Императрица всех сезонов

Таро смотрел вперед, пока император разглядывал его. Если он сильнее выпрямит спину, она треснет. Отец часто разглядывал Таро, когда он вырос.

— Отец, — монотонно сказал Таро.

— Сын, — ответил император. Голос императора всегда заставлял Таро думать о ржавом железе холодном, твердом, бесполезном. Я думал, ты будешь играть у себя, — Таро сглотнул от едкости в голосе отца. У императора были другие взгляды на мужество. Мужчины не плакали. Не были маленькими. Искали власть. Таро почти все дни избегал отца.

Император хотел избавить восток от ёкаев. Таро хотел тихие места, где он мог изобретать.

«Если бы я не знала лучше, подумала бы, что ты из шестеренок и пружин», — говорила в детстве его няня. Император не понимал страсть сына к изобретениям. Ходили слухи, что когда-то император был мягче, сильно любил, не осуждал. Если так и было, Таро не видел этого. А Таро слуги и придворные шепотом звали Холодным принцем. Металл, а не человек. Без сердца. Может, так и было.

— Я услышал шум, — Таро не скрывал раздражения. Мышца подрагивала на его челюсти.

— Мы поймали каппу во рву, — сказал император.

Таро выдохнул. Каппа голодал, раз рискнул подобраться к дворцу.

Его отец вскинул серебряную бровь.

— Невероятно, да? император нетерпеливо махнул рукой и громко сказал. Довольно.

Гул прекратился.

Каппа замер. Его черные глаза, полные страданий, посмотрели на императора.

— Он гадко пахнет, — отметил император. В Главном зале пахло рыбой и водой пруда. Император вскинул голову. Бросьте его в Зимнюю комнату.

Каппа не понимал слова людей, но это означало смертный приговор. Глаза каппы стали решительными. Существо открыло клюв, закричало и толкнуло самураев.

В один прекрасный миг стражи взлетели в воздух, описали изящные дуги, и Таро поразился силе маленького ёкая. Самураи врезались в стену со стуком, обмякли.

Порыв снега из Зимней комнаты проник в Зал, мешая Таро видеть. Каппа вырвался из белизны, направляясь к Таро и его отцу, пальцы с перепонками тянулись, клюв открылся в крике.

Таро расправил плечи и считал вдохи. Один. Два. Три. Его маска не дрогнула. Как и у императора. Они отличались, но схожие черты у них были. Холод. Гордость. Никто не посмеет перечить императору или принцу. Это вызовет гнев богов и богинь. Религия была величайшим оружием императора.

Священники быстро загудели проклятия, встали и покачивались. Каппа замер, зажал ладонями уши. Тщетно. Воздух сгустился и трещал от чар священников. В зале стало холоднее. Каппа упал на колени, согнулся. Парализованный.

Император рявкнул ошеломленным самураям:

— Вставайте.

Самураи медленно пришли в себя и потянули обмякшее тело каппы к порогу Зимней комнаты. Таро отвернул голову, когда они бросили его.

Если каппе повезет, холод убьет его раньше, чем хищники. Комната Времен года создавала свою погоду с помощью мастера Ушибы, верного сезониста. Могла начаться снежная буря. В Зимней комнате умереть проще всего.

Волна холодного ветра ударила по Таро, и двери закрылись.

«Хотя бы не Летняя комната», — он напрягся от мысли. Жар давил, как раскаленное железо, обжигая кожу жертв.

Дубовая балка вернулась на место. Каппа визжал, бил кулачками, и двери дрожали. Тщетно. Двери не выпустят каппу, они выстоят даже под натиском они, самого сильного ёкая. Таро повернулся и пошел прочь.

— Ты не останешься? окликнул его отец.

Что-то сжалось в Таро. Отвращение вырвалось звуком из его горла, и он позволил маске слететь на миг.

— Боюсь, не все так любят смерть, как ты, — ответил он.

Император рассмеялся.

— Прячься в своей комнате. Но я жду тебя на ужине завтра ночью. Нужно обсудить состязание.

