Помни о русалке

Он наклоняет голову и спешит к холодильнику, избегая моего взгляда. Когда он тянется за одной из маленьких коробочек с яблочным соком, он останавливается, бросая виноватый взгляд в мою сторону.

— Можно?

— Да, — утомленно отвечаю я.

Мой взгляд снова скользит по телефону, но черный экран остается тихим. Ни слова от Венди.

— Мара уже проснулась? — спрашиваю я, двигаясь на стуле так, чтобы оказаться лицом к лицу с Майером.

— Я ее не видел, — отвечает он, пожимая плечами. — О последней ночи…

— Мы можем прогуляться? — спрашиваю я внезапно. Я не хотела этого, но слова слетают с моих губ почти без согласия моего мозга. — Я имею в виду, что лучше поговорю наедине, подальше от Мары.

Он щурится, глядя на меня, будто не совсем мне доверяет. Справедливо, видимо, ведь я ему тоже не доверяю. Затем он расслабляется, делает большой глоток сока и ополаскивает стакан.

— Хорошо. Пойдем.

Мы выходим из дома вместе, неловко двигаясь бок о бок, пока спускаемся по ступеням. В глубине души я понимаю, что должна была оставить записку для Мары, но что — то подсказывает мне, что сегодня она будет спать допоздна.

В любом случае, мне не нравится напряжение между нами. Я не привыкла ссориться с ней. Мы были женами Эварда, когда — то близкими, как сестры. Теперь, когда мы изгнаны, все изменилось, но, может, со временем мы сможем снова сблизиться. Я надеюсь, что да.

Я спускаюсь по скрипучим ступеням и проталкиваюсь мимо деревянных ворот, пока не оказываюсь на тихой улице с красивыми домами, каждый из которых просыпается благоухающим утром.

Щебечут птицы, пролетая над головой, шурша листьями, прежде чем исчезнуть вдали. Я смотрю на них с легкой улыбкой, хотя сейчас трудно собраться с силами, чтобы полюбоваться красотой Шелл — Харбора. Хотя на моей стороне есть несколько человек, большинство людей здесь все еще настороженно относятся ко мне. И это из — за всех слухов, которые распространял обо мне Майер, — слухов, которые настроили против меня всех горожан. Трудно осознавать, что сейчас я действительно одна здесь, у меня нет ничего, кроме шаткой дружбы и дома, который когда — то был убежищем, а теперь стал мишенью.

Мы бредем по узкой извилистой дороге, ведущей мимо леса, и я рада, что на этот раз мы не приближаемся к пляжу. Мы долго молчим, просто молча смотрим вперед.

Наконец, Майер кашляет. Звук неуклюжий, ничего похожего на уверенного в себе человека, которого, как мне казалось, я знала, и я ловлю себя на том, что хмурюсь, глядя вдаль, когда он говорит:

— Я сожалею о том, что произошло. Надеюсь, ты хотя бы в это веришь.

— Я не знаю, чему верить, — я слышу горечь в своем голосе.

Правда в том, что я верю, что часть его сожалеет о его предательстве, но эта часть меня все равно не даст ему так легко соскочить. То, что он сделал, было неправильно.

— Сойер, — тихо повторяет он. — Он для тебя важен? Я надеялся…

Я жду конца этого предложения, но его нет. У меня есть идея, что могло прозвучать. Я поворачиваюсь к нему.

— Пожалуйста, не говори мне, что любишь меня, — говорю я тихо; так тихо, что я едва слышу свои слова из — за грохочущего сердцебиения. Майер удивлен моей резкостью, но ничего не говорит.

Вместо этого я чувствую, как его взгляд пронзает мою голову сбоку, и эта сила заставляет меня поежиться. Я поворачиваюсь к нему и вижу, что его глаза, такие ярко — зеленые, до сих пор не дают мне покоя.

Я знаю, что он не ответит. Я должна была догадаться; но отсутствие ответа — это такое же признание, как если бы он прямо сказал, что любит меня. И что — то есть в его глазах — что — то глубокое и красноречивое. Истина так же очевидна, как и выражение его лица.

