Квирит

— Скелет с золотыми костями — прекрасное средство, чтобы проверить тебя и ко мне привести. Он послушный. А праздник, удобный предлог для того, чтобы душу любую забрать из аида и без трудностей лишних отправить к живым.

— О Геркулес…невероятный цинизм. “Он послушный”. Я знаю, что в глобальных стратегиях простые солдаты, новобранцы часто разменная монета, приманка, небольшая жертва ради спасения остальной армии, генералов или целой страны. Мутнеют образы человека как личности, когда стоят глобальные задачи, но мне всегда было до боли дискомфортно слышать “личный состав” вместо имён. Враг вместо человека. За всю свою карьеру я так к этому и не привык, хотя и сам использовал эти слова. Но старался сильно не думать об этом и отстраняться, что бы самому себе не задавать лишних вопросов. А после многих бесед с Элизией и книгами я ещё больше ощутил всю мерзость замены слов и обесчеловечивания других…Одновременно с этим я понимаю, что если бы не было тебя и твоего плана — я бы понёс наказание за добровольный уход из армии без всякого согласования с генералами. В любом случае я шёл в царство Фавна без всяких мыслей, что смогу возвратиться оттуда прежним. Возможно в том лесу, я бы навеки и остался лежать у какого нибудь камня, проткнув себя мечом.

— Не проткнул бы. Ты бы искал новые пути, стараясь проникнуть в слегка приоткрытые двери. За тысячу лет мы, бессмертные боги, привыкли, что первого счастье — горе другого. Каждый невидимо связан с другим, чтобы все находились во благе взаимном. Но не думай, что я лишь играюсь людьми. Я так же, как ты, хочу изменений! По разным причинам. Ведь без них власть держать невозможно в веках. А люди и боги, что к изменениям склонны и их не бояться, и власть могут взять, и скинуть с престола, живущего прошлым, отца.

— Не удивительно, что боги и политики видят людей похоже…но во имя Венеры, я хочу изменений для грустной участи человечества. Сделать его более прекрасным! Я заметил, что многие мудрые умы очень часто говорят о прекрасных, глобальных изменениях. Хотя не все идеи, которые предлагают, являются и правда красивыми, побуждающими людей к развитию и гармонии, но я вижу, что те, кто пытаются думать широко и свободно- куда ближе к мудрости.

— Хохо, обязательно жажду я встречи с тобой после жрицы мудрейшей! Кстати вспомни, на сцене, когда горем объят персонаж, охотнее зрители плачут, смеются и чувства свои выражают. Для него это плохо, а история только цветёт и становится зрителю ближе. Когда позже случается счастье с героем, то с радостью зритель вдыхает, внимание всё направляя на пьесу, а автор приходит в восторг. Дурного и доброго перепетия. Любые боги-натуры творческие. Но и сам космос и развитие любой жизни — дело драматурга неизвестного, что даже стоит над богами. Вот и судьбы людские и история рода людского такая. О Фавст, имеешь вопросы иные?

— Ах, Юпитер…интересные у тебя мысли. Но если ты и так знал о моей судьбе и ждал встречи со мной, то зачем все эти испытания?

— Судьба, узнанная заранее подобна картинке идеального предмета, что застрял в голове. Она размыта и не всегда понятна. Но явью становится только из-за усилий предпринятых. Тогда то ты и сможешь увидеть, какая она поистинне, без мутного стекла.

— А их могили всегда были в том лесу?

— Нет труда для бессмертных богов сделать ямы в земле и почившие кости собрать, чтобы ночью, в лесу, ты споткнулся о них. О твоём же желании в лес, в годовщину прийти, я также от Мойр узнал. Прежнего места, погибшие кости, не помнят, ибо испили, после смерти, воды, отбирающей память.

