Том 4. Стиховедение

СИНТАКСИС

Эти данные — новые, еще не публиковавшиеся. Означают они вот что. В стихах 4-стопного ямба большинство строк состоят из трех слов. В русских стихах строки обычно совпадают с синтагмами, анжамбманы — не правило, а исключение. Поэтому для сравнения со стихами мы выбрали из прозы Пушкина — «Пиковой дамы» и «Капитанской дочки» — 1000 трехсловных синтагм (точнее, колонов, от паузы до паузы) и сделали простейший подсчет: как часто каждая часть речи встречается на первой, второй и третьей позиции. Оказалось, на первой преобладают глаголы и существительные, на второй глаголы и прилагательные, а на третьей, и очень резко, только существительные, составляя две трети всех слов. Конечно, это результат преобладающего русского порядка слов: подлежащее — глагол — дополнение или обстоятельство. В самом деле, среди этих концевых существительных 40 % являются дополнениями, 30 % обстоятельствами, 16 % подлежащими, 11 % определениями, 3 % именными частями сказуемых. 61 % всех существительных приходится на третью позицию колона, 61 % всех прилагательных — на вторую позицию (понятно, что это определения, предшествующие своим определяемым), 62 % служебных слов — на первую позицию (тоже понятно: это колоны, начинающиеся с если, когда, однако и т. п.).

Таблица 3

Таблица 4. Пропорции частей речи в 3-словной строке 4-стопного ямба (хХхх)

Таковы три фактора, определяющие расположение частей речи в словах типа хХхх и ххХх в строках 4-стопного ямба. Фонетика через ритм предупреждает, что эти слова могут находиться только в трехсловных строках, и как они в них оказываются на первой, второй и третьей позиции. Морфология заставляет предполагать, что на общем фоне существительных в словах хХхх должны преобладать прилагательные, а в словах ххХх глаголы — независимо от позиции в строке. Синтаксис уточняет, что это преобладание прилагательных должно усиливаться на средней позиции трехсловия, а преобладание глаголов — скорее на начальных.

Теперь посмотрим, как эти тенденции, заданные общеязыковыми данными русской фонетики, морфологии и синтаксиса, реализуются в ходе развития русского стиха. Это показано в двух таблицах (таблица 4 — для слов хХхх, таблица 5 — для слов ххХх), в процентах.

Слова строения хХхх на первой позиции. Морфология диктует для слов этого типа преобладание прилагательных, «На утренней заре пастух». Синтаксис диктует для первой позиции преобладание глаголов (и в меньшей степени — существительных), «Мне нравились его черты». Какая тенденция сильнее? У поэтов XVIII века — Ломоносова и Сумарокова — решительно побеждает морфология: процент прилагательных такой же, как в прозе, около 40 %, тогда как процент глаголов — на четверть ниже, чем в прозе, 16 % вместо 21 %. Но у поэтов XIX и начала XX века, от Жуковского до Полонского, а потом у Блока и Брюсова, давление синтаксиса явно становится сильнее, а давление морфологии — слабее. Процент прилагательных, диктуемый морфологией, падает на треть, до 27−28 %, а за этот счет процент глаголов, диктуемый синтаксисом, повышается до уровня прозы и даже немного выше, 20−24 %. И только на исходе обозреваемого периода являются два поэта-аутсайдера, возвращающиеся к тенденциям XVIII века, к преобладанию прилагательных, 46 %, даже больше, чем в прозе: «Трусливые и злые речи», «В мистической купаясь мгле». Это Вяч. Иванов, известный архаизмом своего языка и стиля, и Андрей Белый, известный экспериментальным архаизмом своего ритма: теперь мы можем добавить, что они отличаются также и архаизмом своего стихотворного синтаксиса. Но и эта реакция — неполная: морфология переходит в контрнаступление, прилагательных становится больше, но синтаксис не отступает, глаголов не становится меньше, 26 % — это даже чуть выше, чем в XIX веке.

Попутно заметим одну особенность. В синтаксисе прозаических трехсловий на первой позиции глагол в 1,5 раза преобладает над существительным: 34 % против 24 %. В синтаксисе стиха — наоборот: в XVIII−XIX веках существительное в 1,5−2,5 раза преобладает над глаголом, и только у Белого и Вяч. Иванова они сравнялись. Как кажется, это не специфика слов типа хХхх, а специфика стиха вообще: во всех словораздельных вариациях трехсловных строк 4-стопного ямба (по крайней мере у Пушкина) существительные в начале строки в 1,5 раза преобладают над глаголом. Почему? Может быть, дело в том, что в целом для зачинов колонов в прозе действительно характерно преобладание глаголов над существительными, однако для зачинов предложений — первых слов после точки, — наоборот, характерно преобладание существительных над глаголами (подлежащих над сказуемыми): по предварительным подсчетам в начале предложения существительные преобладают над глаголами почти вдвое. То есть, может быть, синтаксис стихотворной строки берет пример не просто с синтаксиса колонов, но с синтаксиса колонов, начинающих предложение. Если это так, то это лишний раз показывает, как метрическая выделенность стихотворной строки стимулирует и ее синтаксическую выделенность, что важно.