Все во мне напрягается, а руки сжимаются по бокам, потому что я не знаю, как я к нему отношусь. В моей голове так много путаницы — чувство ненависти борется с чувством любви. Я должна задаться вопросом — было ли время, когда я любила его? Даже если эта любовь ушла или изменилась сейчас, было ли в прошлом время, когда я любила его? Я не уверена.

До всего этого я считала нас друзьями, которые, возможно, вот — вот перерастут в нечто большее. Правда в том, что я его почти не знаю. Он меня почти не знает. И все, что я знала о нем, было ложью. Теперь он практически чужой.

Посейдон, я даже не знаю его настоящего имени! Майер? Маршалл? Что — то другое?

Все, что я знаю, это то, что он когда — то был королевской гвардией… На Корсике ходят истории о жестоких и неописуемых действиях, которые гвардия совершала по приказу короля. Я могу только догадываться о зверствах, совершенных Майером в его прошлом.

Он останавливается у опушки деревьев, и я вижу, как он прижимает раненую руку к ребрам. Я почти забыла, что он вообще был ранен, но из — под рукавов выглядывали темные опухшие синяки, словно пытаясь напомнить мне.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, указывая на его руку.

Он кусает нижнюю губу.

— Я в порядке, — отвечает он. — Мара любезно перевязала, но это не помогло. При этом рука не сломана, — он смотрит на меня, и в его взгляде есть что — то похожее на нетерпение. — Мы оба знаем, что это заживет.

— Да, — мягко отвечаю я.

Русалы — выносливые существа, и большинство наших травм заживают без каких — либо пятен — если они несерьезны.

Я надеюсь, что травмы Каллена оставят шрамы. Мерзкие, ужасные, как постоянное напоминание о том, что он сделал. Шрамы, которые он не может скрыть. Не то чтобы ему когда — либо было стыдно за свои действия. Каллен не знает значения этого слова.

— Как ты себя чувствуешь? — голос Майера прерывает мою концентрацию. — Синяки на твоем лице выглядят болезненно.

— Я в порядке… — я замолкаю, морщась, ведь поймана на своей лжи. Вся левая сторона моего лица пульсирует при каждом движении рта, но это ощущение я признаю лишь смутно, потому что раны снаружи не могут соперничать с ранами внутри.

Глава четвертая

Мы долго стоим под покровом листьев, нависших над нами.

Не совсем смотрим в глаза друг другу, но не в силах отвернуться. Я думаю о том, какой легкой была наша дружба поначалу и как приятно было разговаривать с ним. Я так отчаянно хочу вернуться в легкое, светлое место, где мы были. Но, конечно, это невозможно. Теперь все совершенно по — другому.

Запах бекона и кофе доносится из соседнего окна, заставляя мой желудок урчать. Я снова начинаю идти, отгоняя мысли о том, что могло быть между мной и Майером. Теперь нет «Майер и я».

— Что планирует Каллен? — спрашиваю я, решив сменить тему. — У него точно был план, если я не пошла с ним добровольно. У него всегда есть план.

Каким бы заблуждающимся ни был Каллен, он знает меня достаточно хорошо, чтобы предсказывать мое настроение. Он знал меня почти всю мою жизнь и видел, каким смелым и несгибаемым был мой дух с Эвардом. Мало того, Каллен знал о моих чувствах к нему, а это означало, что он также знал, что я никогда добровольно не уступлю ему.

Майер пожимает плечами.

— Каллен не потрудился держать меня в курсе всего плана, — тихо признается он, — все, что я знал, это то, что я должен был подружиться с тобой и следить за тобой.

Я хмурюсь, когда думаю о том, следящем за мной и распространяющим всю ложь обо мне. Я не хочу вспоминать и думать об обманах, которые все еще распространялись по Шелл — Харбору, и о том, что все им поверили. Неужели Каллен действительно думал, что, если он настроит город против меня, я захочу вернуться к нему? Ничто никогда не заставит меня хотеть вернуться к нему.

