Няня для дочки миллионера

Глава 1

Я слышу детский плач. Оглядываюсь, пытаясь понять, откуда доносится этот тоненький надрывный звук. Сердце ёкает в груди, я болезненно реагирую на детские слёзы. Малыши не должны страдать. 

Сбрасываю внутреннее оцепенение и захожу в класс, где недавно закончились занятия. За последней партой сидит Ксюша, второклассница, которая учится в нашей школе всего полтора месяца. Она ведёт себя отстранённо: с другими детьми не общается, смотрит на всех волчонком, редко веселится на переменах. И взгляд порой грустный-грустный. У меня дрожь по телу от того, что семилетняя девочка с такой печалью смотрит на мир.

В первую же неделю я вызвала её родителей для знакомства, хотела спросить, почему их ребёнок плохо социализирован. Пока другие дети по кучкам разбегаются, Ксюша сидит в одиночестве и листает учебники. На встречу пришла мама девочки, красивая брюнетка с высокомерным взглядом. Она не восприняла мои слова всерьёз, отмахнулась от вопросов и сказала, что я ничего не смыслю в детях. Подумаешь, особняком держится ребёнок — что в этом такого? Ксюша не дружит с кем попало, а я просто тупая училка, получившая диплом в захудалом университете с устаревшей системой образования.

После той встречи я пыталась связаться с отцом Ксюши, надеясь, что хотя бы он окажется адекватным родителем. На мои звонки никто не ответил. И вот теперь я нахожу Ксюшу в слезах, растерянную и напуганную. Она вытирает мокрые щёки, но продолжает всхлипывать. Тихо, сдерживаясь.

— Что тебя расстроило, Ксюш? — спрашиваю я, присаживаясь рядом.

— Ничего, — она трёт покрасневшие глаза.

— Хорошо, как скажешь. А почему ты ещё не дома? Уроки давно закончились.

— Тётя Рита заболела, а папа… — Ксюша не договаривает, закрывает личико руками и снова плачет.

Я теряюсь. В мои обязанности входит ведение уроков во втором, седьмом, девятом и одиннадцатом классе, но не оказание психологической помощи маленьким детям. Я бы не учила второклашек, если бы Надежда Григорьевна не уволилась аккурат перед началом учебного года. Дмитрий Платонович наотрез отказался работать с малолетками, так что учительницей английского назначили меня. Я даже обрадовалась: новый опыт как-никак, да и с малышами должно быть легче, чем с агрессивными подростками. Вышло всё немного иначе. И слёзы Ксюши яркий тому пример. Я не знаю, как правильно успокоить ребёнка.

— Папа задерживается на работе?

— Да, — кивает девочка. — Он постоянно работает, я его почти не вижу.

Знакомая песня. Чтобы обеспечить ребёнка, нужно много трудиться, но при этому дети чувствуют себя брошенными или ненужными. Моя двоюродная сестра воспитывает сына в одиночку, и племяшка по секрету рассказал мне, что безумно тоскует по маме, ведь она пашет даже в выходные. Просто закрывается на кухне и доделывает незаконченные проекты, а Лёва на неё злится. Он не понимает, что мама ради него старается, пока его отец в очередной раз ищет своё призвание.

— А мама твоя где?

Не успеваю договорить, как личико Ксюши страдальчески кривится.

— Мама уехала… Они с папой разводятся. Это я виновата, — она склоняет голову и шмыгает носом. — Я была непослушной.

— Ты ошибаешься. И мама, и папа очень сильно тебя любят. Их развод никак не связан с тобой.

— Но мама говорит, что это всё из-за моих капризов... Из-за этого папа нас разлюбил...

Я качаю головой. Что это за мать такая? Как она может внушать своей дочери чувство вины? Ксюша — замечательный ребёнок, очень жаль, что ей пришлось выслушивать обвинения от родного человека.

— Иногда люди говорят одно, а подразумевают совсем другое. Особенно когда им больно. Вот как твоей маме сейчас, из-за развода… А папа тебя не разлюбил, это невозможно. Родители всегда любят своих детей.

— Вы правда так думаете?

— Да.

