Автостоп

— Артем — незамедлительно произнес я. Я чувствовал, как затекает моя ладонь в этом столь продолжительном рукопожатии.

— Ну вот — выдохнул он и наконец освободил мою руку. И опять не знаю зачем, но я тут же кивнул на Лидию и сказал:

— А это Vendetta.

— Это Лидия — сказал твердо Койот, бросив на меня пренебрежительный взор — мы уже познакомились, не утруждай так себя.

Лидия теперь хихикала на всю столовую, а я сделался красным точно вареный краб.

Когда Койот наполнял стопку пивом, а потом медленно процеживал одним залпом, мне удалось поймать ее взгляд, и как все-таки хорошо, что это случилось, ведь это сказало мне о многом. Она вовсе не насмехалась надо мной все это время, она просто мило хихикала, как обычно хихикает, когда я шарахаюсь от пауков. Мое мужское достоинство утешено. Я улыбнулся ей и все прошло.

— Ты ведь знаешь — обратился ко мне Койот, наполняя следующую стопку, держа ее под таким углом, словно отзеркаливая банку пива — что такое путешествовать по дорогам России?

Я кивнул:

— Да, знаю.

— Так какого черта ты потащил ее за собой? — посмотрел он на меня строго, словно надзиратель.

После этого вопроса настроение Лидии обрушилось. Ее глаза расширились и вопросительно уставились на профиль Койота, смотрящего в мою сторону. Она только хотела что-то сказать ему (видимо заступиться за меня), как вдруг он продолжил:

— А что, если б вас запихали в машину какие-нибудь отморозки, ее бы изнасиловали, перерезали горло и выкинули в кювет, а тебя барана забрали овец пасти, на Кавказ? — он два раза поперхнулся — Был бы я ее отцом, я б тебя прикончил, ей богу.

— Я сама… — чуть ли не закричала на него Лидия.

— Ладно — нагло оборвал ее Койот — я не хочу портить тебе отпуск. У тебя пошел всего третий день. Могу допустить, что за эти три дня, ничего ужасающего с тобой, действительно не приключилось, и самое страшное и неприятно, что ты могла увидеть — торчащий средний палец из окна проезжающей машины. Но поверь мне я живу дорогой больше пятнадцати лет и знаю, о чем говорю.

Посидев чутка молча, подумав и видимо осознав по нашим неодобрительным выражением лиц, что мы не приветствуем подобного поведения в свой адрес, он смягчил гонор:

— Прошу извините меня, Артем, Лидия, я не хотел так воспаляться. Извините. Просто у меня есть друг…точнее был. Это понимаете, как… когда вашего друга убивают на фронте, вы после такого до конца своих дней станете проклинать любую войну. Его звали Димой (Койот по-доброму ухмыльнулся, он говорил теперь так открыто, будто нас не было рядом). Помню он говорил, что, встретив по дороге одинокую девушку, идущую с рюкзаком, потом не мог несколько ночей спокойно спать, испытывая дикую тревогу за нее. Чтобы избавиться от тяжкого груза переживаний, ему приходилась повседневно и регулярно убеждать себя в том, что все на самом деле ни так плохо и все что он надумал касаемо этого мира — всего лишь, страхи параноика, решившегося отправиться на поиски своего счастье в орчью яму. Что жизнь ни так ужасна как порой кажется, и происходящие, пусть будет — изредка, шокирующие случаи — не больше чем исключения из правил нашего добродушного мирка. Очередная путница, после того как попрощалась с ним, безусловно добралась куда хотела и все неприятности, конечно же, обошли ее стороной. Вот так вот, самообман помогает нам приглушить не только ощущение тревоги, но и прочие страдания. Однако, он как-то встретил…

Койот осекся и посмотрел сначала на Лидию, которая уже успокоилась и внимательно слушала его, потом на меня, непонимающего что тут происходит:

— Вы позволите мне рассказать о нем? Не буду лукавить, считаю, что мой друг заслуживает вашего времени.