— Хотел бы я рассказать тебе, каковы следующие шаги Каллена, но… — Майер замолкает со вздохом, засовывая руки в карманы.

Края его рубашки развеваются на океаническом бризе, и впервые с тех пор, как все это произошло, я позволяю себе насладиться его красотой. Будто я даже не могу сдержаться. Русал с его зелеными глазами и непослушными волосами, сильными и точеными чертами определенно красавчик. Мое сердце снова трепещет, но я продолжаю идти, и на этот раз гнев, который я чувствую, направлен на меня.

— Значит, Каллен недостаточно доверял тебе, чтобы рассказать о своих планах? — спрашиваю я.

Он снова пожимает плечами.

— Как видишь. Я считаю, что у него есть другие планы, но меня они не касаются.

Не знаю, почему эта новость меня удивляет, но она удивляет. Не так давно я думала, что Каллен был лишь головорезом; слишком глупым и поверхностным, чтобы знать что — либо, кроме грубой силы. Теперь я знаю, что недооценила его; мужчину, чудовище, ужасное коварное существо. Кто знает, на что еще он способен?

Подавив гнев, я спрашиваю:

— Как ты думаешь, он вернется?

Майер удивленно смотрит на меня — будто не ожидал такого глупого вопроса. Конечно, Каллен вернется.

— Мы оба знаем, что он не сдастся.

Я качаю головой и вздыхаю, потому что Майер прав.

— Хотя я не понимаю, почему, — отвечаю я. — Я не особенная. Всего лишь самка. У него может быть дюжина женщин, таких же, как я, и они есть.

— Это неправда, — возражает Майер. — Ты особенная, и он, очевидно, понимает это.

Я качаю головой.

— Я знаю, что Каллен не взглянул бы на меня дважды, если бы его брат не оскорбил его. Он не хочет меня. Он хочет доказать свою точку зрения.

— Мы не можем согласиться с этим, — говорит он.

Мимо проносится ветер, и я вздрагиваю, но не только от холода. Тело Майера слишком близко, его соленый запах чересчур успокаивает. Хотя все по — другому — все изменилось — мое тело по — прежнему реагирует на него так же, как всегда.

— Ева? — начинает он и смотрит на меня с беспокойством в глазах.

— Что?

— Вы должна быть готова к тому времени, когда Каллен действительно вернется.

— Готова?

— Ты должна знать, как защитить себя, — продолжает он, кивая. — Ты не знаешь, что такое самооборона, да?

Я тяжело сглатываю, потому что он прав.

— Ну, почти не знаю.

— Я мог бы обучить тебя — научить тебя защищаться. Я смотрю на него, но не сразу отвечаю, и он продолжает. — Когда — то я был гвардейцем, и я умею драться.

Я киваю, но не отвечаю сразу. Да, я понимаю, о чем он говорит, но, хотя я понимаю это и, безусловно, признаю, что это хороший совет, я не знаю, как отношусь к той части, где он будет учить меня. Похоже, это потребует… близкого контакта.

— Нам нужно вернуться, — говорю я, поворачиваясь туда, откуда мы пришли. Пустая улица смотрит на меня, листья уносятся на землю безмолвным ветром. — Мара начнет волноваться.

* * *

Мы тихо возвращаемся в мой дом, и я со вздохом облегчения проскальзываю в прихожую.

Я никогда не любила компании, но теперь утешение дома даже приятнее, чем недоброжелательные взгляды прохожих. Интересно, буду ли я когда — нибудь снова чувствовать себя комфортно в Шелл — Харборе? Я запираю дверь, как только Майер входит в коридор, запихиваю ключи глубоко в карман толстовки.

Когда я поворачиваюсь, я вижу Мару на вершине лестницы, глядящую на нас обоих.

— Где вы были? — требует ответа она.

— Мы с Майером пошли гулять, — отвечаю я. — Нам… нужно было поговорить.