Брак по залёту Натаэль Зика

Девушка прошла мимо остолбеневших родителей в свою комнату, закрыла дверь и упала на кровать, глотая слезы.

Не хотела ничего говорить, думала прийти, сказать, что передумала замуж, что подает на развод, будет на работу устраиваться и жить одна. Да не сдержалась. А еще Женя поняла, что ни часа лишнего не сможет провести с родителями в одной квартире. Какое счастье, что бабушка оставила ей комнату в коммуналке. Да, не ахти что, зато своя. Родители просили помочь им улучшить жилье.

— Комнату продадим и эту двушку. Возьмем на Ленина квартирку, трехкомнатную, — уговаривал отец. — Не дома — игрушки, высокие потолки, кухни по двенадцать метров! Зачем тебе комната, ты у нас одна дочь. Умрем — вся квартира твоя будет.

Как чувствовала — не согласилась. А теперь, видишь, пригодилось.

Женя вытерла слёзы, открыла почти пустой шкаф. Да, все вещи — у Дениса дома. Еще с ним объясняться…

Медленно перебрала немногое, что лежало на одной полке, и закрыла створку.

Зачем вернулась? Надо было сразу ехать к себе.

Ключ, точно! Она же за ключом заехала!

Ключ, как и документы на комнату, находились в ящике старого письменного стола. Девушка достала папку, поискала, куда ее положить, глаза зацепились за пустой пакет, сиротливо лежащий на полу у двери. В нем, вспомнила она, лежал новый комплект постельного белья, который забрала мать Дениса — постелить молодым постель. Белье забрала, а пакет бросила, где стояла. Мелочь, конечно, но почему-то её это царапнуло.

— Женя, что ты задумала? — в комнату зашла мать, за спиной ее маячила физиономия отца. — Ты же знаешь, отец, как выпьет, так его несёт — не удержать. Наболтал ерунды, а ты и поверила? Брось, дочка, не ломай себе жизнь!

— Мама, я не хочу ни о чем говорить, — тихо ответила Евгения. — Мне хватило того, что я услышала. Пьяный-не пьяный, но он был достаточно убедителен, тем более что раньше, как бы ни выпивал, этой темы не касался. А тут, видимо, ситуация показалась знакомой, всколыхнула глубинные пласты, вот он и выплеснул. А зять поддержал.

— Женя, Денис тебя любит! Он сам это сказал, — робко подал голос отец. — Что ты задумала? Ладно, я — идиот пьяный, но парень-то чем виноват?

— Он не виноват, это я виновата. Забеременела, ему жениться пришлось. Вину свою осознала, портить жизнь никому не собираюсь, — отрезала Женя и выдохнула, увидев вошедшего мужа.

— Женя, ты все не так поняла!

— Что я не так поняла? — выгнула бровь девушка. — Что ты специально узнавал, можно ли сделать аборт на раннем сроке?

— Женя…

— Или что ты предполагаешь развод после рождения ребенка, чтобы и он в браке родился, и всю жизнь с нелюбимой не мучиться?

— Женя, все не так!

— У меня были галлюцинации, мне померещилось, ты этого не говорил?

— Говорил, но не в этом смысле! То есть, я не имел в виду, что собираюсь применить это к нам!

— Да? А про аборт для кого узнавал? Или у тебя есть еще одна беременная лохушка? — чтобы не разреветься, Женя стиснула пальцы, до боли от ногтей, впившихся в кожу ладоней. — Простите, у меня нет ни сил, ни желания продолжать разговор. Всё, что вы могли, вы уже мне сказали. Там, у фонтанчика.

— Женя, ты куда? — Денис схватил ее за руку. — Тебе нельзя волноваться, ты же ребенку навредишь. Я — твой муж, поэтому запрещаю тебе уходить. Сейчас вместе домой поедем, ты поешь, отдохнешь, мы спокойно поговорим.

— Некому вредить, — тихо ответила Евгения. — И муж ты мне только до развода, а заявление я прямо сейчас иду подавать. Говорить, Денис, надо было вчера и не мне, а отцу.

— Он же пьяный был, что я ему мог сказать???

