Правила поедания устриц

Так ли это важно? Да. От этого зависит, как себя с ней вести. Какой код подбирать к этому сейфу.

Шей сторонится прикосновений. Это важно.

Рактер сразу узнает отвращение к плоти, когда видит его. Сам он тоже не любитель прикосновений — у него на то свои чоканутые риггерские причины. Поэтому он почти сразу обратил внимание, как от Шей плещет черным колючим испугом, даже когда ее брат Дункан неожиданно хлопает ее по плечу или когда пылкая Гоббет беспечно виснет на шее подруги.

Поэтому Рактер — при всей доверительности их бесед — старается не дотрагиваться до Шей даже случайно.

Страх прикосновений, проверка на озабоченных уродов, лакуны в рассказах про юность…

Картинка понемногу складывается.

Сейчас она сидит на краю верстака в мастерской Рактера и болтает голой загорелой ногой в грязном резиновом сапоге — что, вообще говоря, просто возмутительно, потому что обычно Рактер старается поддерживать в помещении едва ли не идеальную стерильность; Кощей угрюмо сверкает на гостью из темного угла красными огнями и раздраженно постукивает металлическими конечностями по полу. И они говорят о магии — скажи кто-нибудь Рактеру еще месяц назад, что так будет, он бы просто рассмеялся.

— Мир будто опутывает сеть тайных знаков, — сообщает Шей, сияя. (Почему она вообще говорит об этом Рактеру, а не Гоббет?)

— Вы же знаете, я их не увижу при всем желании, но верю на слово.

— Жаль, что не увидите. Это правда очень красиво…

Рактер прикидывает, что ему на данный момент важнее: вытурить гостью и продолжить работу — или воспользоваться возможностью узнать о Шей Сильвермун что-то новое, раз уж у нее случилось настроение поговорить о себе. Он выбирает второе.

— Признаться, я удивлен, что вы только сейчас открыли для себя эту сторону мира. Раньше вы не владели магией? — спрашивает он. — Это ведь естественное свойство вашей расы, насколько я понимаю.

Этот на первый взгляд простой вопрос повергает Шей в вихрящийся бурый омут замешательства.

— Нет. Не все эльфы — маги. А насчет меня… Вы будете смеяться, но я… никогда точно не знала, — признается она. — Рэймонд… мой приемный отец… однажды раскошелился на курсы для нас. Для меня и Дункана. Мы немного походили на них, но у нас не получалось ничего из того, чему там учили, и я решила, что магия не для меня.

Мнение о Дункане Рактер уже составил, и довольно нелестное. Парень небось и среднюю школу-то закончил только с сестриной помощью, какая уж тут магия. Сама Шей — куда более интересный случай.

— …И я продолжала так думать. Все эти годы. Пока Гоббет вдруг не взяла и объяснила так, что я все поняла. Теперь-то я определенно маг, хоть и не бог весть какой. Но в то же время я еще с детства… — тут Шей задумчиво замолкает, не закончив фразу.

— “Но в то же время”?.. — повторяет Рактер вопросительно.

— Но в то же время еще с детства мне иногда казалось… Не знаю, как объяснить. Бывали мгновения, когда я была как будто вдвое легче, вдвое сильнее, чем на самом деле… Чудилось, будто все на свете могу. Что я как перышко… Что если ветер сильно подует — подхватит меня и унесет, и я буду лететь, лететь…. Казалось, во мне столько силищи, что взмахну рукой — и с кончиков пальцев искры посыпятся…

— Пробовали? Сыпятся? — интересуется Рактер без иронии.

В этот момент у него во рту сигарета, он тянется в карман за зажигалкой — но Шей останавливает его и, лукаво улыбнувшись, кончиком указательного пальца дотрагивается до его сигареты: та вспыхивает оранжевым.

— Теперь — иногда сыпятся, как видите.

— О. Благодарю. — Рактер с удовольствием затягивается.