Ксюша улыбается, а в её голубых глазах появляется радостный блеск. Как мало нужно ребёнку для счастья! Всего лишь поддержка и ласковое слово от чужого, по сути, человека.

— Виктория Андреевна, вы классная, — пылко говорит Ксюша и обнимает меня своими тоненькими ручками. Помешкав, я отвечаю ей взаимностью, хотя и понимаю, что это неправильно.

Дверь с грохотом распахивается, и в класс заходит высокий темноволосый мужчина. Он сразу же подавляет своей энергетикой, кажется, что помещение уменьшается в несколько раз. Его взгляд не внушает ничего хорошего. Создаётся впечатление, что мужчина готов убить меня на месте.

— Убери руки от моей дочери! Немедленно! — грозно рявкает он.

— Пап, всё в порядке, — лепечет заплаканная Ксюша. — Это Виктория Андреевна, моя учительница. Она помогла мне.

Я встаю из-за парты, делаю несколько шагов к мужчине и смело заглядываю ему в глаза. Они тёмные, озлобленные, словно я не дочку его обняла, а совершила ужасное преступление. Мне не нравится отец Ксюши. С первого взгляда я нахожу этого человека неприятным. Вместо того, чтобы разобраться в ситуации, он кричит на меня на виду у своей расстроенной дочери.

— Здравствуйте, — говорю холодным тоном. — Извините, я поддалась эмоциям. Больше это не повторится.

Свои ошибки я признавать умею. Нельзя обнимать чужих детей, в нашей школе это запрещено. Учителя должны вести уроки, объяснять непонятные моменты, помогать детям, но никак не проявлять свои личные симпатии. Я оступилась.

— Ксюш, подожди меня в коридоре, — требовательно говорит мужчина, не сводя с меня гневного взгляда.

— Пап, папуль, всё правда хорошо. Я сама виновата, Виктория Андреевна мне помочь хотела, — бедный ребёнок чуть ли не плачет, а её отец даже бровью не повёл!

— Я не буду второй раз повторять, — чеканит мужчина.

Ксюша всхлипывает и медленно, постоянно оглядываясь и замирая, идёт к двери. В лице её отца что-то неуловимо меняется, оно словно добрее становится, человечнее.

— Я скоро к тебе подойду, — уже мягче произносит он, и Ксюша, виновато взглянув на меня, покидает класс.

— Как вас зовут? — спрашиваю я. Хочу знать, как к нему обращаться.

— Владимир, — отвечает он сухо. Делает шаг вперёд, нагло врезаясь в моё личное пространство. Я отступаю, не желая играть в его игры. Между чужими людьми должно быть комфортное расстояние, а не жалкие сантиметры.

— Ещё раз прошу меня извинить. Ксюша плакала, я пыталась её успокоить…

— Ничто не даёт вам право трогать мою дочь!

— Верно. Но отталкивать ребёнка, который нуждается в человеческом тепле, — это жестоко. Да, я совершила ошибку, но даже зная о последствиях, я бы снова поступила так же.

Владимир недобро усмехается. Мне становится страшно, но виду я, конечно, не подаю.

— Последствиях? — переспрашивает он. — Ты ещё не знаешь о последствиях. Завтра же я поговорю с директором, и вы больше не будете здесь работать, Виктория Андреевна, — заканчивает он издевательским тоном.

Меня словно плетью по лицу бьют. Щёки горят, а в груди кипит праведное возмущение. За такой проступок не увольняют, я должна отделаться банальным предупреждением. Этот мужчина… он не поступит так со мной!

— То есть вы сперва думаете о том, как уволить незнакомую учительницу, а не о том, почему ваш ребёнок плачет в пустом классе? — уточняю я.

Владимир стискивает челюсти, по его лицу пробегает судорога, из чего я делаю вывод, что ненароком попала в больное место. Он волнуется за свою дочь, несмотря на внешнее безразличие и строгий тон.

— Ты кем себя возомнила?

— Учителем, которому не безразлично душевное состояние ученицы, — твёрдо говорю я. Нельзя пасовать, тогда он почувствует мою слабость.

— Не знаю, что ты себе там понапридумывала, но у Ксюши всё хорошо.