— Годовщина убийства в канун праздника…умно…и жестоко

— Так и есть. Многие люди ведутся на даты и видят в цикличности дней красоту. Пойми меня, Фавст, боги смотрят на мир по иному, иначе, чем многие люди и даже политики ваши. Сложно бывает понять скоротечные вещи, как жизнь человеческая, когда ты бессмертен и силу небес над другими богами и смертными держись. Фавст, я знаю, что больно ровнять с муравьями людей, хотя сын Мирмидон не стеснялся влезать в этот облик. Но их миллиарды, а вас в скором времени будет не меньше. Но часто ли люди — гиганты свой шаг замедляют, чтобы взгляд опустить и подумать о судьбах букашек? А если подходят для планов глобальных, то всем всё ранво на их жизни. Боги и люди ведут себя схоже. Помнишь, что было у предков твоих? Пришедших из Илиона48? Считал я, что на Земле слишком много людей развелось и задумал войну троянскую, которая должна была сократить население и особенно, потомков-полубогов истрибить. Не первый раз я думал о массовых чистках… Замышлял я дела, даже чтобы наслать бурю ужасную и шторм на бескрайнюю землю, и спешил покончить с расой смертных людей, объявив, что жизни закончу людей и полубогов, чтобы дети богов не совокуплялись с жалкими смертными. Хотел я, чтобы благословенные боги отныне, как прежде, жили отдельно людской суеты. На тех, кто рождён был от бессмертных и человечества, воистину, возложил тяжкий труд и горе на горе. Но вижу спустя сотни лет, что глупы подобные действия. После падения Трои, рушили храмы и грабили греки всю землю. Мало кто из них вернулся домой, из-за варварского своего поведения. Одни боги помогали людям, другие пытались убить. Афродита пыталась богов усмирить, что озверели друга против друга во время Троянской войны. Супружеские отношения совсем они позабыли и пытались друг другу лишь насадить и людей убивать. Она же пыталась вернуть всех на ложе супружеское и усмирить. Или возьмём Прометея. Как только я занял Олимпа престол и между богами поделил полномочия, раздав должности им, принебрёг человеческим племем несчастным. Боги аристократами мнили себя, а людское — рабским ярмом. Лишь Прометей воспротивился грубости против людей. Как итог, спустя много веков говорю, что в железном диктате, облаков собирателя бога, я смысла не вижу. Мне нужны изменения. Чтобы не думали боги и люди о бунтах и власти Олимпа свержения. А то будут бояться и слабости дальше искать, чтобы в мягкое место ударить. Нет в страхе в развитие. Хотя стоит признать людские слова, что не было бы цены добра, не будь оно оттеняно злом… В любом случае, есть угроза богам и иная. Я думаю, как бы остаться в умах Олимпийцам, чтобы не канули все мы в пучину забвения, когда бог Иудейский из азии мир покорит. Хотя бог тот лишь простая мутация и совмещение вер и традиций религих иных, но для народа становится более истинным, чем все боги Олимпа и подземного мира. Если хотим мы остаться в умах поколений и о будущем думать, то стоит принять изменения. Придуманный бог им дороже и люди уходят к нему, покидая отца своего, что дал им законы и совесть. Возможно устали они от диктата богов и жестокости Зевса, и других обитателей неба. Поэтому….Гениальный план я имею, о, Фавст! Я водами Стикса клянусь, что знаю, как в веках нашу культуру нести и в мрамор богов заключить, чтобы люди во веки веков не забыли о нас!

На финальных словах, прозвучали раскаты грома, создав удивительную атмосферу всему происходящему. Юпитер был так воодушевлён собственной речью, что казалось он репетировал её днями напролёт, оттачивал каждое слово и движение. Отчего Фавст чувствовал гордость, в каком то смысле, что сам громовержец выступал перед ним подготовившись.

Затем Юпитер добавил:

— Но об этом всё так же попозже. У тебя ещё остались какие нибудь вопросы?