— Хотя бы, что любишь, что ребенка хочешь, что я не тащу тебя в загс насильно. Я так ждала, что ты скажешь — да у нас с Женей все иначе! Мы любим друг друга! Но ты молчал. Молчал, когда надо было говорить. А потом вспомнил про аборт и развод.

— Постой, — Денис взлохматил волосы. — В каком смысле — некому вредить?

— В прямом, — Евгения достала бумагу и протянула мужчине.

Машинально он взял ее, развернул и посерел.

— Ты сделала аборт??? Зачем???

— Решила прислушаться к твоим вариантам решения проблемы. Действительно, зачем рожать, родителям мучиться всю жизнь, а потом, в один не самый прекрасный день, вывалить на ребенка, что он своим рождением им жизнь испортил? Медицина творит чудеса — раз! — и нет проблемы. А заодно, нет и причины, по которой ты на мне женился.

Мать тихо ахнула, прикрыв рот рукой, отец ссутулился, сел на пол прямо у стенки и обхватил голову руками.

Евгения окинула взглядом родственников, криво усмехнулась:

— Не вижу радости. Впрочем, это не важно. Пропусти, — протиснулась мимо Дениса и вышла из квартиры.

Глаза жгли невыплаканные слезы, в горле стоял комок, было трудно дышать, кружилась голова.

Она была жестока, но так надо. Если она проявит слабость, ее опутают словами, затянут, она сломается, не выдержит. Рассчитывать ей больше не на кого, позади одни руины и предатели. Надо собрать себя в кулак и идти вперед, только так она сможет выстоять и заново научиться дышать и жить.

Бабушкина комната находилась в старом районе города.

Дома здесь были все, как на подбор — пожившие, видавшие и пятилетки, и смену эпох. Пережившие перестройку и дележку территорий.

Немногие устояли, большинство пало под натиском строительной техники, освобождающей место под торговые центры, стоянки, высотки.

Дом, в котором до сих пор сохранились коммунальные квартиры, был один из последних уцелевших.

Женя прошла в подъезд, поднялась по невысоким ступенькам, попыталась на ощупь найти отверстие для ключа. Со света подъезд казался особенно мрачным и темным.

— Ты чего тут шаришься? — голос сзади заставил вздрогнуть.

— Темно очень, — торопливо пояснила девушка, — не могу дверь открыть.

— А кто ты такая — чужие двери открывать? — рассмотреть собеседницу было сложно, но запах указывал — дама проводила выходной день не на сухую.

— Я — хозяйка комнаты, поэтому, эта дверь мне — не чужая.

— Зинкина внучка, что ли? — женщина протянула руку и развернула к себе Евгению, приблизилась, обдавая запахом перегара и несвежей одежды. — Ни хрена не видно! Васька, паразит, все стекла побил, пришлось окна заколотить, а то дуло, как в трубе. Ну, заходи, внучка, будем знакомиться.

Знакомиться с неопрятной соседкой не хотелось, но, понимая, что ей нужен мир, а не ссоры, Женя обреченно вздохнула и шагнула за женщиной в квартиру.

— Я — Люба, — представилась женщина и, звякнув содержимым пакета, резво прошла по коридору, ткнув в первую же дверь. — Ща, оставлю продукты.

Евгения с сомнением проводила взглядом пакет — какие, интересно, продукты могут быть в бутылках?

Соседка вернулась быстро и поманила девушку за собой:

— Вот тут у нас удобства. Там — кухня, потом посмотришь, а это, — она приложила руку к двери, выкрашенной в светло-зеленый цвет, — твоя жилплощадь. Ты, как — с инспекцией или жить?

— Жить.

— Сама?

— Сама.

— А, хорошо. А то с квартирантами такая морока! Пустят, не пойми кого, а мы мучаемся. Ванну надолго не занимать!

— Да я не…

— Продавать не хочешь?

— Чего?

— Комнату, говорю, не будешь продавать?

— Нет, не думала.

— И правильно! Продать всегда успеешь, а так — своё жильё, сама себе хозяйка. Пошли дальше! Туточки, — палец Любы ткнул дальше по ходу, — Степка живет. Но он не особенно буйный, так что, не бойся. В общем, у нас хорошо. Правда, покоя не жди, мои оглоеды не дадут.