Образовалась заминка. Я решил отдать первенство в выборе своей девушке, ведь сегодня она, вожак нашего миниатюрного прайда, взглянул на нее. Она флегматично кивнула и сказала: «да, конечно», после чего я ее поддержал словами: «Конечно, мы не против». Тогда Койот продолжил:

— Сколько его помню, он всегда мечтал добраться до Спасо-Иаковлевского монастыря, тот что в Ростове, и посвятить там свою жизнь богослужению, но каждый раз что-то постоянно мешало ему осуществить эту мечту, то знаете, документы потеряются — едет снова домой, то забухает где-то по пути, то свернет куда-то не туда, оставив Ростов на второй план и так далее. Не получалось в общем у него никак. И вот, наконец-то, он твердо решился, что — все, хватит, в этот раз никаких неудачных попыток, он собирает вещи и идет четко по прямой, до самого Ростова и впредь ничто не свернет его с пути. Но ухватившись за лямки рюкзака, она шла противоположено его начертанному маршруту, по ту сторону развилки, словно отдаляясь от его цели, и уводя за собой…

Койот на несколько секунд смолк, затем пригубил и продолжил:

— Он во всех подробностях рассказывал мне как повстречал ее впервые. Я попробую передать это так, насколько получится у меня вязать языком после двух баночек «AMSTERDAM»-а (тут он позволил себе улыбнуться) — в первое же утро ему посчастливилось проехать двести километров с человеком из Таджикистана, который потом и оставил его на той самой развилке, сам же он свернул направо. Поскольку мой друг был заядлым курильщиком, а Таджик сказал тогда «кури сколько влезет» он выкурил в дороге почти всю пачку и соответственно выпил всю свою воду, оголтело запивая каждую скуренную сигарету. И захлопнув дверь газели, первое, что он намеривался сделать — это дойти до ближайшего кемпинга, и набрать бутылку воды. Он огляделся налево, направо, потом посмотрел прямо и заметил ее. Она как раз только вышла на свет из тени эстакады и успела перебежать однопутную дорогу, подводящую к ней. Она шла оттуда, куда ему следовало держать путь, то есть им было явно не по пути, но он очень хотел пить. Сначала он махал ей, потом кричал, потом делал все одновременно, но, она как будто осознано не выходила с ним на контакт, отворачивалась и делала вид, что не замечает, унося быстрым шагом свои тонкие ноги в темно-синем трико все дальше и дальше. Тогда он сам, дождавшись безопасного интервала между проносившимся транспортом, перебежал трассу и легким бегом увязался за ней. Он не переставал окликивать ей вслед «подожди», «постой», но реакция последовала, лишь, когда он нагнал ее и легонько постучал по плечу… Боже, какой она была красивой. Потом, намного дней позже, она утверждала, что из-за шума дороги, действительно не слышала его голоса — но кто его знает. Она робко обернулась. Он спросил воды. «Есть, подождите» — раздался невинный и пронизывающий ее голосок. Она скинула рюкзак, присела на корточки, расстегнула молнию и начала шерудить рукой содержимое — клянусь (сказал Койот торжественно) окажись вода на поверхности, она бы просто дала ему попить, и потом ушла без оглядки. Ее всю трясло как осиновый лист. Казалось, она боится любого шороха. И это восемнадцатилетнее дитя, наедине с беспощадной дорогой нашей федерации, будь она проклята. Какое счастье, что бутылка с водой была на самом дне рюкзака. Мимо проносились оглушительные фуры, содрогающие под ними твердь, и едва ли не сдувающие их в кювет. Он сам предложил ей жестом и голосом, перекрикивающим гомон фур, бесконечно возникавших с обеих сторон, спуститься вниз подальше от дороги. Она посмотрела на него снизу, покорно кивнула, вдавила руку во внутрь рюкзака, вынула и шустро застегнула молнию. Они спустились вниз и не много пройдя остановились у опушки лесопосадки. Пока она в поисках воды нервозно вышвыривала вокруг себя разноцветные вещи и различные предметы гигиены, он скинул на траву свой рюкзак и, облокотившись на него спиной, закурил сигарету. Он нарочно старался не смотреть на разбросанное белье, потому как догадывался, что это может смутить, однако исподволь разглядывать ее милое личико он все же посмел себе. Она ему сразу понравилась. Как ни странно, ее русые волосы длиною по грудь, местами сосульчатые за отсутствием регулярного душа, ассоциировались для него с чистотой и невинностью — словно она была той самой Евой из эдемского сада. (Койот повернул голову к Лидии) Ее история