Жаркая зима

Почему-то от этой игры, полной недомолвок и подводных камней, адмиралу стало тошно и тоскливо.

— Вы знали своего отца? — прямо спросил он. — Или мать рассказывала вам о нем? К слову, кто ваша матушка?

Джегейль поставила чашку и повернулась к графу. Тот встретил ее взгляд молча, вопросительно приподняв брови. Очевидно, девушка приняла это как приглашение к рассказу: слегка пожав плечами, она сцепила пальцы в замок и ответила:

— Как раз о матери я почти ничего не знаю. Только то, что мой отец не брал ее силой, как это случается у захватчиков. Мне говорили, что она была очень красива, и что он влюбился…

Сочинять на ходу мелодраму с этнографическим уклоном оказалось довольно забавно. Женя даже сказала бы «весело», если бы не взгляд адмирала Гронтеша — пристальный, оценивающий и тяжелый. Обманывать его было неприятно. Нет, Женя понимала, что так надо. Во-первых, полезно проверить легенду на человеке, который действительно может разоблачить их выдумку насчет Огненных островов. Во-вторых, она ведь не совсем фиалка, понимает, что работа на Тайную Канцелярию подразумевает хотя бы иногда такие вот обманы, и совсем нелишне испытать себя в безопасной обстановке. Учебная тревога, можно сказать. Или маневры? В общем, как ни назови, если она проколется на неумении врать и не краснеть, пусть уж лучше это произойдет не там, где обманщицу ждут о-очень крупные неприятности.

Японского колорита Женя сыпала в рассказ умеренно и очень осторожно — все-таки ее представления довольно поверхностны и относятся не только к другому миру, но и к другому времени. А чем меньше врешь, тем меньше вероятность проколоться. И названий избегала — а то вот так ляпнешь, хоть реальное Токио, хоть анимешную Каракуру, а окажется, что здесь оно есть, и адмирал лично там бывал и в портовых тавернах саке пил.

Адмирал сидел, слушал, кивал то ли сочувственно, то ли скептически — такой тип мужчин Женя никогда не умела читать по лицам. А потом вдруг спросил что-то — не по-русски. То есть, не по-андарски.

Женя запнулась от чистого, незамутненного шока. В первый момент ей показалось, что адмирал переключился на японский — из которого она знала десятка полтора-два разрозненных слов, спасибо фанатской привычке смотреть анимэ только с сабами, без русской озвучки. А потом по мозгам стукнуло странное — что это, конечно же, не японский, а его местный аналог, но почему-то она понимает.

«А знаете, Джегейль-сан, мой повар делает отличные суши с тунцом и лососем. Вы не скучаете по привычной пище?»

Отвечать было дико. Мозг словно вскипал и сворачивался, пытаясь совместить сразу два незнакомых языка. А глаза, кажется, уже горели от откровенного «хочу!» — суши Женя не просто любила, а обожала! И, господи, ладно еще тунец с лососем, но откуда его повар берет здесь нори?! Представить купца, который в условном восемнадцатом или девятнадцатом веке — точнее Женя еще не разобралась — везет в Европу из Японии водоросли для суши, решительно не получалось. Бред же!

Наверное, от шока именно это Женя первым делом и ляпнула:

— Но откуда вы берете здесь нори?! Я тоже хочу!

— Вы умеете делать суши? — кажется, впервые за весь вечер адмирал откровенно удивился.

— На самом деле не очень, — призналась Женя. — Они у меня кривые получаются, и рис не всегда правильно удается. Меня и не учили толком, — мастер-классы в интернете, конечно, нельзя назвать нормальным обучением, так что она даже и не соврала! — Но я их очень люблю. И, вы угадали, в самом деле скучаю. С удовольствием оценю искусство вашего повара!

Слова на незнакомом языке лились легко, почти как на родном, хотя Женя сомневалась, что верно строит фразы. Но само по себе ощущение разговора «почти на японском» было настолько сюрреалистичным… тут уж не до построения фраз! Как у нее вообще это получилось?! От единственного пришедшего на ум объяснения: «Это магия, детка!» — тянуло захихикать.

— В таком случае, надеюсь, я вас порадую. Прошу простить, дорогие гости, — адмирал снова перешел на андарский, — я пойду отдам распоряжения. Граф, виконтесса, вы рискнете продегустировать крайне экзотическое блюдо?

Граф задумчиво посмотрел на Женю.

— Пожалуй, рискну. Моя дорогая племянница выглядит слишком, хм, предвкушающей. Мне, признаться, любопытно.

— У деточки очень странные вкусы, — с явственным сомнением произнесла тетушка Гелли.

Женя решила, что предупредить этих завзятых европейцев будет, по крайней мере, человеколюбиво. А то еще станет плохо с непривычки…

— Дядя, тетушка, — негромко сказала она, — там будут сырая рыба и водоросли.

— Водоро… — граф закашлялся. — О святое древо, нет! Джегейль, ты уверена, что это вообще съедобно?!

Женя тихо рассмеялась:

— Вы же не думаете, что господин адмирал хочет нас отравить?

— Мне лучше еще чаю, — невозмутимо заявила тетушка Гелли.

