А. З.

***

Бузук завертел головой, озираясь:

— Слышишь?

— Слышу, — кивнул Жила. — Кажись, Хрипатый. Ну наконец-то!

— Хрипатый ходит тихо, а этот прёт как танк. Наверняка Сява.

Жила чуть не ляпнул: «Воскрес, что ли?» — но вовремя прикусил язык.

— И на Сяву не похоже, — заключил Бузук и, всматриваясь в заросли, вытащил из кармана складной ножик.

Хрустнула ветка, зашуршала листва. В просвете между лиственницами появился Максим.

— Ну надо же… — опешил Бузук.

Жила желчно оскалился:

— Бежит сучка на случку.

Заметив сидящих возле куста братков, Максим приблизился. Расположился сбоку от Бузука и поставил рюкзак между своими ногами.

У Жилы вытянулось лицо.

— Где взял? — спросил он.

— Нашёл, — ответил Максим, потирая колено.

— Теперь ты такой же, как Шнобель.

— Плевать.

Пряча ножик в карман, Бузук поинтересовался:

— Жратва есть?

— Один мусор.

— Чего не выбросил?

— Я не мусорю в лесу.

Хмыкнув, Бузук покачал головой:

— Странный ты. — Помолчав немного, снова спросил: — А кофе?

— Что-то булькало, — сказал Максим. Достал из рюкзака термос и протянул Бузуку.

Тот сделал глоток и облизал губы:

— Чуть тёплый, но мне и так сойдёт.

— Ты конченый урод, — процедил сквозь зубы Жила и отодвинулся от Бузука.

— Почему я конченый?

— Совсем мозгами тронулся?

— Почему я конченый? — повторил Бузук и снова хлебнул кофе.

— Рюкзак и всё, что в нём, трогал Шнобель.

— А что с Шнобелем не так?

— Ты издеваешься?

Бузук отдал термос Максиму:

— Можешь допить. Жила своё уже вылакал.

— Я не пью и не ем после кого-то.

— Тогда оставим Хирургу.

— Нет больше Хирурга.

— Печально это слышать. Но он сам виноват.

— В чём? — спросил Максим, заталкивая термос в рюкзак.

— По людским понятиям можно простить предательство, по воровским — прощать нельзя. — Бузук сцепил пальцы на животе. — Как тебе удалось от Хрипатого смыться?

— Нет больше Хрипатого.

Жила вытаращил глаз:

— Как это нет?

— Застрелился, — ответил Максим.

Бузук нахмурился:

— Не верю.

— Иди сам посмотри. Он лежит на холме в ракитнике.

— А Сява?

— Сяву не видел. Если он жив, то вернётся. Все тропинки ведут сюда.

Бузук тяжело вздохнул:

— А я что говорил? Отсюда ни вверх, ни вниз. Мы давно умерли. Помянем наши грешные души. — Вытащил из-за пазухи фляжку с коньяком. Сделав пару глотков, покосился на Жилу. — Ты, конечно же, не будешь.

Тот забрал фляжку и плеснул коньяк себе в рот.

— Ты мне вот что скажи, дружок, — вновь заговорил Бузук. — Теперь-то скрывать уже нечего. Ты знал того пацанёнка?

Максиму не хотелось вести беседы с убийцами и ворами, но чувство долга требовало доиграть свою роль до конца.

— Какого пацанёнка? — переспросил он, прекрасно понимая, что речь идёт об Андрюхе.

— Того, с ружьём.

— Знал.

— Я так и думал. — Бузук с довольным видом поёрзал, усаживаясь удобнее. — Ты сослужил ему плохую службу. Кто такие — приблатнённые? Это сопливые волчата. Они сбиваются в стаи и устраивают беспредел. Они хотят всё и сразу, хотят получить власть и деньги любой ценой. Они не соблюдают наши понятия и традиции, водят шашни с ментами, пляшут под дудку продажных чиновников, расправляются с «авторитетами». Для них воровское дело — обычный бизнес, а не смысл их жизни. У них нет ни чести, ни достоинства. Их слово ничего не стоит. Сегодня дали, завтра забрали. Сегодня поклялись, завтра предали. На приблатнённых из Питера мне глубоко начхать. Их благодарочкой я бы подтёр себе задницу, харкнул от души и отправил обратно.

