Приключения Оливера Твиста [англ. и рус. параллельные тексты]

Then, he thought of all the horrors of the gallows and the scaffold-and stopped to watch a man sprinkling the floor to cool it-and then went on to think again.

Потом он вспомнил обо всех ужасах виселицы и эшафота и вдруг отвлекся, следя за человеком, кропившим пол водой, чтобы охладить его, а потом снова задумался.

At length there was a cry of silence, and a breathless look from all towards the door.

Наконец, раздался возглас, призывающий к молчанию, и все, затаив дыхание, устремили взгляд на дверь.

The jury returned, and passed him close.

Присяжные вернулись и прошли мимо него.

He could glean nothing from their faces; they might as well have been of stone.

Он ничего не мог угадать по их лицам: они были словно каменные.

Perfect stillness ensued-not a rustle-not a breath-Guilty.

Спустилась глубокая тишина... ни шороха... ни вздоха... Виновен!

The building rang with a tremendous shout, and another, and another, and then it echoed loud groans, that gathered strength as they swelled out, like angry thunder.

Зал огласился страшными криками, повторявшимися снова и снова, а затем эхом прокатился громкий рев, который усиливался, нарастая, как грозные раскаты грома.

It was a peal of joy from the populace outside, greeting the news that he would die on Monday.

То был взрыв радости толпы, ликующей перед зданием суда при вести о том, что он умрет в понедельник.

The noise subsided, and he was asked if he had anything to say why sentence of death should not be passed upon him.

Шум утих, и его спросили, имеет ли он что-нибудь сказать против вынесенного ему смертного приговора.

He had resumed his listening attitude, and looked intently at his questioner while the demand was made; but it was twice repeated before he seemed to hear it, and then he only muttered that he was an old man-an old man-and so, dropping into a whisper, was silent again.

Он принял прежнюю напряженную позу и пристально смотрел на вопрошавшего; но вопрос повторили дважды, прежде чем Феджин его расслышал, а тогда он пробормотал только, что он - старик... старик... старик... и, понизив голос до шепота, снова умолк.

The judge assumed the black cap, and the prisoner still stood with the same air and gesture.

Судья надел черную шапочку, а осужденный стоял все с тем же видом и в той же позе.

A woman in the gallery, uttered some exclamation, called forth by this dread solemnity; he looked hastily up as if angry at the interruption, and bent forward yet more attentively.

У женщин на галерее вырвалось восклицание, вызванное этим страшным и торжественным моментом. Феджин быстро поднял глаза, словно рассерженный этой помехой, и с еще большим вниманием наклонился вперед.

The address was solemn and impressive; the sentence fearful to hear.

Речь, обращенная к нему, была торжественна и внушительна; приговор страшно было слушать.

But he stood, like a marble figure, without the motion of a nerve.

Но он стоял, как мраморная статуя: ни один мускул не дрогнул.

His haggard face was still thrust forward, his under-jaw hanging down, and his eyes staring out before him, when the jailer put his hand upon his arm, and beckoned him away.

Его лицо с отвисшей нижней челюстью и широко раскрытыми глазами было изможденным, и он все еще вытягивал шею, когда тюремщик положил ему руку на плечо и поманил его к выходу.

He gazed stupidly about him for an instant, and obeyed.

Он тупо посмотрел вокруг и повиновался.

They led him through a paved room under the court, where some prisoners were waiting till their turns came, and others were talking to their friends, who crowded round a grate which looked into the open yard.

Его повели через комнату с каменным полом, находившуюся под залом суда, где одни арестанты ждали своей очереди, а другие беседовали с друзьями, которые толпились у решетки, выходившей на открытый двор.

There was nobody there to speak to him; but, as he passed, the prisoners fell back to render him more visible to the people who were clinging to the bars: and they assailed him with opprobrious names, and screeched and hissed.

Не было никого, кто бы поговорил с ним; но когда он проходил мимо, арестованные расступились, чтобы не заслонять его от тех, кто прильнул к прутьям решетки, а те осыпали его ругательствами, кричали и свистели.

He shook his fist, and would have spat upon them; but his conductors hurried him on, through a gloomy passage lighted by a few dim lamps, into the interior of the prison.

