Дочь Льва

Глава 25

Выйдя из конторы нотариуса, Вариан не спеша направился к Оксфорд-стрит. В такой ранний час не было риска наткнуться на знакомых. Оглядев свою потрепанную одежду, Вариан печально подумал, что друзья все равно бы его не узнали.

Однако внешний вид можно быстро изменить, раз в кармане завелось несколько фунтов. Наверняка у его любимого портного что-то найдется под рукой. Несколько перемен — и лорд Иденмонт к ночи будет иметь представительный вид. Он позовет братьев отобедать, а потом они, может быть, заглянут в «Брукс». Там он раз-другой попробует удачу за карточным столом, просто чтобы вспомнить, что это такое.

Занятый планами о том, как превратить небольшую удачу в счастливую судьбу, Вариан свернул за угол и остановился.

Над тротуаром вздымалась элегантно изогнутая витрина. Внутри стояли миниатюрные манекены в нарядных платьях по последней моде. Его внимание привлекла дама в прогулочном платье: белая муслиновая юбка по низу украшена четырьмя рядами оборок, сверху — распахнутая узорчатая накидка. Зеленый лиф плотно облегает талию, зеленые туфли и головной убор в перьях довершают ансамбль. Зеленый цвет был очень похож на цвет глаз Эсме.

Разглядывая другие фигурки, Вариан представлял себе Эсме в роскошном бальном платье, как она будет кружиться в вальсе в его объятиях. Или он воображал элегантную открытую карету с зеленым бархатом, в ней сидит его жена и улыбается ему, а карета катит по Елисейским полям. Париж! Они могут уехать и жить, как короли, на его наследство. Возможно, несколько лет.

Не успел он закрыть глаза, чтобы насладиться пьянящей картиной, как она рассыпалась на цифры: двенадцать тысяч в год, тысяча в месяц. Столько он может в считанные минуты проиграть в «красное-черное». Но нет. Он удвоит свою нечаянную удачу, утроит! Мысленным взглядом он видел кучи долговых расписок и маленькую стопку монет на зеленом сукне. А тем временем в мозгу крутилась мертвящая присказка о том кому везет в карты…

— Но я должен что-то иметь, — пробормотал он, открывая глаза.

«…дети. Если Бог будет милостив…»

Двенадцать тысяч фунтов сегодня. А завтра?

Вариан снова посмотрел на крошечную даму в зеленом, и его лицо смягчилось.

Он прошел в магазин и попросил у модистки карандаш и бумагу. Остальное доделало чувственное, праздное выражение лица.

Вариану достаточно было улыбнуться — что он и сделал несколько смущенно, — и мадам подожгла бы свою лавку, если бы он ее попросил. Она без слов принесла материалы, которые он заказал, и, пока он писал, стояла рядом, неосознанно прижимая пальцы к горлу, и смотрела на него в состоянии бредового исступления.

Вариан сложил листок и положил на прилавок монету.

— Я вам очень обязан, — сказал он. — Видите ли, это не может ждать.

— Да, милорд. Конечно, милорд, — бездыханно произнесла она. Она готова была сама отнести его письмо — хоть в Китай, если он пожелает, и только остатки достоинства заставили ее послать с поручением помощницу.

Через пятнадцать минут записка была доставлена мистеру Уиллоуби.

«Заплатите им», — гласил резкий росчерк черными чернилами. Внизу — размашистая подпись: «Э».

Леди Брентмор развернула проспект «Склад Акермана», который Эсме только что захлопнула.

— Если не хочешь сама выбирать платья, я сделаю это за тебя, — сказала она.

— Я не хочу платья, — проворчала Эсме. — Мне надо мое приданое.

— Господи, ты упряма, как твой папаша, но не имеешь и половины его мозгов. Во имя всего святого, как он мог произвести на свет такую простофилю?!

Леди Брентмор вскочила с дивана и свирепо заходила по комнате. Потом снова подплыла к внучке:

— В сотый раз повторяю: у тебя нет приданого. Пока я не скажу, что оно есть.

— Тогда я напишу в «Таймс», — заявила Эсме. — Расскажу всему миру, что вы сделали.

