Пять лет несчастий

Законы энтропии

Проснувшись в белой палате, Марк несказанно обрадовался. Ну конечно! Это всё объясняло: он просто переработал, вот ему и начало мерещиться всякое. Включая эту «Наташу Романофф»(1) в чёрном латексе. Что ж, главное, теперь он в надёжных руках. И даже на работе ему не смогут не дать отпуск на несколько дней…

Он глубоко вздохнул, вытянулся на кровати и прикрыл глаза.

Дверь палаты открылась, впуская мужчину и женщину в белых халатах. «Вот сейчас и выясню…», — успел только подумать Марк, когда доктора, едва взглянув на показатели загадочного прибора у его изголовья, начали что-то бурно обсуждать на непонятном стрекочущем языке. Будто говорили сороки. Женщина кинула обеспокоенный взгляд на Марка и почти по-человечески пожала плечами. Почти. Ключевое слово «почти».

Марк за какую-то долю секунды успел покрыться холодным потом с головы до пят. «Значит, не показалось…»

Тем временем, она слегка прочистила горло и медленно, как будто подбирая слова, произнесла:

— Мой коллега хотел бы понять, что происходит. Наш прибор показывает, что вы считаете, будто сошли с ума. Но вы этим довольны. Почему?

«Чёрт, у них ещё и машина, читающая мысли. Лучше бы я и правда сошёл с ума…»

Доктора продолжали вопросительно смотреть на Марка, не двигаясь и даже, похоже, не моргая. Они ожидали его ответа с терпением и настойчивостью игуаны, следящей за добычей. Работа с базами данных довольно неплохо подготовила Марка к беседам с теми, кто по определению не мог его понять, но обычно они всё же были людьми… Хотя, а что ему оставалось? Он вздохнул и собрался с силами.

— В мой дом проникла неизвестная мне женщина. Через зеркало. С непонятным оружием. И она в меня выстрелила. Не самые приятные переживания в моей жизни. Я не мечтаю сойти с ума, но если выбирать между альтернативами, то предпочёл бы, чтобы мне всё это померещилось.

Мужчина медленно кивнул:

— Да. Мы получали отчёты, что идея межпланетного контакта для большей части жителей вашей планеты является источником стресса. Обычно мы проводим зачистку от «серой гнили» в отсутствие жильцов. И наша сотрудница тоже провела предварительное тестирование. Но вы не отразились на мониторах. Как мы считаем, потому…

В этот момент женщина дёрнула его за рукав. На этот раз вполне по-человечески и даже по-женски, без всяких там «почти» и «как бы». Это был хорошо знакомый Марку универсальный жест всех женщин мира (а, может, и всей Вселенной), призывавший заткнуться немедленно. И сопровождался он не менее выразительным взглядом.

Женщина-доктор выступила вперёд и нарочито ободряюще улыбнулась Марку, отчего он в очередной раз за последнее время нервно похолодел. Хорошие новости с такой улыбкой не сообщают. А чаще всего просто врут в лицо.

— Одним словом, она ошиблась. Но это к лучшему, потому что она вас заметила и сразу просканировала. Вы были заражены «серой гнилью». Поэтому мы и забрали вас на карантин.

Час от часу нелегче… Марк судорожно сглотнул:

— И что это? Эта «серая гниль»? От неё… умирают?

— Нет, — покачала головой доктор. — Но от неё прекращают жить.

* * *

Спустя месяцы и даже годы, когда Марк сверял по галактическому календарю время до следующего медицинского обследования, ему часто вспоминалась эта фраза.

В ней как в зеркале («ха-ха») была отражена вся философия здешней цивилизации. А сам он, значит, сейчас «жил»? Вставая в семь утра и работая в архиве до поздней ночи, Марк не мог поручиться за это. И даже не мог сказать, что у него было время об этом подумать. Зато была куча мыслей о другом: например, о том как наладить работу архива ещё лучше. И ещё. И ещё. Нет предела совершенству. Если поглощён своей работой, то у тебя всегда отыщутся новые идеи, ведь ум не выносит покоя, а деятельность порождает желание улучшать… Прежний начальник Марка тоже любил порассуждать о том, что, дескать, жизнь — это непрерывное соревнование с собой вчерашним. Но убедить в этом мог только себя.

На этой планете всё было устроено гораздо доходчивее: остановка означала смерть. Не хочешь, чтобы тебя «продезинфицировали» — совершенствуйся. Марку на это более чем прозрачно намекнули, впервые поведав о природе «серой гнили».