В этот вечер граф фор Циррент откровенно любовался своей «племянницей». Барышня Женя и в самом деле была находкой для Тайной Канцелярии: она не терялась от внезапных замечаний, не смущалась и не нервничала, когда ее вполне откровенно пытались поймать на вранье, и прекрасно выкрутилась на довольно скользком вопросе о родителях — заранее они эту историю не придумали, потому что никто из них не знал достоверно обычаев Огненных островов. По правде говоря, граф очень рассчитывал, что с этой частью биографии Джегейль фор Циррент им в итоге поможет адмирал; но для начала было очень интересно взглянуть, как долго барышня продержится против человека, заранее настроенного ее уличить.

Однако чем дальше, тем больше скепсис адмирала сменялся откровенным непониманием. Похоже было, что картина для него в какой-то момент перестала складываться — если сравнить с работой самого графа, так бывает, когда одинаково доказательны несколько взаимоисключающих версий. Старший фор Гронтеш явно не знал, что и думать.

В какой-то момент то же чувство посетило и графа фор Циррента: когда адмирал наконец-то решил выяснить правду одним ударом и заговорил с Джегейль на языке Огненных островов. Графа весьма интересовало, сможет ли «племянница» выкрутиться, или на этом ее способность врать иссякнет и придется раскрывать карты. Однако Женя вдруг замерла, широко распахнув глаза, потом моргнула — и ответила. Тут, правда, граф вспомнил самое начало их знакомства, когда барышне стало нехорошо от переводческого заклинания. Учитывая, что в тот момент — сразу после Чародейного сада — она была по уши залита дармовой магией, неудивительно, что заклинание прицепилось качественно и надолго. Оттого и острая реакция в тот день: когда высшее ментальное заклинание встраивается в мозг, а не ложится поверху, не всякий выдержит.

А ведь повезло! Надо бы включить барышне в активную память и тирисский, пока магия еще с ней. Впрочем, теперь с этим придется подождать какое-то время, даже при обычном действии этого заклинания его не применяют часто: слишком сильная нагрузка на мозг…

Что спросил у Джегейль адмирал, граф, конечно же, не понял, но реакция барышни его заинтриговала. От чего у спокойной и крайне рассудительной девушки могут так загореться глаза? В похожем оживлении граф ее видел в колониальной лавке. Но не мог же фор Гронтеш предложить девушке тот самый меч?

К счастью, его недоумение разрешилось почти сразу: оказывается, речь шла о каком-то экзотическом блюде. Что ж, туземная кухня и впрямь бывает очень странной, и со стороны адмирала вполне разумно проверить свои сомнения таким простым, в сущности, путем. Вот только девушка явно знала, чем ее собираются угостить. И, суда по ее откровенной радости, это «что-то» было очень вкусным.

Граф совсем уж было настроился приобщиться к кухне Огненных островов, когда барышня предупредила их с Гелли о том, чем планирует угощаться.

Водоросли и сырая рыба!

Да что они там, в ее полном технических чудес мире, совсем уж беспросветно голодают?! Даже в самый лютый голод в самых бедных рыбацких деревушках не опускаются до того, чтобы питаться водорослями! И что мешает ту же рыбу сварить, зажарить, запечь?! То, что простительно дикарям, не пристало людям цивилизованным!

Пока граф пытался совместить подобное дикарство с тем впечатлением, которое у него уже сложилось о Жене и ее мире, адмирал успел отдать распоряжения, и вскоре повар-туземец принес… назвать это «едой» у графа не то что язык не поворачивался, а даже в мыслях не получалось. Да и подавали это не на подносах, как пристало еде, не в супницах или на блюдах, а в лакированных деревянных коробках. Что-то беспрестанно чирикая на своем языке и кланяясь, туземец снял с них крышки и достал деревянные крошечные подносики со странными бурыми и розовыми кусочками. И вот это предполагается есть?!

Следом за подносиками на столе появились крохотные плошки, в которые туземец налил темную жидкость с острым и довольно гадким запахом, и глиняная бутылочка.

— Ой, пить я не буду, я чаем запью, — быстро сказала Джегейль. Взяла с края подносика две крохотных… указки? палочки? похоже, у этих дикарей все же имеются какие-то аналоги столовых приборов? Выдохнула, улыбнувшись, что-то на том же чирикающем языке, и адмирал, кивнув, повторил.

После чего эти два извращенца, народный герой Андара и его, графа фор Циррента, названая племянница, принялись чуть ли не наперегонки подцеплять указками-палочками неаппетитные комочки, макать в дурно пахнущую жидкость и отправлять в рот.

Граф зажмурился, сглотнул и спросил:

— Может, все-таки вина?

— А дядюшка-то у меня впечатлительный, — задумчиво проговорила Джегейль, и впервые графу захотелось назвать ее не барышней, а паршивкой. — Может, не нужно было предупреждать?

— Уж поверьте, — графа передернуло, — есть вот это я не стал бы в любом случае!

Паршивка переглянулась с адмиралом, хихикнула и сказала:

— Нам больше достанется. Господи, какое счастье!