Можно ли это считать прикосновением — вопрос сложный. Но так или иначе, Рактер явно добился некоторых успехов в сокращении дистанции. Шей воспринимает его присутствие куда естественней, чем Гоббет и даже своего брата.

Шей теперь сидит совсем близко. Широко улыбается своей чесночно-белой улыбкой и смотрит, как Рактер курит — так, как обычно смотрят на что-то красивое. Хм. Он не отводит взгляд. Людям, которые даже ни разу не держались за руки, так подолгу и так внимательно рассматривать друг друга совершенно неприлично, но похоже, в этот момент Шей вовсе не думает об этом.

Рактер предлагает ей сигарету, и Шей тоже затягивается. После своего фокуса она сияет, словно выиграла школьный конкурс по математике (нет, мысленно поправляется Рактер, это у него была бы математика, а у Шей — конкурс по литературе). Чуть погодя признается:

— На самом деле у меня даже эта мелочь с прикуриванием сигареты не всегда получается. И с вызовом духов не ладится, хоть Гоббет меня и пытается научить. Вот такой я фиговый маг. — Она фирменным жестом смущенно нажимает пальцем на кончик собственного носа. — Все никак не могу поверить, что я сама это делаю. Кажется, что я просто проводник, просто сосуд для какой-то силы…

— Не жалеете, что поставили датаджек? Магия и технологии не очень-то дружат.

— Да уж… Старая история — фейри и холодное железо! — смеется Шей. — Но — нет. Не жалею. Пока не чувствую, чтобы что-то изменилось из-за него. Я эту штуку даже не замечаю, пока не подключена к деку.

— Возможно, не стоит углубляться в декинг, если заклинания и энергетические потоки вам интереснее.

Рактер говорит это без насмешки или снисходительности, но Шей, похоже, мерещится что-то из этого в его совете, — в ее излучении проявляется сиреневый холодок отчуждения:

— Мне и то, и другое одинаково интересно.

— По некоторым причинам сложно быть магом и декером одновременно. Вы ведь знаете про потерю Сущности?.. К тому же, неужели нет области, в которой вам хотелось бы достичь истинного мастерства?

— Вы хотите сказать, что я мало на что гожусь? – спрашивает она. С непонятной интонацией, с легкой улыбкой, с иголочками черного страха вокруг ее слов. Во время забегов Рактер уже не раз видел, как хорошо Шей Сильвермун притворяется и как ловко врет, — и он вдруг понимает, что затронул какую-то важную для нее тему, коснулся той самой тайны, которые она так тщательно прячет, и что ей, несмотря на шутливость вопроса, в самом деле важен его ответ.

— Если бы я так думал, я бы с вами не работал, — говорит он честно. — Шей, неужели я дал повод усомниться в том, что я вас бесконечно уважаю? Вы — лучший из всех моих деловых партнеров.

— Вы серьезно? — неверяще спрашивает она.

Как сообщают ему приборы, у Шей после его слов слегка учащается сердцебиение. Рактер видит фуксиево-розовое колыхание смущения, оно смешано с теплым желтым, как поле лютиков, удовольствием. И с огромным искренним изумлением: синь и зелень, цвета павлиньего оперения.

Мгновение Рактер любуется переливами этих несуществующих для человеческого глаза цветов. Он осознает, что ему нравится ее удивлять. Нравится смущать.

— Уж куда серьезнее. О наших забегах уже слагают легенды.

— Наверное, нам просто везет, — говорит Шей. Похоже, она искренне недоумевает. Торопливо добавляет, вконец смутившись: — Знаю, я пока не самый ловкий декер, но я постепенно становлюсь лучше… Я… Спасибо вам. Я разоткровенничалась, а потом в какой-то момент подумала, что вы потешаетесь надо мной, и разозлилась. Помните, я говорила, у меня есть кое-какие правила…

— Помню, конечно, вы сказали мне про это еще при первой встрече. Ваши правила устриц, — улыбается Рактер.