— В «Таймс»? «Таймс»? — пронзительно закричала вдова.

— Да, и во все другие газеты. А еще в воскресенье я встану в церкви и расскажу, как мужу пришлось оставить меня, потому что моя семья не выполняет условия брачного контракта.

Леди Брентмор открыла рот, закрыла и села на диван, глядя в упор на Эсме.

Эсме сидела прямо, словно аршин проглотила, сложив руки на коленях и упрямо сжав рот.

Наступило долгое молчание.

Потом вдова разразилась смехом:

— Чума тебя побери! Встанешь перед прихожанами? Напишешь в «Таймс»? А что, неплохо. Это тебе Персиваль помог придумать?

— Он предложил газеты, но заявление в церкви — моя идея, — неохотно признала Эсме.

— Вчера мне показалось, что ты отнеслась к этому спокойно. Черт, какая же ты тупоголовая! Я тебе объяснила, что толку не будет. Иденмонт не прибежит назад, чтобы забрать тебя. Ты не можешь купить его общество, дитя. Он просто все потратит на игру, пьянку и девок.

Слова бабушки больно задели Эсме, но она упрямо ответила:

— Вариан сам решит, как их потратить. Если он не желает возвращаться ко мне, я не могу его заставить. Я не просила его жить со мной и не буду просить. Я ничего не принесла ему при женитьбе. Теперь у меня наконец есть приданое, и я могу высоко держать голову. Мое достоинство требует, чтобы ему было уплачено.

— Проклятие! Черт возьми, ты говоришь, как мужчина! — взорвалась леди Брентмор. — Ну хорошо, моя достойная леди, если хочешь всеми управлять и думаешь, что знаешь лучше старших, — она двинулась к двери, — пошли в бухгалтерию! Я покажу тебе, какой ящик Пандоры ты собираешься открыть.

Озадаченная, но непреклонная, Эсме прошла за бабушкой в мрачный кабинет.

Вдова отперла ящик письменного стола, вынула связку писем и сунула Эсме в руки. Потом она села и стала молча ждать, нетерпеливо постукивая указательным пальцем по столу.

Через несколько минут Эсме подняла глаза от бесконечных строчек цифр и пояснительных замечаний.

— Вы наняли человека шпионить за дядей?

— Я велела ему заглянуть в счета Джеральда. Только мне был нужен грамотный шпион, который мог бы разобраться, как Джеральд распоряжается деньгами. — Старая леди показала на письма. — Он пишет, что у него были «некоторые неурядицы», но эти цифры говорят о почти полном крахе. Спрашивается, как он мог дойти до краха при таких вложениях? Я должна знать. Вот куда я вкладывала фонды последние тридцать лет.

— Я ничего не понимаю в этих делах — сказала Эсме. — Но я слышала, что иногда мужчины пускаются в спекуляции, при которых все теряют.

— Он во что-то вляпался, или же ему придется признаться, что он во власти интриганов.

Эсме отдала ей письма.

— Его денежные затруднения — это его проблемы. Я не вижу, какое это имеет отношение к моему приданому.

— Ах, не видишь? — Вдова заперла письма в ящик. — А ты подумай, детка. — На это она дала Эсме три секунды, потом сказала: — Джеральд отчаянно нуждается в деньгах. Даже если бы я не знала, как плохи его дела, я бы ему ничего не дала, не убедившись сначала, что он попал в беду не по своей глупости. Я не бросаю деньги на дураков, как ты уже, надеюсь, поняла.

— Да, бабушка, но…

— Шахматы, — нетерпеливо перебила леди Брентмор. — Они стоят тысячи, но в комплекте. Вот почему Персиваль спрятал от отца королеву. По крайней мере на это у него хватило ума. Он знает, что Джеральду нельзя доверять.

Этому Эсме легко могла поверить. На Корфу дядя не только вел себя грубо и оскорбительно, но он солгал насчет бабушки. Все, что он говорил о том, как хотел смягчить ее отношение к Джейсону, и об угрозах лишить наследства Персиваля — все было ложью.

