Кровавая лихорадка

— Если тронешь меня, или попытаешься так или иначе повлиять на мою волю, наше время вместе тут же закончится. Усек?

— Твое желание приказ для меня. — Он победно улыбнулся.

Я сняла очки и глянула на солнце, надеясь выжечь очарование его улыбки со своей сетчатки, выжечь из памяти.

Понятия не имею, кем или чем на самом деле является В’лэйн, я знала лишь одно: Он — Эльф, и чрезвычайно могущественный. В сражении, где знания означают силу, когда информация может спасти мне жизнь, где Бэрронс руководит своим маленьким мирком только благодаря тому как много он знает, я не могла позволить упустить шанс разговорить Эльфа, и кажется В’лэйн, уж непонятно по какой причине, позволит мне это.

Возможно, он солжет. Возможно, насчет кое-чего — скажет правду. Я уже научилась лучше разбираться в том, что люди говорят мне. Научилась слышать правду во лжи, и ложь в их правде.

— Ты и правда живешь уже 28 тысяч лет?

— Дольше. Примерно столько времени я не использую чары для соблазнения. Садись и мы поговорим.

После недолгих колебаний, я напряженно присела на краешек шезлонга.

— Расслабься, МакКайла. Наслаждайся солнцем. Вероятно, на некоторое время это твоя последняя возможность увидеть его.

Интересно, что он хотел этим сказать? Считает себя гидрометеоцентром? Или он способен контролировать погоду, вызывать дождь? Несмотря на все свои суждения, я вытянула ноги и удобно улеглась в шезлонге. Любуясь сапфировым морем, я наблюдала за грациозными белыми птицами, вылавливающими рыбу из воды.

— Так сколько же тебе лет?

— Никто точно не знает. — Ответил он. — В этом воплощении я прожил сто сорок две тысячи лет. Ты знаешь, что такое наши воплощения?

— Вы пьете из котла.

Он кивнул.

Я размышляла, сколько времени нужно чтобы сойти с ума? В мои двадцать два года я чуть было уже не сбрендила. Наверное, забвение может быть очень удобным. Я прикинула последствия стирания памяти, и сообразила для чего Эльфы могут его использовать. Допустим, он провел все 50 или 100 тысяч лет наблюдая, учась, создавая альянсы и наживая врагов, в момент стирания памяти он больше не будет даже знать кто были его враги. Но они то его будут знать.

Вот интересно, случалось ли так, что Эльфа принуждали силой свои же собственные сородичи пить из котла, чтобы уберечь себя от страшных последствий сумасшествия. Или, возможно, по каким то гораздо более низким причинам.

Я размышляла, раз В’лэйн точно знал, где я была и что делала, не может ли он быть виновником резни во дворце уэльского богача?

— Это ты украл амулет?

Он рассмеялся.

— Ах, вот что ты искала, а я все гадал что тебе понадобилось. Этот артефакт дает силу желанию, МакКайла.

— И что ты хочешь сказать?

— Мне это не нужно. Мои желания не нужно усиливать. Я могу создавать миры по свой воле. Амулет был создан для человека типа тебя, без заслуживающих внимания желаний.

— Только потому, что мы не можем манипулировать действительностью силой мысли, не значит, что у нас нет желаний. Может быть, мы тоже формируем реальность, просто иначе, на другом уровне и ты этого не видишь.

— Возможно. Королева допускает существование такой силы.

— Неужели?

— Поэтому она и послала меня помочь тебе, а ты поможешь нам, и вместе мы гарантируем выживание наших рас. Ты узнала что-нибудь о «Синсар-Даб»?

Я задумалась. Сказать ему? И что именно сказать ему? Может быть, я смогу использовать информацию как рычаг.

— Да.

Пальмы перестали шелестеть, волны замерли, а птицы застыли на пол-нырка. Несмотря на то, что светило солнце я поежилась.

— Пожалуйста, верни миру движение. — Все так ужасно застыло. И тут мир снова пришел в движение.

— Что именно ты узнала?

— Ты знаешь мою сестру?

— Нет.

— Не может быть! Ты ведь знал обо мне.

