Небо внизу

— Я слушаю вас, — Теодора склонилась к гостье, вся — воплощенное внимание и сочувствие. Этот прием неплохо работал с проблемными клиентами в банке — возможно, сработает и сейчас.

— Ваш предшественник… Этот бесчестный человек… Я ходила к нему каждую неделю. В дождь и в жару, усталая, отчаявшаяся, я шла к этому негодяю за помощью — и совершенно напрасно! Только вообразите — каждую неделю, через весь город, и каждый, каждый его житель знал о моем позоре! Но я вынуждена была идти. Потому что у меня не было выхода. К сожалению, в Канье нет другого мага с широкой общей практикой. Только парочка акушерок, целитель и гадалка, но гадает она, я вам скажу, преотвратно — всем обещает скорое сердечное чувство, и что бы вы думали? У меня из сердечных чувств только гипертония! Я так и сказала ей, когда встретила в церкви Всеблагого Огня. Клотильда, говорю, паршивка ты эдакая! Кто обещал мне роковую встречу со жгучим брюнетом? И что? Где этот брюнет? И знаете, что она мне ответила? Ты, говорит, к портному ходила? Ходила. Он тебе шелковый халат шил? Шил. Так вот она, эта встреча! Совершенно, говорит, роковая, — потому что шел на твоем халате орешками крашеный и пятнами пойдет после первой же стирки. Ну вы представляете? — торопливо схватив поднесенный Томом стакан воды, розовая дома осушила его стремительными глотками.

— Это совершенно непозволительно, — сочувственно покивала Теодора. — Никакой профессиональной этики.

— Да! Именно! Я так и сказал! Мошенница ты, говорю, и паршивка! Без этики! Ты мне что обещала? Что встреча будет с брюнетом! А разве господин Скорцо брюнет? Ну а кто же еще, — отвечает эта мерзавка. До того, как облысел, как раз брюнет-то и был! — на мгновение гостья остановилась, с астматическим присвистом хватая воздух, и промокнула лицо крохотным кружевным платочком. — Но даже эта нахалка не идет ни в какое сравнение с вашим предшественником. Я ходила к нему через день! Два года я страдаю подагрой, это нечеловеческие боли, но я вынуждена была идти — а этот мошенник так ничего и не сделал! Он палец о палец не ударил. И в этом есть ваша вина! Вы, именно вы, передали патент господину Туро. Ну разве это возможно? Достаточно один раз посмотреть в его бесчестные глаза, чтобы понять — с таким человеком дело иметь не стоит!

— Мне очень жаль, — сокрушенно потупила очи в пол Теа. — Патент передавала моя бабушка, а пожилые люди так доверчивы…

— Да. Конечно. Я все понимаю. Моя бабушка тоже совершала странные вещи. Взяла и отдала свою сумочку соседке. Я спрашиваю у нее: бабушка, где сумочка? А она: Эмилия, дорогая, Роза так просила, так просила — и вернуть обещала через пару дней. И что потому? Как вы думаете, что потом! Да я неделю к этой старой мошеннице ходила, чтобы сумочку вернуть! А когда все-таки вернула — смотрю, а на ней все бусины срезаны. Совершенно нельзя людям доверять. Обманывают всех — женщин, сирот, стариков.

Смятая и сокрушенная лавиной слов, Теодора беспомощно посмотрела на контрактного. Тот стоял у стены с травоядно-бессмысленным выражением лица и, кажется, совершенно выключился из реальности. На мгновение Тео почувствовала зависть. Если бы она тоже могла выключаться, как робот, пропуская мимо ушей всю бесконечную человеческую глупость…

Поймав ее взгляд, Том на мгновение закатил глаза — так быстро, что Тео даже не поняла, померещилось это или действительно было.

— Я так вас понимаю, госпожа Натта, — отрабатывая привычный сценарий, Теодора мягко дотронулась до ее руки. Клиент должен видеть в сотруднике банка союзника, а не врага. — Может, вы расскажете мне, что же у вас произошло? Я приложу все усилия, чтобы помочь.

— Что произошло? О, вы еще спрашиваете! Об этом знает весь город! Соседи надо мной смеются, на рынке шушукаются, а в дом Огня мне и зайти-то неловко. На Омовение пламенем я самой последней захожу, чтобы перед людьми не краснеть. А все из-за него! Из-за мужа! Является ко мне каждую ночь, подлец!

Теодора ошарашенно заморгала. Конечно, пыл господина Натта поражал воображение. Являться каждую ночь к этому громогласному чудовищу — да у мужика, должно быть, стальные яйца. Но в чем тут, собственно, проблема?

