Автостоп

Надир Юматов
Автостоп

По ее подсчетам, еще не более десяти подобных марш бросков — и мы у цели: Туапсе, солнце, пляж, встречи и общение с прожжёнными путешественниками, стянувшимися туда со всех уголков нашей необъятной родины, песни под гитару, алкоголь, дым, горячий песок и невыносимый жар от костра на фоне всего перечисленного. Все это было мной уже однажды пройдено.

«Как тебе не было страшно»? — всякий раз изумляется Лидия, когда я рассказываю ей очередную байку из своего похождения. А разве мне не было страшно? С чего она берет это вообще? Порой, мне было очень страшно. Ах, да — просто, я никогда не говорил ей об этом. Наверное, в силу того, что мужчина должен быть храбрым и ничего не боятся. Ну и глупость.

Иногда, глубокой ночью, идя по объездной в обход города, мне доводилось слышать крики его окраин. Обычно это были женские крики, и обычно под треск бьющегося стекла бутылок об асфальт или бетон: «все! Успокойся!», «Хватит, пойдем домой», «Не надо!» и тому подобное. Мужчин тоже слышал, только они предпочитали матерщину, мычание и бессвязные междометия. Как правило все происходит отрывисто и недолго — люди устают верещать, устают бить и убивать друг друга и все это рано или поздно кончается. Наступает тишина. На объездной высокий трафик проезжающих мимо машин, их обдуваемое тебя «вжухание» днем и ночью практически не прекращается не на минуту, а тишина, как мы знаем — относительна. Поэтому унявшиеся крики, можно расценивать как наступление тишины. Под монотонные звуки моторов, вполне себе можно сосредоточиться и рисовать воображением картины, составлять сюжеты для будущих книг, правда, немного погодя — когда пройдет достаточно времени. Первые минуты после затишья сопровождаются какой-то тревогой — кажется, что город утих не потому, что драматический сюжет, развернувшийся там, вдруг достигнул концовки, а потому, что те люди, словно зомби, почувствовавшие запах твоего мяса, побросали дела свои, бутылки и увязались за тобой. Как бы медленно не шаркали их переломанные голени, ты все-таки понимаешь — они тебя нагоняют. Но даже не это самое страшное.

Визги ночного города лишь приоткрывают грязную тайну человека, они показывают на что он способен на глазах общества. Самое «интересное» и непредсказуемое, от человека можно ожидать, оставшись с ним наедине.

Например, когда бредешь по безжизненной дороге между двумя городами: один из которых — остался далеко позади за горизонтом, и ореол его давно погас, а другой, что впереди — еще намного дальше, и ни единого поселка в обозримом пространстве, одни полу-степи, околки, и ночь, вот тогда вот становится по-настоящему страшно. Бывает такое, что дорога замирает на некоторое время, которое словно останавливается в кромешной тьме. И в перспективе, что спереди, что, назад оборачиваясь — ни фонаря, ни красной точки сияющей, никакого бы то ни было звука. И вдруг, словно мародёр выползший из катакомб опустошённого города после мятежа, откуда не возьмись, появляется отдалённый рев мотора со спины, который стремительно приближается по мере того как укорачивается твоя растянутая по всему асфальту тень. Затем, эта тень, молниеносно врезается в твой силуэт идущего, слух урывает небольшой кусочек от того, что играет в салоне (если это шансон — то, еще страшнее) и машина проносится мимо. Ты смотришь ей вслед, ее ускользающему красному шлейфу и думаешь: «не надо, уезжай, я сам, оставь меня в покое». Инстинкт, мне почему-то всегда подсказывал, что лучше днем доверится одному из ста, чем ночью, одному единственному. Поэтому я и не голосую по ночам.

Но ей знать про это не нужно — пускай наивно полагает, что по ночам необходимо спать и набираться сил, а не прятаться от безумного мира.

Когда мы с ней познакомились, мне было почти 22, ей 16. Она тогда сразу загорелась желанием, как только ей исполнится совершеннолетие, пустится со мной по тому же маршруту из Хабаровска в Туапсе. И вот спустя неделю, как отпраздновали ее долгожданное день рождения, мы третье утро встречаем в одноместной и потной палатке на двух развернутых карематах и спальниках, которые служат нам в качестве матрасов, ведь влезать в них пока нет никакой необходимости — жара, которые день и ночь, стоит неимоверная.

Утро выдалось прекрасным. Ночью мы «припарковались» на краю просеки между разносортной лесопосадкой, и безграничным полем с распустившимися полутораметровыми подсолнухами. Солнце уже полностью вышло из-под горизонта и медленно жарило наши торчащие босые голени, которые так назойливо нам щекотали всякие букашки и мухи — от чего, мы, кстати, и проснулись.

Пока Лидия сворачивала палатку, скручивала лежаки и кырематы я распихивал остальную поглажу по двум рюкзакам. Тот рюкзак, что в три раза объемней и в пять раз тяжелее, по идеи был мой, но Лидии слишком скоро прижился образ прожжённого путника, и в какой-то момент она твердо решила таскать мой огромный рюкзак на своей спине, а мне любезно передала свой рюкзачок, бледно-розовый с торчащими белыми ушками, больше похожими на ангельские крылья. И кстати, оставить за собой право заниматься разбором и сбором палатки, разведением костра, и все это без моего вмешательства, тоже была ее идеей. За мной остался только подбор места для ночевки. Ну что сказать — очень мило.

— Ну пошли — почти шепотом приказала Лидия, задрав голову так, чтобы край белой (уже местами помаранной) панамки, не мешал ей заглянуть мне в глаза.

Я улыбнулся, кивнул и, последовал за ней. Мы быстро миновали посадку, с колючим подлеском, взобрались по кювету на щебенистую насыпь вдоль края автомагистрали и вцепившись в лямки рюкзаков, пружинистой походкой почапали в путь.

