Загадки дядиной квартиры

Пройдя мимо клумб через двор, мы зашли в дом. Внутри Гуревич несколько нервно предложил нам с Вовой чаю, но мы оба тактично отказались. Затем все трое мы прошли в гостиную. Стены этой комнаты были обвешаны различными любительски нарисованными картинами, а прямо напротив входа стоял большой стеклянный шкаф, обставленный самодельными макетами кораблей, коробками с названиями «марки» и «монеты», различными коллекционными статуэтками, карточками, расписанными вручную глиняными горшками и прочим барахлом. Гуревич предложил нам сесть на диван, а пока мы садились, закрыл шторы на всех окнах и сел на кресло, стоящее рядом с диваном.

Сев на кресло, Егор Михайлович сделал глубокий вдох и, пробежавшись взглядом по нам с Вовой, неуверенно задал мне вопрос — «И так… для начала, как тебя зовут и как зовут твоего друга??» — В ответ я назвал ему свое имя, а Вова свое. Через несколько секунд наш собеседник, теребя в руках какую-то монетку, задал следующий вопрос — «И какая же вам нужна от меня… информация??» Тогда я обратился к нервному старику со словами — «Егор Михайлович, давайте по порядку, для начала расскажите все о той экспедиции, о ваших коллегах и о работе на французский музей». Гуревич отвел взгляд в сторону, встал с кресла и подошел к небольшой тумбочке, из которой вытащил старенькую фотографию, после чего, вернувшись на место, показал нам фото.

На нем были запечатлены несколько человек. Одним из них был мой дядя. Стоявший рядом с ним мужчина очень походил на самого Гуревича, только моложе. Также там были еще трое парней и девушка, опознать которых мне не удалось. Затем Гуревич сказал — «Хорошо, мы отправились в эту экспедицию всей командой. Вот, все мы на этом фото… думаю, Пашу на этой фотографии ты узнал… рядом с ним я» — указал пальцем на низенького толстячка с пухлыми щеками и добавил: «Это, Жан Де Жермен… профессор-археолог из Франции». После он перевел палец на скоромно одетую темноволосую девушку в очках со словами — «Девушка эта… Эльза Ришар… ученый и… просто замечательный человек…». Следующим он указал на худощавого неопрятно выглядящего человека пожилого возраста в очках. «Это Феликс Мартинес… глава исследовательской группы при музее..». После короткой паузы Гуревич сглотнул и, указав на светлого парня спортивного телосложения, тихо сказал — «А это… Серый… Сергей Добров… некогда… мой хороший друг…». По щеке рассказчика потекла слеза, и он сделал глубокий вдох и выдох.

