Таша

* * *

Голые деревья расступились. Раздвинулись в стороны от тропинки тяжелые сосновые лапы, и я увидела на небольшой заснеженной полянке избу. Совсем не большую — всего в одно окно. Вот только из глиняного вывода над коньком крыши не шел пахучий дровяной дым. Даже марево не струилось от печного тепла, как всегда бывает на морозе. И у меня сердце упало — в отлучке хозяин, нет его дома. Особо и страха не было, только досада. Пропасть я не пропаду — мне сказали, что в лесу дом запирать было не принято. Он и не был заперт. И я свободно вошла, открыв тяжелую, даже не скрипнувшую дверь, и осмотрелась.

Половину избы занимала большая печь с лежанкой наверху. С припечка забраться туда было легко, и видно было, что в холода там спали — лежали перина и подушка, в ногах сбилось одеяло. У окна стояла широкая лавка. Очевидно, место для сна по теплу. Возле другой стены — узкий длинный стол, заставленный посудой, заваленный свертками и мешочками. На его краю стояло почти пустое ведро с водой, а рядом с ним глиняная кружка. Над столом на крючках, вбитых в потолок, висели пучки сухой травы и от них в избушке стоял приятный летний дух.

С краю, почти у входа, находился высокий сундук, очевидно с одеждой. Что-то из нее повесили у входа, а внизу оставили обрезанные по щиколотку валяные сапоги. Видно, ведун ходил в них по дому.

Подумав немного, взялась растапливать печь. Неизвестно еще, сколько мне придется тут ждать. Да и хозяину не в радость будет отогревать промерзший насквозь дом. Открыв печную заслонку, нашла там горшочек с похлебкой из сушеных грибов и крупы. Понюхала ее, осторожно попробовала и поставила разогревать — еда не испортилась. Огонь разгорелся быстро, тяга была хорошая. Очевидно, дымоход не совсем еще выстыл.

Скоро уже в печи уютно гудело разгорающееся пламя и в избе теплело. Даже захотелось снять бекешку и пуховый плат. Когда согрелась еда, я поела. И теперь сидела, сыто откинувшись на стену, и чувствовала себя в чужом доме почти хозяйкой. Осматривалась уже основательно и прикидывала, что следует сделать в первую очередь.

Ведун сказал, что здешний хозяин старенький и живет совсем один. Так что помощь женских рук точно не помешает. Вот я и занялась делом, чтобы не заскучать в ожидании. Вынесла и выбила палкой перину с подушкой, вытряхнула одеяло. Подмела пол, спалив сор в печи, протерла от пыли, где нужно было. А потом оделась, подхватила ведро и выскочила на улицу.

Натоптанная, глубоко пробитая в снегу тропа вела к заснеженной поверхности замерзшего озера. Большая полынья была видна издалека — после снегопадов ее обновляли, и гладкий молодой ледок тускло отблескивал даже под серым пасмурным небом.

Тяжелое деревянное ведро было слишком большим для меня, и пока шла до озера, думала о том, что воды наберу только половинку. Чтобы не надорваться. Оставила на льду ведро, подхватила стоявший у деревца, на виду ломик — пробить свежий лед. Обстучала полынью по краю, поддела льдинку ломиком, нажала и вытолкнула из воды. Вернулась за ведром, подошла к краю и обмерла…

Сбоку из-подо льда выплывало мертвое человеческое тело. Мужское тело, легко одетое в светлую рубаху. Я видела его только до пояса. И замерев, смотрела, как утопленника начинает затягивать под лед по другую сторону полыньи… Вдруг как проснулась — опомнилась. Успела ухватить за широкий рукав и подтащить за руку ближе к себе. Из воды показались длинные седые волосы, поплыли, заколыхались — мужик всплыл спиной кверху. Отпустила мокрый рукав, и рука тяжело упала на лед. Я осторожно уложила на нее тяжелый ломик — он не даст телу опять уйти под воду.

Развернулась и, подхватив пустое ведро, пошла к дому. Сейчас я все сделала как должно — этот человек дорог кому-то, его будут искать, а может и уже ищут. И что-то подсказывало, что это не случайный прохожий, а тот самый ведун — добрая душа, к которому я шла за помощью. А получилось так, что сама помогла ему — не исчезнуть без следа, найти положенное отжившему человеку пристанище в твердой земле.