— Оглоеды?

— Два пацана, — хмыкнула Любка. — Пять и семь. Васька осенью в школу пойдет, хоть на полдня отдохну от него, а Валька еще так виртуозно шкодить не научился.

Женщина вздохнула.

— Научится, конечно. Так, ухажеров не води, поняла?

— А… Э…

— Днем — пожалуйста, а после одиннадцати увижу — с лестницы спущу. Уяснила? Бордель устраивать из квартиры не дам!

— Да я…

— Убираться по очереди будем. От Степки толку мало, поэтому только мы с тобой и входим в список. Ладно, — женщина почесала неопрятный пучок на голове, — ты одна, сколько с тебя грязи? А нас — трое, парни мои за час могут всю квартиру угваздать. Значит, решим — я два дня мою, ты — третий.

— Хорошо.

— Сегодня — твоя очередь!

— Хорошо, — обреченно кивнула Женя.

— Вот здесь стол бабы Зины, ничего не трогали, — показала она на голубой столик у правой стены большой кухни. — Чашки-ложки Зинка в комнате держала, разберешься. Вещей у тебя много? Когда перевозить будешь?

— Да, нет… немного, — Женя развела руками. — Пока — вот, что есть.

— Налегке в новую жись? — восхитилась Любка. — Правильно, нечего барахлом обрастать, только пыль с него. Но имей в виду — наши мыло, мочалки, кастрюли и остальное — не трогать!

— Я и не собиралась!

— Ну, ну, я так, предупредить. Ладно, обустраивайся, я попозже загляну, а мне надо обед готовить.

Оставшись одна, Женя с опаской подошла к зеленой двери, вставила ключ в замок и повернула.

Сколько лет она здесь не была? Кажется, пять.

Когда бабушка умерла, она как раз только-только поступила. Бабушку провожать приехала прямо на кладбище, на поминки не пошла, отговорившись делами новоиспеченной студентки. А потом все недосуг было, так и вышло, что последний раз она здесь была еще при жизни бабули.

Баба Зина, мать отца, строгая, но справедливая, единственную внучку любила, но спуску и ей не давала. С трудом, но Женя вспомнила и Любку — видела ее. Тогда женщина выглядела намного приличнее, видимо, жизнь, а, скорее всего, отсутствие контроля после смерти соседки, позволили ей себя запустить. И ребенок в то время у Любы был только один — гроза стекол Васька.

Память подкинула картинку толстощекого малыша в синих штанишках, сосредоточенно катавшего по коридору игрушечный грузовичок. Интересно, что с Любой случилось, раз не только новый ребенок появился, но она еще и выпивать стала?

Ладно, это не ее дело — Евгения тряхнула головой, осматриваясь.

Всё, как при бабушке.

Железная кровать с блестящими шарами на спинках, горка подушек, покрытая когда-то белоснежной, а сейчас серо-желтой от пыли накидкой. Коврик с оленем на стенке, сервант с чашками и рюмками за стеклом, две полки книг, тумбочка, на которой стоит телевизор. Интересно, рабочий или нет? Массивный шкаф с криво висящими дверцами, обеденный стол, три стула, относительно новый холодильник. На полу — пестрый палас.

Родители ничего из вещей не тронули, оставили, как есть. Надо найти ведро и тряпку — пыли накопилось изрядно!

Женя присела на один из стульев, осматривая масштабы работы — потрудиться придется изрядно, ведь ей еще и общую территорию мыть, спасибо графику соседки. Кроме помывки столько стирки и палас надо вычистить! И вещи бабушки разобрать и придумать, куда девать. Она прошла к шкафу, открыла заскрипевшие дверцы — полки, к ее облегчению, оказались почти пустыми. А, точно, положено же вещи умершей раздавать, видимо, мать и раздала. Хорошо, одной заботой меньше.

Как говорила бабушка: «Глаза боятся — руки делают».

И глупостями некогда заниматься — жалеть себя, думать, правильно ли она поступила и терзаться раскаяньем.