Проще и изящнее любой борьбы ангелов и демонов. Всё живое уменьшает энтропию, а неживое — увеличивает. Живое растёт, усложняется и развивается. Неживое — ветшает, выходит из строя, распадается на составные части. А посреди этого «серая гниль», она же «пыль энтропии», она же «синдром хронической усталости», она же «проклятие Атлантиды», она же…

Столько пафосных метафор ради горстки праха, живущей, как сказали бы земные биологи, жизнью «редуцента» — падальщика или гриба. Расщепляя сложное на простое, она забирала энергию. В её присутствии портились вещи и продукты, тускнели краски, мебель покрывалась пылью, а живые существа уставали, утрачивали творческий задор и пытались любыми силами устроить свою жизнь как можно «проще». И с этого момента энтропия получала возможность пожрать их до конца.

Иными словами, если ты перестаёшь развиваться, то ты болен. Марк чуть не сказал «так все живут», но в последний момент всё-таки запнулся, не желая подводить то ли себя, то ли остальное человечество.

— Анализ показал очень высокую степень вашего заражения «серой гнилью», — сказала Марку женщина-доктор. — При такой концентрации вы могли стать распространителем. А это очень опасно. «Серая гниль» никогда не отступает. Планету размера вашей она может поглотить полностью за сто — сто пятьдесят ваших «лет». Поэтому так важно вовремя ликвидировать источники заражения.

— Тогда почему вы привезли меня сюда, а не просто уничтожили?

— Потому что жизнь священна, — она казалась искренне удивлённой его вопросом. — Убивая, мы увеличиваем энтропию. Поэтому бороться за жизнь надо до конца. Даже если на какой-либо планете остался бы всего один индивидуум, не заражённый «гнилью», мы не имели бы права уничтожить такую планету.

«И если есть хоть один праведник…»(2) — совершенно не к месту вспомнилось Марку что-то из священных книг.

Услышав, что за каждую жизнь здесь борются до последнего, он немного успокоился. И даже начал прикидывать перспективы. Это ведь была его идея — устроиться в архив под предлогом оптимизации базы данных. Показать готовность что-то улучшать, творить и помогать — и заодно быть поближе к документам о «серой гнили». Его немного беспокоило, что ему не сообщили ни точных критериев выздоровления, ни точных сроков. То есть назвали: пять лет до следующего обследования, — чем вызвали приступ едва сдерживаемого хохота(3). Но не сказали, что будет, если за эти годы Марк не выздоровеет. Снова отсрочка? Или «полная дезинфекция»? Порой ему казалось, что приговор уже вынесен, но инопланетяне просто не говорят это ему, чтобы он — как баран, идущий на бойню — не создавал по дороге слишком много шума. А потому ему нужен был архив. Чтобы проверить всё самому.

Но даже Марк не ожидал того хаоса, который ждал его на новом рабочем месте. Здешние создания были так помешаны на идее «ничего не упрощать» и «ничего не автоматизировать», что хранили каждый отчёт о борьбе с «гнилью» в виде отдельного, почти художественного текста. Ни строгой формы, ни классификации — ничего! Просто груды файлов.

И это у существ со сложнейшим техническим уровнем, прекрасными компьютерами и запредельными технологиями… Неудивительно, что при таком подходе они не умели предсказать, где «гниль» появится в следующий раз, а только устраняли последствия. Когда Марк это понял, он даже всерьёз разозлился. И вступил в первую в своей жизни полемику с начальством.

— Отлично, живое всегда непредсказуемо, поэтому вы непредсказуемы. Но если «серая гниль» работает на энтропию, то её-то предсказать можно! Так почему этим не воспользоваться? А отчёты? Вы сами утверждали, что бесконечное повторение похожих действий вызывает усталость! Если бы у отчёта была форма с классификацией ситуации, то можно было бы быстро заполнить её, не тратя лишнего времени и сил! А всё внимание направить на изучение того, что в этом случае нестандартного!

Воистину, «если хочешь решить проблему, думай как проблема… и сам стань проблемой». Марк так и не понял, когда включился в игру. Сначала ему надо было просто доказать, что он полезен и рвётся работать — ведь иначе его бы признали «неизлечимо больным». Но потом он так приноровился доказывать свою правоту в чужой системе ценностей, что почти поверил в важность своей миссии.

Это — да ещё красноречивый чертёж камеры тотальной дезинфекции, попавшийся ему в одном из отчётов — держало Марка на плаву. Он хотел жить. А потому был готов имитировать любую активность, придумывать улучшения почти экспромтом — и неуклонно вести архив к той точке автоматизации, когда с помощью собранных данных «серую гниль» впервые можно будет предсказать.

Иногда ему приходило в голову, что баланс запугивания смертью — и надежды на выздоровление — просто трюк: чтобы использовать его потенциал на полную катушку, а потом уничтожить. Тогда Марк скучал по Земле. И по Рите.