Как случилось с ним то, что случилось, не стоило и гадать. Я очень надеялась на его помощь, но он не был единственным человеком, который мог ее оказать. Конечно же, я разволновалась, но его не было так уж сильно жаль — до отчаянья. Смерть незнакомого человека не сравнить с теми потерями, которые я узнала до этого. Жаль было, что так случилось с ним, неприятно, что именно мне пришлось найти его. Но переживать и плакать из-за гибели пусть даже очень хорошего, но совсем чужого мне человека я не собиралась.

Черпать воду из полыньи рядом с ним, понятное дело, не стала. Поэтому, не доходя до избы, плотно натоптала в ведро чистого снега. Он плохо утоляет жажду, но совсем без воды нельзя. А мне придется задержаться здесь малое время, хотя бы до утра. Потому что сейчас день перевалил на вторую свою половину, и выходить на тракт я уже не рискну. Может случиться так, что и не проедет больше никто по нему до самой ночи. Замерзну тогда, не дойду сама. Вспомнилась мама, какой ее принесли домой — сжавшуюся в твердый комочек, со льдом, застывшим в глазницах… Заночую здесь, а утром уйду за помощью. Пусть выручают ведуна из воды сильные мужики — я одна с этим не справлюсь.

Вошла в дом, поставила ведро на припечек, чтобы снег таял. Подбросила в весело гудящую печку дров. Попробовала ладонью печную стенку — уже теплая, но еще не горячая. Надо бы потом еще подбросить поленцев, чтобы на ночь хорошо прогреть избушку. Вот только выйти за ними нужно было на улицу. Дровник обычно устраивали рядом с домом, и я открыла дверь, чтобы пойти поискать его. И глаза полезли на лоб… волосы приподняли легкий плат над головой — к дому по натоптанной тропе тяжкой поступью приближался утопленник…

Мокрая одежда облепила крупное мосластое тело, босые ступни, лицо и кисти рук мало отличались цветом от снега. Голова свешивалась набок, словно шея не могла удержать ее, а глаза были закрыты. С седой бороды и волос стекала вода. Он не бежал… не спешил… тяжелая поступь была неспешной и размеренной. Крошился снег под голыми ступнями, хрустел под весом тяжелого тела: сшурх… сшурх… сшурх…

Что-то упало из моих рук, ударило по сапогам — топорик… я очнулась и на тяжелых онемевших ногах отступила в дом — медленно, с усилием переставляя их. Прикрыла дверь и с трудом задвинула плохо смазанный засов. Повернулась к печи, как во сне… прошла и, откинув заслонку, сунула руку в огонь — хотелось проснуться. Дернулась, охнула от боли и пришла в себя — кинулась к окну прикрыть ставень. Наложила на него затвор, трясущимися руками сняла с себя и навесила на него оберег. Отступила и села на припечек. Прислонилась спиной к теплой печке, глядя перед собой широко открытыми глазами. Что еще сделать — я не знала.

Сейчас комнатку освещал только огонь, бушевавший в печи. Его отблески падали на пол, печной полок, мои руки… они тряслись от крупной дрожи.

Я пыталась сохранить разум — думала. Обо мне знали. И обозные, и стражники видели, куда я ушла. Ведун обещал Микею вернуться за мной. И я почему-то была уверена, что тот не успокоится, пока обещание не будет выполнено. Но когда это будет? Они еще даже не подъехали к городу. Значит, день с ночью, столько мне придется ждать их — не меньше.

Шаги приближались… голые ступни шоркали по снегу — сшурх…сшурх… Я судорожно сцепила руки и вся превратилась в слух — мертвец слепо торкнулся в угол и прошел мимо двери… двинулся в обход дома, нарезая круг за кругом. А у меня сердце билось в горле, глаза отказывались видеть… сколько я так продержусь? Выдержит ли разум этот страх?

Остаток дня до ночи, потом всю ночь и еще день я протряслась, замирая от ужаса, вслушиваясь в происходящее за толстыми стенами. Цепенела и почти теряла разум, когда они вздрагивали от могучих ударов. А когда удары прекращались, на короткие мгновения проваливалась в сонное оцепенение. Это была небольшая передышка, когда мертвые шаги мерно долбили в голову, укачивая, усыпляя — до следующего удара. Мертвец бестолково бился телом в стены, углы, дверь, а я боялась даже подумать, что будет, если он случайно попадет в окно.

Старалась понять — почему, зачем ему я? Ничего не знала о мертвых, никогда не слышала о таком. Разум не справлялся, мысли путались — от страха, от усталости. Мерещилось всякое… или снилось, когда невольно на миг погружалась в дрему. А когда увидела ломающиеся доски ставня и руку, неумолимо тянущуюся ко мне — откинулась и полетела в темноту… сомлела.