— Госпожа Натта, я понимаю, это очень деликатный вопрос… Иногда мужчины непозволительно навязчивы…

— Вот! Именно, дорогая моя! — схватив Теороду за руку, розовая дама так сжала ее, что кости затрещали. — Вы меня понимаете! Мужчины действительно непозволительно навязчивы. Ну умер ты — так иди же к Предвечному огню! Воспари в горнюю высь, слейся душой с солнцем — все, как написано во Всеблагой книге. А кухню-то мне зачем громить?

— Простите, что? — Говорить было физически трудно: челюсть отваливалась, и это сильно влияло на дикцию.

— Кухню, говорю, не нужно громить, — любезно повторила розово-бисквитная дама. — Каждое утро прихожу — а там все вверх дном. Вещи разбросаны, продукты попорчены. Посуду почти всю перебил, подлец. Как начал фарфорового сервиза, который нам мама на свадьбу подарила, так и не останавливается! Это все потому, что он матушку мою не любил, — склонившись к Теодоре, доверительно прошептала гостья.

— Вы думаете, что ваш супруг восстал из могилы, потому что не любит вашу матушку? Он что, преследует ее? — попыталась собрать разбегающиеся мысли Тео.

— Что? Нет! Конечно, нет! Паршивец этот мою почтенную матушку на дух не переносил, это вы верно поняли. Мать моя была женщина достойная и разумная, она сразу поняла, что это за человек. И всегда мне говорила: не за того ты, Милли замуж вышла. Испортит он тебе жизнь и все денежки профукает. Вот так говорила, говорила, а потом и умерла. Потому что этот паршивец ей все нервы истрепал — а без нервов какое же здоровье? Но дело, дорогая моя, не в этом. Дело в том, что мой Франко… этот бесчувственный, жестокий человек… О, моя дорогая, вы так молоды, в не знаете, что такое мужчины! — трагически взвыв, гостья наклонилась и с размаху врезалась лбом в плечо Теодоре. Та рефлекторно обняла мягкие, как свежевыпеченная булочка, плечи.

— Ну что вы, господа Натта. Этот человек не стоит ваших слез. Успокойтесь, прошу вас, не терзайте себя. Расскажите мне все — и увидите, вам сразу станет легче.

— Да. Да, вы правы. Сейчас, моя дорогая, — все еще всхлипывая, гостья прижала к глазам уже изрядно изгвазданный платочек. — Это подлец… он… он… он… Он закрутил шашни с нашей служанкой! Я сотни раз спрашивала его — но мерзавец все отрицал. Но я же видела, видела как мой Франко смотрит на эту вертихвостку! Да он глаз не сводил с ее задницы! Но я была бдительна. Я ни на секунду не упускала негодяя из вида. А потом он умер. Три месяца все было спокойно. Я возносила моления огню, сожгла три самых жирных курицы и целую бутылку самого лучшего оливкового масла. Я все сделала для того, чтобы душа этого мерзкого грешника воссоединилась с солнцем! А он… он разгромил мою кухню! Сначала я думала, что это соседские мальчишки. Потом решила, что в нам забираются воры. Но двери в дом заперты, окна закрыты — а бесчинства продолжаются и продолжаются! Это потому, что Франко мне мстит!

— За что?

— За то, что не дала согрешить! Мерзавец даже на том свете не может забыть тощую задницу этой безнравственной девки! И является в дом, чтобы излить свою злобу. Вы ведь знаете, дорогая моя — разгневанные духи так мстительны. Только вы можете мне помочь! Упокойте душу моего мужа! Изгоните, развейте, отправьте к Предвечному Солнцу. Что угодно — только избавьте меня от этого ужаса!

— Конечно, — Тео преданно посмотрела гостье в глаза. — Я сделаю все, что могу. Приложу все профессиональное умение, чтобы ваш муж обрел вечный покой в объятиях Солнца. Идите домой, госпожа Натта, и ни о чем не беспокойтесь. Сегодня днем я приду к вам и осмотрю комнату. Как только я пойму, какие цели преследует душа вашего супруга — сразу же приму все необходимые меры.

— Спасибо. Спасибо вам, дорогая. О, милая моя, я знала, что вы мне поможете! Только женщина может услышать женщину. Спасите меня, и я буду вам благодарна до самого последнего дня жизни.

— Ну что вы, госпожа Натта. Это моя работа, — скромно потупилась Тео.