Тут его перебил Вова — «А как вы вообще оказались в том музее??» — Гуревич бросил на Вову взгляд, после чего спокойно сказал — «Мы были молодыми советскими учеными с грандиозными планами на жизнь, но, как вам известно, Советский Союз распался и мы с нашим образованием в новой постсоветской России оказались никому не нужны. Первые годы перебивались случайными заработками: кто в школах преподавал, кому-то везло еще меньше, а потом, в девяносто третьем, нам выпала возможность покинуть тонущий корабль, благодаря Паше. Паша нашел тогда французский музей, которому нужны были ученые, как раз нашей специальности. Связался с людьми из музея… Сам он отлично говорил по-французски, и вот ему выдалась возможность поработать в музее… Ну и так как был он хорошим человеком, решил и товарищам помочь выбраться в люди, а мы с Серым тоже язык знали на разговорном уровне. Вот и поехали мы с советскими красными дипломами работать во Францию. Следующие несколько лет работали, получили сначала вид на жительство, потом гражданство… Ну и в один прекрасный день Феликс нам объявил, что мы отправляемся в морскую экспедицию, искать следы древней цивилизации. Ну а дальше, дальше та злополучная экспедиция…» — Вова снова перебил Гуревича, вставив в разговор — «Вот про экспедицию поподробнее. Что же там было??» — Егор Михайлович кашлянул в кулак, после чего продолжил рассказ — «Ну значит, собрались мы в путь, взяли все необходимое оборудование, и на небольшом арендованном кораблике поплыли на остров… Как сейчас помню, Феликс нервно ходил по кораблю туда-сюда, уверенный что мы что-то забыли и проверял каждую мелочь. Жан, как всегда по-дружески подшучивал над Феликсом, из-за его загонов. Вроде казалось ничего не предвещало беды, а под вечер начался шторм, и корабль напоролся на скалы…» — Гуревич на несколько секунд остановился и, вытащив из кармана платок, протер выступивший на лбу пот. «Кораблекрушение, господи, я помню этот ад… красная лампочка, паника среди матросов. Все бежали на палубу скорее запрыгнуть в спасательную лодку и, когда я уже поднялся на мостик, меня сбила с ног волна, а потом следующая, только больше, утащила меня в морские пучины. Вокруг темнота, виден лишь тонущий корабль и огонек сигнальной ракеты, а я, мог лишь барахтаться в воде и молиться. Я никогда не верил в бога, но в тот момент, я всем богам, которых только знал молился… Как же мне было страшно, как же сильно мне тогда хотелось жить, черт возьми, и я выжил. Ко мне подплыла лодка и…» — Гуревич вдруг кинул на меня взгляд — «Мне, с криком — «Егорыч, держись!» — протянул руку твой дядя. Вот так, я и спасся. Вернее, твой дядя меня спас. Было темно, штормило не по-детски, и рядом с нами плыло еще несколько шлюпок, но доплыть до острова удалось только нам. А команда исследователей и пара матросов остались одни где-то там в Атлантике на острове. К утру шторм угомонился, а мы паниковали. Все, кроме Мартинеса и твоего дяди. Отличительной чертой Феликса, была способность, несмотря на свои постоянные запары по мелочам, здраво мыслить в критических ситуациях, а Паша, обладал стойкостью, достаточной харизмой и в должной, должной мере владел риторикой, чтобы успокоить паникующих. Вот так эти двое и организовали какую-никакую деятельность, направленную на повышение наших шансов выжить…» — Гуревич вдруг закашлялся и куда-то отошел.

В этот момент Вова не упустил возможности ехидно упрекнуть меня, мол — «А ты Саня, не хотел ехать. Мужик этот, конечно, странноватый, но зато смотри сколько информации мы от него получили!» — я же просто отмахнулся рукой.

Через минуту Гуревич вернулся, держа в руках стакан воды, после чего, задав самому себе вопрос — «Ну так… на чем я остановился??» — и мгновенно дав самому себе же ответ — «Ах да, остров…» — продолжил свой рассказ — «Ну вот… поначалу все вроде шло хорошо, мы разгрузили всю провизию и прикинули на сколько нам примерно хватит содержимого и рассчитали на всех пайки, чтобы максимально растянуть содержимое. Затем Феликс распорядился выложить на берегу из камней надпись «SOS». Да и вроде бы все шло замечательно, еды хватало, что-то вроде шалашей мы себе соорудили и ждали прибытия помощи, но через два дня пребывания на острове начались странности…». Гуревич на секунду прервался и провел рукой по лбу — «Один из матросов заявил, что нам всем надо утопиться. Все выжившие были, мягко говоря, шокированы. Вроде бы нормальный разумный человек, но как какой-то фанатик, вполне искренне и ярко уверял нас, людей, чудом переживших кораблекрушение, что жить нам не стоит, а стоит утопиться. Естественно, никто его позицию не разделил. Ну а тот, недолго думая, махнул рукой и предупредив, что мы еще пожалеем, если не пойдем с ним, отправился топиться. Покончить с собой ему не дали. Трое матросов сразу же подбежали к безумцу, схватили его и привязали к дереву. Сумасшедший орал и вырывался, умолял отпустить его, грозился божьей карой. Все были в замешательстве. Как это, адекватный человек и вдруг слетел с катушек. Мы начали обдумывать этот вопрос и составлять различные теории, о том, как так получилось, но все предположения разбивались. Жан предположил, что в почве острова содержится какое-то вещество, испускающее галлюциногенные пары, но Феликс указал возразил, мол, если бы это было так, крыша бы поехала у всех, а не только у одного матроса и поехала бы не спустя два дня пребывания на острове, а в течение пары часов после нашей здесь высадки. Эльза сказала, что, возможно, матрос съел какую-то местную ягоду и отравился, но расспросы сумасшедшего опровергли данную гипотезу, да и никаких ягод мы на острове не обнаружили. В дальнейшем было выдвинуто много различных предположений, но все они, одно за другим, разбивались о факты и противоречия. По умам выживших пополз страх. Единственными, кто в сложившейся ситуации успокаивали людей были снова Феликс Мартинес и твой дядя».