— О тебе мы узнали, потому что смотрели за Бэрронсом. Твоя сестра, о которой мы узнали только сейчас, не знала Бэрронса. Их пути никогда не пересекались, следовательно, и наши тоже. Теперь, расскажи мне о «Синсар Даб».

— Почему вы приглядываете за Бэрронсом?

— Так надо. Книга, МакКайла.

Я еще не все узнала. Книга — это слишком ценная информация, однозначно — за нее можно было получить побольше.

— Ты знаешь Гроссмейстера?

— Кого?

— Ты шутишь, да?

— Нет. Кто такой Гроссмейстер?

— Он проводит в мир Невидимых. Он их вожак.

В’лэйн был поражен и ничего больше. Он и Бэрронс, оба знали так много и все же им не хватало какой-то важной детали. Они оба вроде бы такие умные, и одновременно такие слепые.

— Он Эльф? — требовательно спросил он.

— Нет.

Он скептически воспринял эти новости.

— Невозможно. Эльфы никогда не изберут своим вожаком человека.

Я не сказала что он человек. Он больше чем человек. Но так как В’лэйн издевательски произнес слово «Человек» — словно это была низшая форма жизни — просто взбесило меня, и я не стала утруждать себя и поправлять его.

— Всезнающий у нас — это ты.

— Всемогущий, еще не значит всезнающий. Мы часто оказываемся ослеплены тем как много мы видим.

— Абсурд какой. Как можно быть ослепленными видениями?

— Представь, что ты способна видеть атомную структуру всего окружающего, МакКайла, прошлого, настоящего, и часть будущего, и существовать в этаком клубке. Допустим, что ты знаешь все бесконечное множество измерений. Только представь себе возможность постигать бесконечность — лишь горстка из вашей расы достигла таких знаний. Представь, что можешь видеть последствия каждого действия, даже самого слабого выдоха, во всех реальностях, но ты не можешь собрать все вместе, потому что, все живое находится в постоянном движении. Только в смерти есть покой и даже тогда, не абсолютный.

У меня и без этого представления были трудные времена существования на своем близоруком человеческом уровне.

— Короче, — оборвала его я, — значит несмотря на все ваше превосходство и могущество, вы не умнее и не лучше чем мы. Наверное, даже хуже.

Время замерло. Затем он холодно улыбнулся.

— Смейся пока можешь, МакКайла. Я сяду на твоем смертном одре и тогда спрошу тебя кто лучше. Где этот человеческий придурок, который мнит себя хозяином всего?

— 1247 Ла Ру. Склад за домом. Огромный дольмен. Он проводит их через него. Можешь ради меня уничтожить камень?

— Твое желание — мой приказ.

В‘лэйн исчез.

Я смотрела на пустой шезлонг. Неужели он и правда отправился уничтожить дольмен через который Невидимые проникают в мой мир? Он и Гроссмейстера убьет? Моя месть так скучно закончится? И даже без моего участия? Я так не хочу.

— В’лэйн! — крикнула я. Никакого ответа. Он пропал. И я убью его, если он убьет убийцу моей сестры без меня. Темная лихорадка, которую я подхватила в первую ночь своего пребывания в Дублине, превратилась в лихорадку другого рода: в кровавую лихорадку — словно я желала крови, желала пролить ее за мою сестру. Желала пролить ее лично. Та дикарка Мак внутри меня, все еще не обрела голос, все еще не могла говорить моим языком, но мы понимали друг друга, и соглашались во многих важных вещах.

Мы убьем убийцу моей сестры вместе.

— Младшенькая? — произнес нежный ритмичный голосок. Этот голос я никогда больше не ожидала услышать.

Я поежилась. Голос раздался с правой стороны. Я продолжала смотреть на волны. Я не обернусь. Я нахожусь в Эльфийской стране. Здесь все подлог, ничему нельзя доверять.

— Младшенькая, иди сюда, я тут, — смеясь уговаривала моя сестра.

Я почти что раздвоилась от ужасной боли. Это был в точности смех Алины: милый, раскатистый, полный бесконечного лета и света, и полной уверенности в очаровании жизни. Я услышала хлопок ладони по мячику.

