. Партия Конгресса получила большинство голосов на всеобщих выборах 1953 года и закрепила свой успех в 1957 и 1962 годах. Неру, как премьер-министр и председатель Конгресса, возглавлял крупнейшую демократическую державу мира, а потому пользовался доверием наибольшего числа людей. С юных лет убежденный интернационалист, он в своей речи, посвященной Дню независимости, провозгласил служение «более великой цели — всему человечеству». Теперь, на основе глобальных стремлений, он стал героем антиколониальной борьбы и для других народов, в том числе для вьетнамцев и индонезийцев. Индийский опыт начали перенимать по всему миру. Социализм и демократия казались всемирной панацеей, а секуляризм — третья из опор Конгресса — толковался очень широко, от равноправия между индусами и мусульманами до сосуществования капитализма и коммунизма. В 1955 году в качестве гостей Сукарно, президента Республики Индонезии, Джавахарлал Неру и его дочь Индира посетили в Бандунге Конференцию стран Азии и Африки, на которой родилось Движение неприсоединения. За год до этого события Неру подписал договор с Китаем, где фигурировали панча сила — пять принципов невмешательства и мирного сосуществования. Эти принципы стали фундаментом Движения неприсоединения, а также государственной идеологии Неру и Сукарно. Индо-китайская дружба (хинди-чини бхаи-бхаи) приветствовалась индусами как залог мира в Азии.

Невмешательство означает взаимное признание территориальной целостности. Однако применять его стали выборочно. Вторжение Китая в Тибет в 1950 году не встретило осуждения со стороны индийского правительства, поскольку его сочли внутренним делом Китая. Конвенция, по которой Индия гарантировала Тибету автономию, была совершенно позабыта^{399}. В той же «учтивой» манере собственную аннексию португальского Гоа в 1961 году Неру преподнес как законный возврат территории. Через 15 лет подобный захват португальского анклава Восточный Тймор силами Индонезии международная общественность осудила. Действия Неру вызвали меньше критики, поскольку активного сопротивления не возникло, и демократическая Индия воспользовалась нерешительностью Запада.

Но законность этих действий под большим вопросом. Если Гоа — внутреннее дело Индии, то что можно сказать о Восточном Пакистане (он же Восточная Бенгалия), который тоже окружает индийская территория? Он также внутреннее дело Индии или часть Пакистана? Неудивительно, что генерал Айюб Хан, который в 1958 году завершил первое несчастливое десятилетие гражданского правления в Пакистане эффектным военным законом, получил надежные гарантии помощи. Пакистан был приглашен в такие финансируемые Соединенными Штатами организации, как Организация центрального договора (СЕНТО) и Организация стран Юго-Восточной Азии (СЕАТО), что обеспечивало ему легкий доступ к американским танкам и истребителям, согласно глобальной программе США по «сдерживанию» коммунизма.

В 1959 году далай-лама бежал в Индию, и сотня тысяч тибетцев наконец осознала всю фиктивность автономии Тибета. Кдосаде Пекина, Неру предоставлял тибетцам убежище. После этого факт, что самую протяженную сухопутную границу Индия имеет с Китайской Народной Республикой, приобрел особую важность. Тишина гималайских перевалов огласилась звуками громкоговорителей, там появились отряды Народно-освободительной армии Китая (НОАК). Как мог бы предсказать любой ученик политической мандалы, соседство не привело к гармоничным отношениям.

Через два года интенсивных передвижений войск между Тибетом и Синьцзянем выяснилось, что китайцы построили дорогу через Аксайчин — высокогорную соляную пустыню Ладакха, а значит, через территорию Индийского Кашмира. Последовали политические протесты и перестрелки на границе. В ответ на протесты Китай оспорил законность индокитайской границы в этом районе, а также к востоку от Непала. Там в сентябре 1962 года Неру попытался переломить ситуацию, заняв границу по линии, намеченной британцами. Это была неудачная мысль. Мао не признавал разграничения земель, осуществленного империалистами. Отряды НОАК с легкостью вытеснили индийские силы, затем устремились в стратегический коридор, который связывал Западную Бенгалию и Ассам.