Вова вдруг прервал Гуревича вопросом — «А как так получилось, что матрос сошел с ума??» — Егор Михайлович прервался и, прикусив губу, ответил — «Я… я до сих пор не знаю… Об этом знал Павел и как-то раз хотел рассказать мне, но я не захотел узнавать…» — Вова тут же задал новый вопрос — «Почему??» — на что вскоре получил ответ — «Меньше знаешь — крепче спишь» — Тут же Вова задал еще один вопрос с еще большим интересом, чем предыдущий: «Но как же так, неужели вы, человек переживший такое, да еще и ученый- исследователь, не захотели узнать, что же с вами тогда приключилось??» — Гуревич немного задумался и вскоре, разведя руками, ответил — «Если честно — мне до сих пор интересно, но я не хочу узнавать подробности, ибо в счастливом неведении жить спокойней. Паша интересовался, и где он сейчас?? Неизвестно где. А я спокойно сижу в своем уютном домике и получаю хорошую пенсию за десятилетия работы на музей…» — Я перебил Гуревича вопросом — «Ладно, мы отошли от темы, что там с островом??» — Егор Михайлович повернул голову в мою сторону и сказал — «Ах да, остров, на чем я остановился…» — вспоминая, старик сморщился, два раза щелкнул пальцами и вдруг воскликнул — «Ах да, вспомнил!» — после чего, продолжил свой рассказ

— «Как матрос сошел с ума, прошел день, другой, да и вроде все было спокойно, все постепенно успокоились, но одним прекрасным утром мы обнаружили перерезанные веревки на том месте, где безумца того связали. Самого же психа на месте не было, а вместе с ним пропал еще один матрос. Видимо, тоже сошел с ума, развязав такого же ненормального, и они вместе утопились. Тут- то всех окатила паника пуще прежней. Ну и дальше, с интервалом день-два, пропадало еще по одному матросу. Все были в диком ужасе, даже Феликс, несмотря на все попытки казаться спокойным очевидно для всех, был не на шутку напуган. Происходящее не поддавалось никаким логическим объяснениям, что пугало еще сильнее. Так, одним прекрасным утром, когда большая часть матросов уже утопились, на ежедневной раздаче продовольствия мы не обнаружили Серого. Боже, как же мне было тогда горько, я был сам готов утопиться от потери лучшего друга… Паша тогда обошел пол острова, тщетно пытаясь найти среди деревьев друга, теша себя надеждой, что Серый решил пойти вглубь острова и заблудился. В тот же день со словами — «Я не хочу ждать того момента, когда меня заберет безумие» — повесился Жан… Мартинес. долго пытался его отговорить, но в конечном итоге, уставший от происходящего ужаса, профессор Де Жермен так и…» — во время своего повествования, Гуревич, сам того не замечая, залил свои щеки слезами — «…понятно… Примеру Жана последовали и оставшиеся в живых матросы. Никто, никто из них уже не видел надежды на спасение. Все, один за другим, залезали в петлю, а побледневший Феликс, все еще как-то пытался отговорить несчастных, но его речи не возымели успеха, Да и в пустом взгляде самого Ф-Феликса уже почти не читалось надежды. Осталось нас тогда четверо, я, Феликс, Эльза, ну и твой дядя… Паша, А на с-с-сле-следующий… следующий день… утопилась и Эльза. Паша все также прочесывал лесок и нашел какой-то храм. Тогда мы втроем отправились осмотреть его. На двери в храм была написана странная молитва на полумифическом языке. Мы с Пашей ее прочитали и, долго думая что делать, мы в конце концов открыли двери храма. Внутри была одна большая просторная комната, стены которой были исписаны текстами на том же языке, на котором была написана молитва, а в центре комнаты, стоял алтарь».