Когда взошло солнце

V

Мы не стали осматривать все фабрики, так как все равно не успели бы сделать это за один день. Был уже двенадцатый час. Мы с Глэдис надели крылья и полетели к ней домой обедать.

Садясь за стол, я был несказанно счастлив: сегодня я ел хлеб, заработанный своими руками.

Но я все еще словно пребывал в темноте, и многое было мне непонятно.

— Я не понимаю, кто управляет вами и всеми работами, — сказал я Глэдис. — Есть ли у вас постоянный парламент и правительство?

— Такого правительства, как было у вас, у нас нет.

— А как же с работами, с правами?

Глэдис поставила передо мной кружку со сладким напитком.

— Наши главные права были установлены сразу после социальной революции; с тех пор к ним мало что добавили или отменили. Но эти права касаются основных экономических взаимоотношений и индустрии стран всего мира, а также общего правила «Кто не работает, тот не ест»…

— Но вы ведь не ангелы, между вами должны возникать недоразумения, хотя бы между соседями. Кто тогда выступает судьей?

— Подобные мелочи, как и в целом экономические вопросы каждой «улицы», мы решаем на местном собрании. Экономические вопросы «города» — на городском собрании. Далее имеется собрание района. К примеру, вся Северная Америка разделена на сто районов. А весь мир подразделяется на пять «континентов» вместе с островами. На каждом уровне, от «улицы» до всего «мира», у нас действуют выборные комитеты: уличные, городские, районные, континентальные и, наконец, всемирный комитет.

— Наверное, члены всемирного комитета строят из себя таких фараонов, что цари прошлого им и в подметки не годятся!

— Товарищ! — вскричала Глэдис. — Что вы такое говорите? Эти комитеты — только символы общего порядка. Нами руководит статистика…

— Что? — перебил я.

— Статистика… расчет. Наши любители статистики оповещают весь мир об экономическом положении на земном шаре, указывают, в чем и какой ощущается недостаток, следят за тем, чтобы все были довольны и заранее обеспечены. Мы все понимаем необходимость приспосабливаться в своей работе и жизни к требованиям статистики. От нее зависит, сколько мы трудимся на главных работах, то есть на фабриках и в поле.

— А кто управляет такими работами, как, например, сегодняшние?

— «Уличные» и «городские» комитеты ежевечерне составляют расписание работ на следующий день; они решают, сколько работников и с какой «улицы» либо «города» должны заниматься тем-то и тем-то и сколько часов они должны работать. С утра каждый может узнать из газеты, куда он назначен на работу… Порядок и благополучие, которые вы у нас видите, зависят не от состава правительств, а от системы экономического устройства и воспитания нашего населения. Школа вкладывает в ребенка знание всех гражданских прав, обязанностей и обычаев нашего общества, и поэтому мы не нуждаемся в «сильном» правительстве, как было когда-то.

Разговаривая таким образом, мы услышали какой-то шум на крыше и минуту спустя на домашнем лифте в комнату спустился престарелый человек, коренастый, как медведь, с красноватым от загара лицом, седыми усами и чубом.

— Папа! — воскликнула Глэдис и повисла у вошедшего на шее, осыпая его поцелуями.

— Почему ты не сообщил, когда приедешь? — спрашивала девушка.

— Хотел устроить тебе сюрприз… Как поживаете, товарищ Пит? — приветствовал он меня.

— Товарищ, это мой папа, Эшлей Колман.

Я был очень рад видеть отца Глэдис — она рассказывала мне о нем много интересного. Держался он как заправский хозяин-фермер.

Дочь усадила отца за стол, взяла у него рабочую карточку и заказала для него обед, все время щебеча обо мне, о моем выступлении, о соседских делах и так далее.

Старик обратился ко мне:

— Я слышал вашу речь по телефону и видел ваш портрет. Мне очень приятно с вами познакомиться…

Я спросил его, как прошла посевная.

— Прекрасно! — и в глазах старика зажегся ласковый огонек. — Прекрасно! Как хорошо там сейчас, в наших прериях! Бескрайние степи, синее небо, ясное солнышко и песни жаворонков и скворцов. А ветер из Монтаны — такой благоуханный, напоенный жизнью! И всюду по полям, на всем этом необозримом пространстве с утра до ночи пашут, боронят и сеют наши машины. Этой весной под моим началом состояло полтора миллиона самых мощных тракторов. Теперь просторы Альберты, Саскачевана, Манитобы и Дакоты покрылись молоденькими всходами яровых.

— А что с засухой и заморозками? — поинтересовался я, вспоминая, каким бедствием для фермерского труда были эти явления природы в мое время.