Таблица 5. Пропорции частей речи в 3-словной строке 4-стопного ямба (ххХх)

Теперь рассмотрим слова строения хХхх на второй позиции. Морфология по-прежнему диктует для этих слов преобладание прилагательных; но теперь и синтаксис также диктует для этой позиции преобладание прилагательных (и глаголов). Обе тенденции действуют в одном направлении. В результате доля прилагательных на второй позиции стремительно и неуклонно возрастает. В XVIII веке, у Ломоносова и Сумарокова, процент прилагательных в стихе на этой позиции почти такой же, как в прозе, 44 %. В XIX веке, у поэтов от Жуковского до Фета, он повышается на пятую часть, до 53 %; в начале XX века, у Брюсова и Блока, он повышается еще на пятую часть, до 63 %. Вяч. Иванов и А. Белый и здесь отличаются от своих современников, однако на этот раз движутся не против течения, а по течению: процент прилагательных повышается до максимума — 68 %. Это в полтора раза больше, чем было у Ломоносова и в прозе. За счет каких частей речи идет это нарастание? Не за счет глаголов: мы видели, что синтаксис трехсловий поощряет глаголы на второй позиции. Действительно, доля глаголов здесь хоть и вдвое ниже, чем в прозе, но не обнаруживает тенденции к дальнейшему снижению: наоборот, от XVIII к XIX веку она повышается вдвое и затем прочно держится на уровне 10−15 %. Нарастание прилагательных происходит за счет существительных. В XVIII веке доля существительных выше, чем в прозе, 45 %; в XIX веке она снижается на треть и опускается ниже прозы, до 28 %; в XX веке она снижается еще на треть, до 19 % у Белого и Вяч. Иванова. Мы помним, что в синтаксисе трехсловий существительные на второй позиции держались слабее всего; таким образом, перед нами картина совместного торжества морфологической и синтаксической тенденций.

Слова строения ххХх на второй позиции. Морфология диктует для этого типа слов преобладание глаголов, «Немного отворила дверь»; а синтаксис диктует для этой позиции, как мы видели, преобладание прилагательных, «Желаний своевольный рой» (и лишь во вторую очередь — глаголов). В XVIII веке, у Ломоносова, морфологическая тенденция пересиливает, хотя и не так мощно, как в прозе: доля прилагательных сильно возрастает по сравнению с прозой, однако доля глаголов все-таки выше. Но затем этот перевес морфологической тенденции все более слабеет. В прозе доля глаголов в 2,5 раза больше, чем доля прилагательных, 44 % против 18 %; в стихе Ломоносова — в 1,5 раза; в стихе Жуковского и Пушкина — только в 1,2 раза; в стихе поэтов от Тютчева до Блока они сравнялись, 42 % и 41 %; и наконец, у Брюсова, Белого, Вяч. Иванова перевешивать начинают прилагательные, больше чем в 1,5 раза. Сдвиг от XVIII к XIX веку происходит преимущественно за счет убывания глаголов, сдвиг от XIX к XX веку — за счет нарастания прилагательных: мы опять видим, что синтаксический фактор вступает в силу позднее, чем морфологический.

Наконец — слова строения ххХх на третьей, конечной позиции. Морфология и здесь диктует для этих слов преобладание глаголов, «И муж Татьянин показался»; а синтаксис, как мы знаем, диктует для этой позиции очень сильное преобладание существительных, «Ждала Татьяна с нетерпеньем». В XVIII веке, у Ломоносова и Сумарокова, как обычно, доминирует морфологическая тенденция, доля глаголов повышена даже больше, чем в прозе, доля существительных и прилагательных точно такая же, как в прозе. На переходе от XVIII к XIX веку, к Жуковскому, — резкий сдвиг: вступает в силу синтаксическая тенденция. Доля глаголов сокращается почти вдвое, с 56 до 30 %; доля существительных возрастает больше чем вдвое, с 23 до 48 %. Это, по-видимому, оказывается для существительных пределом возможностей: доля их больше не растет и даже слегка уменьшается. Однако доля глаголов продолжает убывать и далее, но уже за счет прилагательных: в XIX веке доля прилагательных вырастает на треть, а от XIX к XX веку еще на четверть. Это крутое падение глагола — прямое следствие торжества синтаксического фактора над морфологическим. Заметим, что приводимые цифры относятся только к словам ххХх на последней позиции трехсловных строк («Так нас природа сотворила»); если же взглянуть на слова ххХх на последней позиции двухсловных строк («Как государство богатеет»), то эти тенденции будут еще отчетливее: падение доли глаголов от XVIII к XIX и XX веку — 60, 20 и 18 %, повышение доли существительных — 20, 50 и 53 %, повышение доли прилагательных — 11, 20 и 24 %.

Говоря о падении доли глаголов на последней позиции стихотворной строки, нельзя не вспомнить еще один фактор формирования стиха — рифму. В русской поэзии рано стали избегаться рифмы глагола с глаголом как чересчур «легкие» — против них предостерегают уже учебники XVIII века. Действительно, доля женских глагольных рифм в русской поэзии стремительно падает: у Симеона Полоцкого их 75 %, у Ломоносова 28 %, у Пушкина 17 %, у Брюсова 7 %, у Маяковского 1 %. А в начале XX века вслед за глагольными сокращаются и однородные рифмы других частей речи: прилагательных и существительных с одинаковой парадигмой склонения. Глядя на эту картину, Р. Якобсон в свое время предположил[661], что на протяжении всей истории русской поэзии действует единая тенденция к «деграмматизации рифмы» и что источник ее — не языковой, а чисто эстетический: забота о художественном разнообразии и непредсказуемости стиховых окончаний. Теперь в этом можно усомниться: по-видимому, источник ее был все-таки языковой, а именно: порядок слов русского языка, побуждавший, как мы видели, заканчивать колоны существительными (а не глаголами, как, например, в латыни). Когда поэты XVII века создавали русский рифмованный стих, то в поисках рифм они обратились прежде всего к глаголам с их однообразными окончаниями. Только потом эта фонетическая тенденция столкнулась с синтаксической: синтаксис упорно выталкивал в конец стиха не глаголы, а существительные. И синтаксическая тенденция одолела: глагольные рифмы стали избегаться, а через двести лет за ними последовали и другие грамматически однородные рифмы.