Максим присмотрелся к Бузуку. На щеках пятнами выступил румянец. Глаза искрятся. Да он пьяный! Ему хватило двух глотков коньяка, чтобы превратиться в хвастливого удальца.

— А ты, получается, старый волк.

Бузук вздёрнул подбородок:

— Я один из немногих вымирающих мамонтов. Когда-нибудь моё имя появится в ментовских учебниках. Может, даже книгу обо мне напишут или фильм снимут.

— Ты гордишься тем, что сделал себе имя на чужом горе?

— Как врач.

Максим свёл брови на переносице:

— В смысле?

— Если бы все вокруг были здоровы, не было бы именитых докторов.

— Они спасают людей. А ты?

— Они сделали себе имя на чужом горе! — распалялся Бузук. — Врачи не лечат людей, а залечивают. То же касается аптекарей. Или как их там называют. Кто делает лекарства?

— Фармацевты, — подсказал Жила.

— Во-о-от! Поройся в учебниках химии, дружок. Сколько в лекарствах вредных… как его… Короче, ты понял. Почитай длиннющие инструкции. Там противопоказаний больше, чем показаний. Короче, лекарства вредны. И вообще, они борются с болезнью, а не с причиной болезни. Следователи, прокуроры, адвокаты — все делают имя на чужом горе. А чем прославились учёные? Кто создал атомную бомбу? Кто изобрёл пластик? Кто придумал интернет? Кто ещё у нас знаменитый? Назови хоть одно имя. Учителя? О хорошем учителе напишут в газете и забудут. О плохом помнят годы. То же касается строителей, пекарей… Всех! Чикатило знает вся страна, а того, кто его поймал, никто не знает. Вот кем ты восхищаешься? С кого берёшь пример? Есть такие?

— Есть, — ответил Максим, краем глаза наблюдая за Жилой. А тот взирал на небо и делал вид, что разговор его не касается.

Максим тоже посмотрел вверх. Окружность из дымки стала ещё шире и теперь походила на крупный по размеру бублик. Что бы это значило?

— И кто же это? — поинтересовался Бузук.

— Андрей Федоров, Олег Васютин, Степан Пилипенко.

— Впервые слышу. И кто о них знает?

Максим пожал плечами:

— Это так важно?

— Ты прав, не важно.

— Я беру с них пример, остальное не твоё дело.

— Наверное, такие же таёжные шныри, как ты.

— Они спасатели. Они отдали свои жизни, спасая людей.

— Эка невидаль! Вот если бы они забрали жизни — их имена прогремели бы на весь мир.

Максим вытер ладонью губы и согнутым локтем заехал Бузуку в лицо.

Он упал навзничь и рассмеялся:

— Так ты спасатель? Я угадал? Наш дружок спасатель!

Жила бросил взгляд на Максима и отвернулся.

Бузук поворочался, насилу сел и сплюнул кровь через губу:

— Хреновый из тебя спасатель.

— Почему?

— Кого ты спас? Хирурга? Гвоздя? Шнобеля? Хрипатого? Или нас с Жилой?

— Неправильный вопрос. Не кого, а от кого.

— А-а-а-а, так ты спасаешь мир от нас, — протянул Бузук. — Вон оно чё. Слыхал, Жила? Я же говорил, что мы все умерли. Будь он живым, бежал бы от нас, только пятки б сверкали. А он побродил, побродил и припёрся. Спрашивается: чего пришёл? Великомученик, значит. В рай метит.

Максим не сдержался и бросил со злостью:

— Хочу посмотреть, как вы сдохнете.

— Не боишься сдохнуть первым? — окрысился Бузук.

— Нет.

Жила вскочил. Повернулся спиной к избе и направил взгляд в глубь леса:

— Что это?

Встревоженный голос приятеля отрезвил Бузука.

— Идёт кто-то?

— Там что-то шумит.

Максим надавил ладонями на уши, пытаясь избавиться от гула. Или это гудит не в ушах? Неужели вертолёт?

Бузук поднялся на ноги:

— Ага, слышу. Что это может быть?

Максим встал рядом с ним. Издалека доносился шипящий звук. Он приближался, нарастал. Это не вертушка.

Жила вскинул руку:

— Смотри!

Кроны деревьев затягивало сизой пеленой.