«Вторжение» обернулось, скорее, демонстрацией силы или аргументом в споре за Аксай чин. Во всяком случае с девизом «хинди-чини бхаи-бхаи» пришлось распрощаться. На дерзкие попытки Индии решить вопрос военным путем пришел ответ со стороны Соединенных Штатов, которые рассматривали Китай под управлением Мао как союзника СССР, а следовательно, врага США. Неру как поборник неприсоединения до этих событий остерегался «дьявола из Вашингтона». Теперь индийский премьер сам представил президенту Кеннеди постыдный договор, который включал поставку радарных установок, истребителей (сверхзвуковые, всепогодные, две эскадрильи) и бомбардировщиков (В-47, две эскадрильи). Хотя девиз «хинди-янки бхаи-бхаи» не звучал никогда, идея неприсоединения разлетелась в клочья. Очевидно, Неру потрясло, что Мао грубо отверг его утопический интернационализм, и он так и не оправился от этого потрясения. В начале 1964 года он слег от болезни печени и в мае того же года умер.

В 1963 году генерал Айюб Хан, обрадованный успехами Китая, направил Зульфикара Али Бхутто заключить союз с Китаем для борьбы с Индией. Заняв позицию силы, он постарался решить кашмирский вопрос дипломатическими средствами. Похищение мусульманских святынь вновь всколыхнуло «Счастливую долину». В ответ на это Неру в одной из последних своих речей призвал освободить из очередного заключения шейха Абдуллу Это ничего не дало — Бхутто уже не интересовали требования долгожданного плебисцита. Тогда Кашмирского Льва вернули в клетку, а большинство кашмирцев так и не получили возможности высказать мнение об индийском правительстве.

Лал Бахадур Шастри, миролюбивый, неопытный и скромный политик, показался Айюб Хану отличной возможностью проявить инициативу. В начале 1965 года пакистанские танки пересекли солончаки Качского Ранна, чтобы вытеснить индийские силы из спорного района у границы Синда и Гуджарата. Вскоре огонь был прекращен, но Айюб Хан посчитал Качскую операцию выигранной. Он настолько полагался на пакистанскую армию, что собирался присоединить Кашмир, едва закончится сезон дождей.

В 1965 году война между Индией и Пакистаном продолжалась почти месяц. Пакистан пожал некоторые плоды в пустынях Раджастхана, зато свой главный козырь — дорогу Джамму — Шринагар — утратил, и индийские танки появились в виду Лахора. Обе стороны объявили о победе, но Индии было что праздновать. На мирных переговорах, проходивших при посредстве СССР в Ташкенте, статус кво был восстановлен, применение силы запрещено и объявлен курс на невмешательство и нормализацию отношений. Но саму «Кашмирскую проблему» толком не рассматривали, не говоря уже о поисках решения. В Исламабаде, новой столице Пакистана, призывали к более тесному сотрудничеству с Пекином. Китайское вооружение отчасти заменило американские танки, потерянные во время войны 1965 года. Был заключен договор о строительстве дороги Китай — Пакистан. Это Каракорумское шоссе, которое, хоть и не годилось в качестве торговой артерии, имело стратегическое и символическое значение. Его постройка ясно показала, что на северо-западе субконтинента пришло время трансгималайских контактов.

Исламабад переживал кашмирскую проблему, а Дели почти 20 лет (1966–1984) правления Индиры Ганди совсем отказывался признавать наличие этой проблемы. Его переход к Индии считался свершившимся фактом, а отделение — лишь угрозой. Эту угрозу г-жа Ганди ощущала и в других индийских штатах. Как убежденный централист, она противопоставляла ей изощренный оппортунизм. Но, как и ее отец, она неверно понимала природу угрозы. Под угрозой находилось не единство нации, а доверие к партии Конгресса.