— Ого! Буду ждать раскрытия планов. Мне приятно, что всё же я вижу бога, который не окаменел, подобно жертвам Горгон, а хочет меняться сам и быть причиной благих изменений вокруг. Пускай даже за счёт собственного самоутверждения и сохранения власти. Вопросы же… мне было интересно, сам ли Капаней сбежал из аида?

— Пусть он так думает хаха! В действительности он не имел ни шанса сбежать в одиночку. С Аидом имел уговор я, ибо жаден мой брат до каждой души в своём царстве и не отпустил был по воле доброй он сам Капанея. Однако напомнил безвидному, о минувших дней долге. Сперва упирался он просьбе моей, не желая свой шлем оставлять и невидимость греку давать. Не хотел отпускать Капанея и сбежавшую душу позже, проблемно, искать, чтобы в царство аида, в счёте конечном, вернуть. Но в конце согласился и шапку оставить, и подземный указ всем раздал, чтобы каждый в аиде, кто слышал и видел мужчину — молчал. Так мрачный мир и покинул мужчина в огне. Если долг передо мной подземного брата тебе интересен, то он в Асклепие, божестве медицины. Когда врачевателем стал Асклепий совершенным и начал людей оживлять, отнимая подданых новых, уязвлённый Аид попросил погубить Асклепия, молнией страшной. Так и остался он должен мне. Ипакоса же в таинства мира загробного мы посвятили и начуили ориентирам и скрытым дорожкам. Он выучил гимны, по которым врата путешествий открывать мог в мир без замыслов, смыслов и воплощений. В царстве Аида нет воли и полон он многих образов человеческих, безтелесных. Но Капанея и Ипакоса попросил не лишать я сознания, чтобы план мой сработал. К Капанею я сам не ходил, но попросил, чтобы души другие и полубоги болтали с ним рядом, чтобы слышал о выходе, через который он сможет попасть в нужное место в мире живых.

— То есть все души забывают земную жизнь? Я видел в том призрачном городе души давно умершие. Они прекрасно помнили себя, своё прошлое и что происходило в Дите.

— Души, конечно, первое время, по приходу в царство подземное помнят, что на земле испытали. Однако в мир тлена прийдя, память теряют, воду глатая из подземной реки. Память уходит у душ постепенно и поэтому есть у них время, чтобы общаться сознательно в мире Аида. А выходя на подобные праздники, души у выхода, пьют из реки Мнемозины, что преподноситься в чашах. Тем самым, они вспоминают себя. Излагая иначе, все души, в степени поздней или ранней, забывают своё прошлое состояние и только умам очень редким, как Пифагор, возможность дана помнить даже о прошлых жизнях, чтобы об этом потом рассказать и привлечь гениальных в философский чертог.

— О прошлых жизнях?

— Да, но об этом позже, у жрицы.

— А тот щенок которого встретил Капаней то же был подброшен тобой.? Чтобы усыпить его бдительность?

— Нет, это простая случайность. Но может быть Мойры и знали что то об этом, но мне не сказали.

Общение прервали несколько стуков в дверь, отдающихся эхом по всему помещению. За ней стояли двое братьев. Капаней выглядел как уже обгоревший скелет и с трудом держал в руке небольшую дубину. Последние растрескившиеся куски кожи сваливались с его лица. Тяжёлое дыхание поднимало и опускало грудь с обгоревшей и прилипшей к остатком плоти тканью. Золотой Ипакос обхватывал дубину побольше и переглядывался с братом, ожидая указа. Рык донёсся из пасти Капанея и не супев они сделать и несколько полных шагов — испепилились в прах. Внезапный свет, неописуемой силы, дезориентировал и ослепил Фавста, оставив на некоторое время ярко белое пятно вместо зрения. Резкая вспышка без последующего грома. Затем было отчётливо слышно как мужчины вышли на улицу. Кудрявый бог всё не переставал играть на своей лире. Затем с улицы послышался грубый и громкий голос:

— Начинать мы вольны, о Гермес!

— Гермес…Меркурий! — прошептал Фавст

Часть III