чем-то похожа на твою Лидия (сказал он уверено). Ей тоже едва исполнилось восемнадцать, когда она собрала все что уместилось в рюкзак и пустилась, куда глаза глядят. Только в ее случае все было намного хуже, чем в твоем. Она бежала от своего дома. От своей больной на голову семьи, от папаши законченного алкаша и мамаши терпилы. Но, не смотря на свое черное детство, она была такой хорошенькой, знаете, словно выросла при королевском дворце, а не в этой душной, пропахшей мочой и табаком коморке, о которой она, не без печали в голосе, часто потом вспоминала. Она была такая застенчивая, хрупкая, растерянная и доверчивая, совершено не понимающая что ей нужно делать в этой жизни. (Койот на мгновенье мечтательно призадумался, затем сожалея вздохнул и продолжил). Он перестал себя ограничивать, броско повернул к ней голову, и теперь детально рассматривал ее худенькое тело с небольшой грудью в белом шнурованном топике. Она не подняла на него взгляд, но кажется поняла, что за ней пристально наблюдают — от чего, смотрящая вниз голова ее впала еще сильнее выставив хрупкие плечи вперед. Наконец она нашарила эту судьбоносную бутылку и положила слева от себя: «вот» — скромно сказала она и принялась впопыхах закидывать вещи обратно в рюкзак, пошмыгивая своим носиком. Он обратил внимание на то как дрожат ее тонкие руки. «Слушай, если ты меня боишься, я могу встать и уйти, без проблем», показал он жест выставленных ладоней. Она помотала головой и как будто очень тихо ответила: «нет». Она больше не складывала вещи, ее руки, замерли внутри рюкзака. Голова застыла и виновато смотрела вниз, будто ожидая, что сейчас на ее шею упадет гильотина. Отрывисто от него долетали вопросы о том, о сем, работу ли она ищет, может быть едет куда-то к родственникам, или так просто, решила покататься, посмотреть на мир. На все вопросы девушка отвечала односложным и вздрагивающим «нет» а на последний, касаемо причины бродяжничества «а зачем тогда тебе все это?» она и вовсе не сдержалась и тщетно силясь оставаться непоколебимой, захныкала. И вот тут та он понял, что она ищет его. Может ли подлинная любовь зародиться за считаные минуты? (слово спросил самого себя Койот) да — запросто. Выпавший птенчик из гнезда, обречённый на жуткое растерзание хищными тварями, коими изобилует весь белый свет. Неумолимое желание, взять это чудо под свое крыло, сочилось со всех пор его тела: «слушай, если хочешь, я могу обнять тебя — сказал он ей и добавил — только если ты сама этого хочешь». Ничего не ответив, полусогнуто, словно идя под обстрелом, она медленно приблизилась к нему, упала на колени, а затем подогнув ноги прилегла боком, сложив голову ему на живот. Ее дрожащая пятерня ласково и аморфно процарапывала кончиками пальцев бельевые складки на его бело-голубой тельняшке. Она беззвучно плакала в эту минуту, а он молча гладил ее волосы, по чуть-чуть заправляя их за покрасневшее ушко. Они смотрели друг на друга так неотвязно, будто любовь между ними была длиною в жизнь, но они вот-вот только встретились. Сколько это могло еще продолжаться одному богу известно, но блаженная идиллия вскоре нарушилась канонадой фирменных «пшиков» которые издают фуры при торможении. Он поднял глаза и увидел перед собой целый караван серых фур с крытыми прицепами, который приостанавливаясь перед развилкой, поочередно, заворачивал направо, потом, подруливая влево, поднимался на эстакаду и уезжал в сторону его дома. Глядя на эту вереницу, непроизвольно пытаясь разглядеть силуэты водителей в тени громадных кабин, у него затеплилась очень дерзкая мысль, и когда последняя фура в охвостье каравана удалилась настолько далеко, что перестала издавать звуки, он произнес ее: «Слушай, может к черту это все, всю эту вонь плавящейся резины и бесконечный дребезг. Я хочу тишины, очень хочу, правда, покоя, понимаешь? Только я хочу этого с тобой. И как же я хочу, чтобы ты захотела со мной того же самого». После этих слов они, кстати, впервые поцеловались. То была ее инициатива, она приподнялась и чмокнула его в затвердевшие от ветра губы и так же впервые, она тогда, улыбнулась. Но он как будто не обратил на это никакого внимания и продолжил: «У меня есть свой дом — хороший, ухоженный, машина — почти на ходу, нуждается в небольшом ремонте, работу я найду без проблем, я буду любить тебя как никто другой, я никогда не посмею тебя обидеть, никогда не трону пальцем…