В планах, пока что, не было, голосовать. Перед тем, как вечером сойти с дороги, мы завидели вдалеке что-то напоминавшее то ли кафе, то ли небольшой кемпинг и первая задача была — добраться до него, и наполнить водой наши термосы. Главное, чтобы это построение не оказалось заправкой, потому как, часто, на заправках нет никакой бесплатной воды, кроме как технической, которая не пригодна к питью.

Но, слава богу, это была не заправка, а — какой-то общепит, о чем свидетельствовал сладкий запах борща, стоявший в воздухе и разносившийся на десятки метров от своего источника. Напротив, входа стоял приторно синий, облупленный фургончик, позади которого, шафер шумно закрывал борта на запоры, пряча за ними оптовые упаковки газированной воды в бирюзовых тарах. Ступив на территорию заведения, мы только сейчас заметили еще одну машину, audi сотку, щука в простонародье — ее сплюснутый серебристый передок, с черными бортами, отражавший слепящее солнце, торчал за кирпичным углом. В этот момент, шафер, одной рукой подбоченившись курил стоя на крыльце, искоса поглядывая в нашу сторону. Как не странно, надпись с названием заведения отсутствовала, хотя, возможно она скрывалась за распахнутой дверью, притиснутой к фасаду половинкой силикатного кирпича. Зато была надпись «БАНЯ» недалеко от шафера на белом альбомном листе, и под ней жирная черная стрелка, указывающая направо.

Пройдя мимо шафера, любезно освободившего нам проход, мы протиснулись в дредастую кисею задев макушками панам кончики «ветерка» и под улюлюкающую мелодию очутились внутри просторной и прохладной столовой, как ни странно, пустующей к обеденному времени, а ведь, казалось бы, желающих перекусить, должно быть, целое скопище. За раздаточным столом так же пустовало, наверняка продавец расставлял принятый товар в кладовой. Однако один человек, все же присутствовал здесь. Лидия сразу толкнула меня локтем и кивнула на него.

Он был тут единственным посетителем помимо нас и курящего шафера снаружи, он сидел в развалку к нам спиной, за последним столиком в глубине помещения и тупо смотрел на окно. На столе, у него, стояла черная банка пива «AMSTERDAM», а рядом наполовину наполненная мочекаменной жидкостью с пенкой, хрустальная стопка. Был он одет ни как турист, а как военный, в камуфляжной футболке, шортах цвета хаки и летних берцах. Туристом его делал, только небрежно брошенный между ногами и табуреткой большой рюкзак, почти как у меня. Да и прическа, стоит сказать, отрицала его военную принадлежность: длинные черные волосы, стянутые в хвостик — за такое, как мне кажется, в армии могут лишь изнасиловать.

Бросив рюкзаки на дальние стулья, примыкающие к окну, мы присели друг напротив друга за ближайший к выходу столик. Я, немного подуставший, тут же слегка откинулся на спинке, свесив руки — за нашим столиком, в отличие от того с табуреткой, что в конце помещения, были относительно удобные деревянные стулья со спинками, на которых имелись примятые подушки-сидушки (в простонародье — поджопники). Лидия сложила руки на стол и наклонилась ко мне. Она дежурно улыбалась, и я понимал, что это значит. Она хочет, чтобы мы познакомились с тем чуваком. Я отрицательно мотнул головой, но было уже слишком поздно, когда я понял, что надо соглашаться. Она всегда делает все против моей воли — бывает, если меня это умиляет, мне даже нравятся ее прекословия, а иногда, вот, например, как сейчас — нет. Поэтому, если ее идеи уж совсем безумные, мне приходится с ними соглашаться — тогда хоть появляется третий вариант решений по мимо «да» и «нет» и звучит он по типу: «давай подумаем».

Но было уже поздно, как я сказал. Она, просто, молча, встала и пошла к нему. Смотря на ее отдаляющиеся бедра, я отметил, что джинсовые шорты стали ей как-то великоваты — неужели за три дня можно так похудеть. Она подошла к нему, уперлась рукой на стол и, ссутулившись, начала с ним о чем-то толковать, прихохатывая. Продолжалось это недолго, в итоге, она махнула мне рукой, а сама села с краю стола, слева от незнакомца.

По прибытию к ним, я приставил к стенке наши рюкзаки и оседлал табуретку справа, на краю противоположенном к Лидии.

Незнакомец, оказавшийся мужчиной лет тридцати пяти с проступающей сединой, как на голове, так и на бороде, тут же протянул мне руку.

— Койот — представился он как мне показалось достаточно грубо.

Но…Койот. Никогда б не подумал, что столь взрослые люди так же играют в эту ерунду. До того, как отправиться в путешествия мы с Лидией, (по ее, конечно же, соображениям) тоже придумали себе походные позывные, но я честно говоря, не знал, что буду вынужден использовать их на практике. Я протянул ему руку навстречу:

— Херобрин — представился я, и почему-то сразу пожалел об этом. Какой к черту Херобрин…ну Лидия!

Койот сжал мою руку и ухмыльнулся.

— Как, бритый хер?

Вот я так и знал. Лидия захихикала, и трясясь от безмолвного смеха спрятала глаза за краем панамки. Я почувствовал, как багровеют от смущения мои щеки:

— Нет — сказал я так неловко, что лучше бы вообще ничего не говорил — Херобрин — это персонаж вселенной Minecraft.

Лидию, это почему-то насмешило еще сильнее. Она прикрыла нос пригоршней.

Койот состряпал вопросительную гримасу и начал вертеть головой, до сих пор не отпуская мою руку:

— Бритый хер, херувим, героин, господи, скажи ты просто свое имя.