— Ваша дочь ни с кем не общается, её успеваемость оставляет желать лучшего, а ещё она считает себя виноватой в вашем с женой разводе. Вы по-прежнему считаете, что у Ксюши всё отлично?

Владимир дёргает головой, будто я влепила ему пощёчину. Его ноздри раздуваются от гнева, а руки сжимаются в кулаки.

— Ищи новую работу. Больше ты к моей дочери на пушечный выстрел не подойдёшь.

С этими словами, звучащими как угроза, он разворачивается и выходит из класса. Я морщусь от простреливающей головной боли и растираю пальцами виски. Сердце бешено колотится, а перед глазами темнеет. Если меня уволят, это будет катастрофа. Не слишком ли большая плата за то, что я проявила сочувствие к чужому ребёнку?

— Мы больше не нуждаемся в ваших услугах, — вежливо, но твёрдо говорит Оксана Андреевна, мама Кости, с которым я уже полгода занимаюсь английским языком.

— Очень жаль это слышать, — стараюсь на показать, как сильно меня расстроили её слова.

Второй раз за месяц я теряю клиента. На прошлой неделе от моих занятий отказалась Светлана, очень способная и умная девушка. Она передумала поступать на филологический факультет, вместо этого решила заняться раскруткой соцсетей. Родители только руками развели, а я лишилась приличного заработка. Теперь вот Оксана Андреевна ошарашивает меня неожиданной новостью. Мы с Костей достигли отличных результатов, он способный мальчик, любознательный, усидчивый.

— Дело не в вас, вы не подумайте, — машет головой Оксана Андреевна. — Просто у нас сейчас тяжёлая финансовая ситуация. Мужа сократили.

— Ох, сочувствую вам, — говорю я от всего сердца. Прекрасно знаю, как это бывает тяжело. Мой отец тоже попал под сокращение. Он тридцать лет проработал на заводе, а когда пришло новое руководство, его моментально уволили. Для папы это стало настоящим ударом.

— Как только Федя найдёт новую работу, мы вам обязательно позвоним.

— Да, конечно. Надеюсь, у вас всё образуется, — бросаю полный сожаления взгляд на комнату Кости и, вздохнув, прощаюсь с растерянной Оксаной Андреевной.

Сегодня явно не мой день. В школе я столкнулась с разъярённым отцом Ксюши, в автобусе на меня наехал водитель, почему-то решивший, что именно я не оплатила проезд. Ко всему прочему на улице разразился дождь, а зонт я с собой не взяла.

Стою под козырьком подъезда, раздумывая, как правильно поступить: промокнуть до ниточки, но зато успеть на ближайшую маршрутку, или же терпеливо ждать, когда стихнет ливень. В сумке вибрирует телефон. Я отвечаю на звонок, вздрагиваю, когда молния прошивает небо насквозь.

— Викусь, я сегодня пораньше приду. У нас есть что-нибудь пожрать?

— Да, есть. Что-то случилось? — терзают меня смутные догадки. Паша всегда возвращался в одно и то же время, у него на работе с этим строго.

— Дома расскажу, — буркает он и завершает вызов.

Я обнимаю себя руками и смотрю на почерневшее небо. Дождь только усиливается, просвета не видно. И холодильник пустой, вчера я ничего не успела приготовить, заснула за конспектами уроков. Паша не любит, когда дома нечего поесть, у него сразу портится настроение. Он из тех мужчин, которые совсем не умеют готовить. Яичница у него обязательно сгорит, бутерброд упадёт маслом вниз, а макароны разварятся до гадкой липкой массы. Полуфабрикаты Паша не признаёт, любит только домашнюю еду. И желательно свежеприготовленную.

Спрятав телефон в сумку, я делаю глубокий вдох и бросаюсь под дождь. Ноги моментально попадают в огромную лужу, одежда становится мокрой и липнет к телу. Брызги хлещут по лицу, я почти не разбираю дороги. Не помню, когда в последний раз был такой сильный ливень. Благо, остановка совсем рядом, и я успеваю заскочить в битком забитую маршрутку. Отдышавшись немного, передаю деньги за проезд и пытаюсь за что-то держаться. Мы едем катастрофически медленно, на улицах лужи, напоминающие озёра. Да уж, ливнёвки с таким потоком воды не справляются.