— Джеральд должен знать о распоряжении Дианы, но он никогда о нем не упоминал, — продолжала вдова, — хотя при отсутствии одной фигуры набор не многого стоит. Это говорит о том, что он не потерял надежды вернуть королеву, а если он ее найдет, то не захочет отдавать шахматы. Как только он узнает о том, что королева у нас, быть беде. Прежде всего он обязательно пригрозит оспорить завещание Дианы в суде лорда-канцлера. Эсме нахмурилась:

— Я слышала, что такие судебные тяжбы стоят очень дорого. А еще Персиваль говорил, что иногда они тянутся поколениями. Как может мой дядя…

— Когда у него нет денег? На деле ему не понадобится проходить через суд. Достаточно пригрозить. Или потратить понюшку табаку на запуск дела. И что тогда делать Иденмонту, если у него вообще ничего нет? Я скажу что. Отделаться от суда, удовлетворившись какой-то ничтожной суммой. Или, если ему хватит ума догадаться, что Джеральд блефует… — Леди Брентмор покачала головой.

— Нет, — твердо сказала Эсме. — Не надо мне злобных намеков и качания головой. Расскажите, какой план вы подозреваете.

— Разве мало ты видела негодяев, дикарей, чтобы самой сообразить? — Бабушка показала на ряды полок, окружавшие комнату. — Любой бизнес, который нельзя описать внятно, так чтобы всему миру было понятно, — это грязный бизнес, уж поверь моему опыту. А это значит — иметь дело с грязными людьми. Если Джеральд увяз и пришел в отчаянное положение, значит, он увязнет еще глубже.

Не требовалось большого воображения, чтобы понять намек. Эсме почувствовала холодок.

— Вы имеете в виду насилие. Вроде того, чтобы нанять этих грязных людей и… и убрать с дороги Вариана. Вы действительно верите, что дядя способен на такое?

— Почуяв дурной запах, я всегда нахожу на дне гниль. Когда Джеральд приезжал, от него воняло. Больше, чем обычно. Теперь ты знаешь столько же, сколько я. Постарайся подумать, как размышляю я, с тех пор как нашла эту проклятую шахматную фигуру.

Эсме не надо было думать. Она не раз видела, что могут сделать дурные мужчины — из вожделения, из жадности, по самому ничтожному поводу, а то и вовсе без повода. Из-за нее погиб отец, она не будет искушать другого негодяя убивать ее мужа.

Она посмотрела на бабушку:

— Вы можете сказать мне одну вещь?

— Смотря что.

— Вы верите, что шахматы по праву принадлежат мне как мое приданое и я могу отдать их мужу?

— Ну что за ребенок, черт возьми! — На хмуром лице старой леди отразилось нечто похожее на страх. — Думаешь, у меня совсем нет совести? Конечно, они твои — или, если ты настаиваешь, твоего мужа! Я бы только хотела, чтобы ты не слишком обольщалась на его счет. Чтобы ты была разумной, послушала меня и сказала: «Да, бабушка. Ты хорошо придумала».

— Я очень сожалею, бабушка, правда. Хмурость на лице старухи слегка рассеялась.

— Я не имею права допустить, чтобы молодую девушку втягивали в грязные дела. Ты вообще ничего не должна о них знать. Ты и так натерпелась с этим развратником, который шныряет по помойкам Лондона. Проклятие на голову моего сына! Если бы он не уехал и не дал себя убить, ничего бы этого не случилось. Если бы он не был мертв, я сама бы его задушила.

Эсме встала, обошла вокруг стола, наклонилась и поцеловала бабушку в морщинистую, сухую щеку.

Леди Брентмор вытаращила глаза. Когда Эсме выпрямилась, то увидела, что глаза бабушки подозрительно блестят. Слезы?

Но бабушка фыркнула, и блеск исчез.

— Как я понимаю, я прощена.

— Это я должна искать прощения, — сказала Эсме. — Честно говоря, я бы не хотела давать Вариану деньги, чтобы у него появилось искушение истратить их на женщин. Я очень ревнива, женщины будут раздражать меня больше, чем попойка или игра. Но я считала, что это мой долг.