— Малышка Мак, идем поиграем. Сегодня чудесный день. Я принесла пиво. Ты принесла лаймы из бара?

Меня зовут МакКайла Эвелина Лэйн. Ее Алина МакКенна Лэйн. Я была младше ее на 2 года. Иногда она звала меня Малышка Мак. Я частенько по субботам таскала лаймы с подставки в баре «Кирпичный завод». Совсем по детски, я знаю. Я не хотела расти.

Слезы жгли мне глаза. Я старалась глубоко дышать и старательно вдувала и выдувала воздух из легких. Руки сжались в кулаки. Трясла головой. Смотрела на море. Ее здесь нет. И я не слышу удары мяча по песку. Я не чувствую ее духи в воздухе.

— Песок просто прелесть, Младшенькая. Он как пудра. Давай же! Сегодня придет Томми, — подразнила она меня. Я была влюблена в Томми много лет. Он встречался с одной из моих лучших подруг, так что я делала вид будто терпеть его не могу, но Алина знала правду.

Не смотреть, не смотреть. Есть вещи пострашнее приведений.

И я посмотрела.

За волейбольной стекой, качающейся от слабого тропического ветерка, стояла моя сестра, улыбаясь и ожидая, когда я приду поиграть. На ней было ее любимое желто-неоновое бикини, светлые волосы собраны в хвостик и пропущены через задник кепки с поблекшей надписью «Рон Жуан», эту кепку она получила во время весенних каникул в Кей Уэст.

Я разрыдалась.

Алина не поняла в чем дело.

— Мак, милая, что случилось?

Она бросила мяч, и откинув сетку поспешила по песку ко мне.

— Что такое? Кто-то обидел тебя? Я набью им их жабьи петунии. Только скажи кто. Что они сделали?

Слезы превратились в всхлипы. Я смотрела на сестру, содрогаясь от своего ужасного горя.

Она встала на колени рядом со мной.

— Мак, ты меня убиваешь. Поговори со мной. Что случилось?

Она обняла меня, и я уткнувшись ей в шею расплакалась, потерялась в облаке запахов персикового шампуня, ее духов, масла для загара «Гавайские Тропики» и ее жвачки которую она всегда жевала на пляже, чтобы мама не учуяла запах пива.

Я чувствовала ее тепло, ее шелковистую кожу.

Я касалась ее.

Я запустила пальцы в ее волосы и всхлипнула.

Я так соскучилась по ее волосам. Мне так не хватает своих. Я так соскучилась по ней и по себе тоже. Мы никогда не могли выносить слезы друг дружки. И всегда если плакала одна, начинала плакать и вторая. Потом мы договаривались, что всегда будем защищать друг друга и заботиться одна о другой. Теперь я знаю, такой договор мы впервые заключили когда ей было 3, а мне один год, и нас оставили в одиночестве в чужом мире — как я подозреваю, чтобы укрыть нас и спасти.

— Алина, это правда ты?

— Младшенькая, посмотри на меня. — Она отодвинулась от меня и полотенцем вытерла мои и свои слезы.

— Это я. Это правда, я. Смотри, я здесь. Боже, я так по тебе соскучилась! — она рассмеялась и в этот раз я засмеялась вслед за ней.

Когда вы внезапно, без предупреждения, теряете близких, вы мечтаете о возможности увидеть их еще один последний раз, пожалуйста, Господи, всего только один раз. Каждую ночь после ее похорон, я без сна лежа в своей спальне, рядом с ее комнатой, всегда желала ей спокойной ночи, хотя и знала, что больше никогда не услышу ответа.

Я лежала там, сжимая фотографии, воссоздавая ее облик в памяти до мельчайших подробностей, словно — если мне удастся сделать это идеально точно — я смогу взять это в свои сны и использовать как дорожную карту направляющую к Алине.

Иногда по ночам, я не могла увидеть ее лица и я плакала, умоляя ее вернуться. Я предлагала любые сделки Богу — Он, кстати, не заключает их. В отчаянии я просила всех и вся заключить со мной договор.