Он погрозил кулаком и хотел плюнуть на них, но сопровождающие увлекли его мрачным коридором, освещенным несколькими тусклыми лампами, в недра тюрьмы.

Here, he was searched, that he might not have about him the means of anticipating the law; this ceremony performed, they led him to one of the condemned cells, and left him there-alone.

Здесь его обыскали - нет ли при нем каких-нибудь средств, которые могли бы предварить исполнение приговора; по совершении этой церемонии его отвели в одну из камер для осужденных и оставили здесь одного.

He sat down on a stone bench opposite the door, which served for seat and bedstead; and casting his blood-shot eyes upon the ground, tried to collect his thoughts.

Он опустился на каменную скамью против двери, служившую стулом и ложем, и, уставившись налитыми кровью глазами в пол, попытался собраться с мыслями.

After awhile, he began to remember a few disjointed fragments of what the judge had said: though it had seemed to him, at the time, that he could not hear a word.

Спустя некоторое время он начал припоминать отдельные, не связанные между собой фразы из речи судьи, хотя тогда ему казалось, что он ни слова не может расслышать.

These gradually fell into their proper places, and by degrees suggested more: so that in a little time he had the whole, almost as it was delivered.

Постепенно они расположились в должном порядке, - а за ними пришли и другие. Вскоре он восстановил почти всю речь.

To be hanged by the neck, till he was dead-that was the end.

Быть повешенным, за шею, пока не умрет, -таков был приговор.

To be hanged by the neck till he was dead.

Быть повешенным за шею, пока не умрет.

As it came on very dark, he began to think of all the men he had known who had died upon the scaffold; some of them through his means.

Когда совсем стемнело, он начал думать обо всех знакомых ему людях, которые умерли на эшафоте - иные не без его помощи.

They rose up, in such quick succession, that he could hardly count them.

Они возникали перед ним в такой стремительной последовательности, что он едва мог их сосчитать.

He had seen some of them die,-and had joked too, because they died with prayers upon their lips.

Он видел, как умерли иные из них, и посмеивался, потому что они умирали с молитвой на устах.

With what a rattling noise the drop went down; and how suddenly they changed, from strong and vigorous men to dangling heaps of clothes!

С каким стуком падала доска * и как быстро превращались они из крепких, здоровых людей в качающиеся тюки одежды!

Some of them might have inhabited that very cell-sat upon that very spot.

Может быть, кое-кто из них находился в этой самой камере - сидел на этом самом месте.

It was very dark; why didn't they bring a light?

Было очень темно; почему не принесли света?

The cell had been built for many years.

Эта камера была выстроена много лет назад.

Scores of men must have passed their last hours there.

Должно быть, десятки людей проводили здесь последние свои часы.

It was like sitting in a vault strewn with dead bodies-the cap, the noose, the pinioned arms, the faces that he knew, even beneath that hideous veil.-Light, light!

Казалось, будто сидишь в склепе, устланном мертвыми телами, - капюшон, петля, связанные руки, лица, которые он узнавал даже сквозь это отвратительное покрывало... Света, света!

At length, when his hands were raw with beating against the heavy door and walls, two men appeared: one bearing a candle, which he thrust into an iron candlestick fixed against the wall: the other dragging in a mattress on which to pass the night; for the prisoner was to be left alone no more.

Наконец, когда он в кровь разбил руки, колотя о тяжелую дверь и стены, появилось двое: один нес свечу, которую затем вставил в железный фонарь, прикрепленный к стене; другой тащил тюфяк, чтобы переспать на нем, так как заключенного больше не должны были оставлять одного.

Then came the night-dark, dismal, silent night.

Вскоре настала ночь - темная, унылая, немая ночь.

Other watchers are glad to hear this church-clock strike, for they tell of life and coming day.

Другим, бодрствующим, радостно прислушиваться к бою часов на церкви, потому что он возвещает о жизни и следующем дне.

To him they brought despair.

Ему он приносил отчаяние.

The boom of every iron bell came laden with the one, deep, hollow sound-Death.

В каждом звуке медного колокола, его глухом и низком "бум", ему слышалось - "смерть".