Таро прикусил язык. Состязание. Его тяжелые шаги сочетались со стуком его сердца. Несколько дней, и сотни девушек прибудут во дворец, вооруженные и с надеждой. Правила были простыми: выжить в комнатах, покорить времена года, завоевать принца.

Таро кипел от угрозы его одиночеству и глупости того, что он стал призом, который нужно завоевать, вещью на продажу. Он покачал головой. Нет. Он не будет праздно стоять, пока его лишают жизни. Девушки могут приходить. Они могут покорить комнаты. Одна, может, даже победит. Но Таро не женится на ней. У него был план.

ГЛАВА 3

Мари

Солнце было оранжевым мерцанием на горизонте, зеленые деревья казались черными в сгущающихся сумерках. Вязкий снег был на пути Мари, зима сдавалась весне. Она поспешила к дому, горбясь от холодного ветра.

«Лучше не оставаться в лесу в темноте».

Последний луч света пропал за горизонтом, и Мари вышла из леса. Чистый запах наполнял разреженный воздух. Она глубоко вдохнула. Дом.

Несколько шагов, и Мари оказалась у ворот Цумы, ее деревни. Бумага, привязанная к железным прутьям, трепетала от ветра. Ниже были дары, оставленные для ее народа, и они выглядели поразительно ярко на фоне черных ворот и серой каменной стены вокруг Цумы. Путники редко забирались на гору. Те, кто не привык к высоте, страдали от головной боли, бессонницы и головокружения горного безумия.

Но некоторые люди и ёкаи так рисковали.

Они приходили и оставляли подношения ее клану рыбу, заколки с цветами, оби из расшитого шелка, даже медные монеты. С каждым подарком был мон, семейный герб в форме оранжевых штокроз с тремя листьями или пересекающихся колец. Глупо. Мари скривила губы, забирая подкуп. Ее клан будет рад подаркам, но они не пощадят те семьи. Все были добычей.

Мари шла по пустым дорогам Цумы по памяти. Деревня была маленькой, но построенной замысловато. У улиц не было названий, а у домов номеров. Дома были схожими, деревянными и без украшений. Соломенные крыши всегда заставляли Мари думать о ладонях, сжатых в молитве. Многие боялись клана Мари, многие желали, чтобы их уничтожили. Только жители Цумы знали, кто жил в каждом доме, и как соединялись кусочки головоломки.

Два поворота налево, четырнадцать шагов, и Мари была дома. Свет сиял за ставнями окон ее домика. Она замерла с ладонью на двери, вдохнула, успокаиваясь. Одно дело столкнуться с самураем в сарае. Внутри ее ждал противник опаснее. Мари покачала головой и рассмеялась от своего детского страха.

«Это просто твоя мама».

Внутри она сняла сандалии, бросила подарки и прошла в комнату. Пол скрипел под ее ногами. Еще одна защита: половицы пели, чтобы никто не пробрался незаметно. Тепло покалывало ее ладони и щеки, деревянный интерьер дома стало видно лучше. Кроме низкого столика, в комнате намеренно ничего не было. Всем вошедшим дом казался простым. Бедным. Но под поющими половицами было скрыто немыслимое богатство.

— Ты опоздала, — тихий и ровные голос матери донесся из кухни.

Обычно комнаты разделяла ширма, но сегодня она была сдвинута. Обрамленная аркой, ее мама выглядела мило, склонившись над ирори. В маленьком камине оранжевый огонь лизал дно железного чайника. Пар полетел из носика с тихим свистом. Мать Мари, Тами, налила горячую жидкость в керамический чайник на простом деревянном подносе. Запахло цветами. Жасминовый чай. Любимый у Мари. С отточенным изяществом ее мама прошла в комнату с татами и опустила поднос в центр столика.

— Как это прошло? ее мама опустилась на колени и наливала. Мари?

Мари пришла в себя и шагнула вперед.

— Люди будут искать императорского самурая.

Ее мама изящно пожала плечами, сделала глоток чая.