— Ну вот… Второе правило — про людей, которые тебя ни во что не ставят. Оно не такое категоричное, как первое. С этими, вторыми, можно… иметь дело. Но не стоит пытаться говорить с ними искренне. Только дурак будет изливать душу людям, которые презирают тебя. Считают тебя… как вы там сказали при знакомстве… просто красивой старшеклассницей.

— Из этого следует, что со мной вы хотите говорить по душам? — делает предположение Рактер.

— Хочу. И говорю… даже слишком часто… как вы могли заметить, — сердито и смущенно говорит Шей. — И вот насчет того, что сложно быть сразу магом и декером… Сейчас мне очень хотелось бы, чтобы вы поняли. Даже не так: кажется, вы — именно вы — поймете. Я правда не могу выбрать. Мне интересно все на свете. Я никогда не мечтала стать археологом или врачом. Вернее, мечтала, но на следующий день мне уже хотелось стать финансистом или художницей. Я все еще считаю, что человек больше, чем какая-то одна функция. Но… Мало кто со мной соглашался. Мне слишком часто говорили, что я просто ни на что не гожусь. Или пытались поучать меня. Превращать в свои копии. Вас не задевает, что я ничего не беру у вас? — спрашивает она вдруг.

Задевает?.. Кощей растерянно щелкает конечностями.

— Я как раз недавно размышлял, что вы забираете у своих друзей по кусочку личности, словно сувениры на память. Полагаю, вы бы могли научиться и у меня кое-каким полезным вещам, — уклончиво отвечает Рактер. (Рациональность. Высшая математика. Медицина. Умение конструировать самых опасных на свете дронов. Несколько десятков способов убить человека мгновенно). — Но я считаю, копии — это довольно скучно. Вы — это вы, Шей. И вы удивительная. Век эльфа длинный, вы можете себе позволить пытаться это делать — быть всем. Знаете, что говорил по этому поводу Эйнштейн? «У меня нет какого-то особого таланта. Я просто страсть как любопытен».

Ее губы шевелятся — она шепотом повторяет его слова, запоминая.

Потом с видом ребенка, который, получив подарок, щедро делится в ответ собственным дорогим сокровищем — скажем, меняет крылышко стрекозы на камень с дыркой — говорит:

— А мне нравится вот эта цитата: «Хотелось бы прожить и прочувствовать все возможные тона и оттенки восприятия и физического опыта, что есть на свете». Это Сильвия Платт.

К моменту этого разговора Рактер уже знает, что Шей училась в университете — изучала гуманитарные науки и искусства. Знает и о том, что она успела отсидеть несколько лет в тюрьме. (Ей все-таки определенно не четырнадцать).

— …Так что… — продолжает она, — это немного странно прозвучит, но можно сказать, что мне хотелось бы стать всем. Понимаете? Да что я спрашиваю, конечно, понимаете. Вы ведь такой же. Вы делаете то же самое, только более буквально. Берете кусочки чужого и улучшаете Кощея или себя…

Рактер кивает.

Он действительно очень хорошо ее понимает. Возможно, лучше, чем она сама думает. Может, именно поэтому, несмотря на все очевидные различия характеров, интересов, образования и возраста, ему интересно с Шей: в каком-то странном смысле они очень похожи.

— Думаю, многие разделяют эту мечту: кто не хотел бы освоить множество профессий, не говоря уж о другом опыте? — замечает он . — Одна проблема: никто не живет вечно.

«А я — буду».

Последнее он вслух, конечно же, не говорит.

И вздрагивает, когда Шей совершенно серьезным тоном сообщает — он словно слышит эхо собственных мыслей:

— Я хочу жить вечно.

Задумавшись на секунду, она уточняет:

— Точнее, я пока не решила. Никто ведь не знает, каков предел жизни эльфа. По крайней мере, мне очень нравится жить… Но, наверное, это так банально. Ведь люди обычно не думают о смерти, да?