What availed the noise and bustle of cheerful morning, which penetrated even there, to him?

Что толку было от шума и сутолоки беззаботного утра, проникавших даже сюда, к нему?

It was another form of knell, with mockery added to the warning.

Это был все тот же похоронный звон, в котором издевательство слилось с предостережением.

The day passed off.

День миновал.

Day?

День?

There was no day; it was gone as soon as come-and night came on again; night so long, and yet so short; long in its dreadful silence, and short in its fleeting hours.

Не было никакого дня; он пролетел так же быстро, как наступил, - и снова спустилась ночь, ночь такая долгая и все же такая короткая: долгая благодаря устрашающему своему безмолвию и короткая благодаря быстротечным своим часам.

At one time he raved and blasphemed; and at another howled and tore his hair.

Он то бесновался и богохульствовал, то выл и рвал на себе волосы.

Venerable men of his own persuasion had come to pray beside him, but he had driven them away with curses.

Его почтенные единоверцы пришли, чтобы помолиться вместе с ним, но он их прогнал с проклятьями.

They renewed their charitable efforts, and he beat them off.

Они возобновили свои благочестивые усилия, но он вытолкал их вон.

Saturday night.

Ночь с субботы на воскресенье.

He had only one night more to live.

Ему осталось жить еще одну ночь.

And as he thought of this, the day broke-Sunday.

И пока он размышлял об этом, настал день -воскресенье.

It was not until the night of this last awful day, that a withering sense of his helpless, desperate state came in its full intensity upon his blighted soul; not that he had ever held any defined or positive hope of mercy, but that he had never been able to consider more than the dim probability of dying so soon.

Только к вечеру этого последнего, ужасного дня угнетающее сознание беспомощного и отчаянного его положения охватило во всей своей напряженности его порочную душу - не потому, что он лелеял какую-то твердую надежду на помилование, а потому, что до сей поры он допускал лишь смутную возможность столь близкой смерти.

He had spoken little to either of the two men, who relieved each other in their attendance upon him; and they, for their parts, made no effort to rouse his attention.

Он мало говорил с теми двумя людьми, которые сменяли друг друга, присматривая за ним, а они в свою очередь не пытались привлечь его внимание.

He had sat there, awake, but dreaming.

Он сидел бодрствуя, но грезя.

Now, he started up, every minute, and with gasping mouth and burning skin, hurried to and fro, in such a paroxysm of fear and wrath that even they-used to such sights-recoiled from him with horror.

Иногда он вскакивал и с раскрытым ртом, весь в жару, бегал взад и вперед в таком припадке страха и злобы, что даже они - привычные к таким сценам - отшатывались от него с ужасом.

He grew so terrible, at last, in all the tortures of his evil conscience, that one man could not bear to sit there, eyeing him alone; and so the two kept watch together.

Наконец, он стал столь страшен, терзаемый нечистой своей совестью, что один человек не в силах был сидеть с ним с глазу на глаз - и теперь они сторожили его вдвоем.

He cowered down upon his stone bed, and thought of the past.

Он прикорнул на своем каменном ложе и задумался о прошлом.

He had been wounded with some missiles from the crowd on the day of his capture, and his head was bandaged with a linen cloth.

Он был ранен каким-то предметом, брошенным в него из толпы в день ареста, и голова его была обмотана полотняными бинтами.

His red hair hung down upon his bloodless face; his beard was torn, and twisted into knots; his eyes shone with a terrible light; his unwashed flesh crackled with the fever that burnt him up.

Рыжие волосы свешивались на бескровное лицо; борода сбилась, несколько клочьев было вырвано; глаза горели страшным огнем; немытая кожа трескалась от пожиравшей его лихорадки.

Eight-nine-then.

Восемь... девять... десять...

If it was not a trick to frighten him, and those were the real hours treading on each other's heels, where would he be, when they came round again!

Если это не фокус, чтобы запугать его, если это и в самом деле часы, следующие по пятам друг за другом, где будет он, когда стрелка обойдет еще круг!

Eleven!

Одиннадцать!

Another struck, before the voice of the previous hour had ceased to vibrate.