— Опозоренный самурай. Он любил публичные дома, часто бывал с девушками, — Мари поежилась. Никто не придет за ним. Присаживайся, — приказала ее мама. Мари послушалась, опустилась напротив нее. Как все прошло?

Мари вздохнула, сложила ладони на столе.

— Все прошло хорошо. Он даже не задел мое оружие, — она гордо вскинула голову.

Темные глаза ее мамы сверкнули.

— Это последний.

Сердце Мари дрогнуло. Ее гордость пропала, появилась тревога. Вскоре начнется путь куда опаснее.

Ее мама провела ухоженным пальцем по краю керамической чашки.

— Жаль, ты не унаследовала мою внешность.

От слов матери Мари ощутила укол, словно иглу в боку.

«Если бы только твои волосы блестели как мои. Твои тусклые и безжизненные. И твои зубы так нехорошо перекрывают друг друга. Может, если бы ты стояла прямее, то не выглядела бы так слабо», — Мари, как всегда, невольно пялилась на мать, на все, чем она должна была быть, а не была длинные волосы цвета полночного неба, золотистая кожа, что не нуждалась в пудре, изящное гибкое тело.

Мари редко смотрела в зеркало. Она забросила надежду, что ее отражение изменится, уже давно. Она перестала расти после пяти футов. Она не была толстой, но была мускулистой, крепкой. Ее лицо было круглым, в форме яблока. Она не была страшной. Она была простой. И в деревне поразительно красивых женщин простота означала не привлекательность.

Общей чертой с матерью, как и у всех ёкаев Жен-зверей, у Мари был зверь, скрытый в ее человеческом облике. Жены-звери рождались с одной целью: обманом заставлять мужчин жениться, а потом воровать их богатства.

«Мужчины всегда забирают. Женщины отдают, — как-то сказала мама Мари. И наш клан когда-то давно решил перестать давать и начал забирать».

Мари не слушала слова мамы. Она не хотела извиняться за свои изъяны.

Ветер бил по ставням, принес крик. Не волка, медведя или совы. Жены-зверя. Мари вздрогнула, забыла о словах матери. Она знала причину воя.

— Хисса еще рожает?

— Ты бледная. Я оставила тебе немного ужина, — сказала ее мама и подвинула к Мари крытый поднос.

Мари убрала ткань с подноса, увидела миску вязкого риса с кусочками сухих водорослей. Ее желудок заревел.

«Хисса подождет пару секунд», — она пальцами зачерпнула рис и сунула в рот.

— Мари, — возмутилась ее мать. Ты забыла, как использовать хаси?

Мари пожала плечами. Ей даже нравилось оскорблять в этом маму.

— Так вкуснее, — она шумно облизала пальцы. Хисса? спросила она.

Мама сжала губы. Она пристально смотрела на палочки. Мари сжала кулак на коленях. Противостояние. Ее мать не ответит, пока Мари не послушается. Вздохнув, Мари взяла палочки и продолжила есть ими. Ей стоило помнить, что спорить с мамой нельзя.

«Ее ты никогда не победишь. Один взгляд, и ты сожмешься, как слизняк, посыпанный солью».

Ее мать не спешила отвечать.

— Все еще рожает. Но ее время близко.

Мари проглотила рис.

— Надеюсь, у нее девочка.

— Было бы хорошо, — улыбнулась Тами со странными горечью и едкостью. Мари напряглась. Она была единственным ребенком, но ее мать рожала и других. До Мари было два мальчика. Два брата, которых она не знала. В Цуме оставляли дочерей и бросали сыновей. Жены-звери передавали черты только по женской линии, они были полнокровными ёкаями. Мальчики были полукровками, мерзостью.

Мари сосредоточилась на еде. В дверь постучали. Мари стала жевать медленнее.

«Кто это может быть?» — гости ночью были не обычным делом.

Дверь отъехала, звякнули колокольчики. Вошла Аюми, ее сандалии были на ней, и это означало плохие новости.