— Засухи мы не боимся, так как везде имеется приготовленная для полива вода. Заморозков мы избегаем благодаря тому, что частенько успеваем рано закончить сев. Бывают заморозки в начале августа, но на этот случай у нас есть «фумогены», устройства вроде тех, какие немцы когда-то применяли на своих цеппелинах для создания дымовой завесы. Если ночью ожидаются заморозки, мы пускаем дым по всему краю и тем самым сохраняем нашу пшеницу.

Мы долго сидели за столом, слушая рассказы отца Глэдис о гигантском прогрессе в сельском хозяйстве. Что удивительно — почти все методы были разработаны учеными еще в мое время, однако за неимением капитала фермеры не могли их применить. Сегодня, когда нет частной собственности на средства производства и все человечество участвует в земледелии, все они внедрены в жизнь.

— В этом году мы завершили установку солнц над полями, — продолжал свой рассказ отец Глэдис.

— Что? — воскликнул я.

— Искусственные солнца, — ответил тот. — Это такие огромные фонари, которые зажигаются в ночи над нивами. Они двигаются с востока на запад и ночью выполняют работу солнца; благодаря им посевы созревают в два раза быстрее. Поэтому я надеюсь, что жатву нынешнего года мы завершим где-то в конце июля.

— А эти «солнца» греют? — с интересом спросил я.

— Что касается обогрева для лучшего роста растений, то мы пускаем по полям беспроводное электричество. Ниагарский водопад и водопады поменьше, как на реке Виннипег, дают нам необходимую энергию и без гелиократы. Установка солнц заняла немало времени, но отныне нестабильный климат Саскачевана и Альберты нами преодолен.

После обеда я расположился в библиотеке, чтобы не мешать Глэдис и ее отцу в их личной беседе.

Там я стал просматривать «книги». Одна из них меня заинтересовала. На ней была надпись: «История социальной революции». Я вложил валик в библиофон, уселся в кресло и начал слушать рассказ об истории тех десятилетий, когда я лежал ледяным комом, ничего не зная о событиях в мире.

Книга поведала мне, что до социальной революции в Америке, а главным образом в Новой Англии, произошло несколько восстаний по причине голода и безработицы. Членам I. W. W.[3] удалось даже захватить в свои руки власть в Соединенных Штатах. Но хотя захватить власть они сумели, удержать ее не смогли. С тех пор началась анархия, разбои, убийства. Полный хаос привел к страшному голоду в городах. Разъяренные неудачами индустриалисты начали преследовать даже интеллигенцию. А тех социалистов, которые говорили, что рабочий класс составляет меньшинство населения и что революцию осуществят фермеры с Запада и недоразвитая Мексика, преследовали еще более рьяно, чем капиталистов.

Но случилось так, как и пророчествовали социалисты. Измученные анархией и голодом обитатели Новой Англии радостно приветствовали Джона Рузвельта, когда тот во главе ковбоев из Техаса и мексиканцев вступил в Нью-Йорк. Мексиканцы устроили инду-стриалистам кровавую баню, а внук Рокфеллера справил на Пятой авеню богослужение «в благодарность за освобождение от вандалов».

После этого разгрома американские профсоюзы обратили свое внимание на учение социалистов, осознав, что революции «делать» нельзя, что революции происходят сами в результате перемен в экономических основах человеческой жизни. В американском рабочем движении начали понимать, что движение это представляет собой только силу, но не имеет достаточной хозяйственной практики, чтобы суметь управлять отобранным наследием капитализма. Тогда рабочие занялись наукой, стараясь подготовить как можно большее число представителей собственной интеллигенции. Они не заставили себя долго ждать, и через пять лет рабочее движение располагало тысячами интеллигентных пролетариев.

Американская буржуазная интеллигенция, эти «посредники», начала больше считаться с растущей сознательностью рабочих. Многие буржуазные интеллигенты присоединились к социалистической партии.

Тем временем снова началась большая безработица… Но теперь сознательный американский пролетарий встретил лихолетье во всеоружии.

Как только заговорили о наступающей беде, социалистическая партия опубликовала воззвание под заголовком: «Будем готовы!» Когда владельцы захотели закрыть фабрики, рабочие отказались покинуть цеха. В полдень того же дня стало известно об отставке правительства в Вашингтоне, и президент созвал социалистический кабинет. Новое правительство призвало городские советы позаботиться о том, чтобы по всей Америке не было недостатка еды, одежды и жилья. Неделю спустя собрался учредительный совет.

Сторонники частной собственности, подстрекаемые и подкупленные американскими миллионерами, попытались вновь создать обстановку анархии и свести революцию на нет. Этого им сделать не удалось. Большая часть американского народа (наемные рабочие и арендаторы ферм) отказалась пойти за ними. А учредительный совет, стремясь покончить с влиянием частной собственности, упразднил деньги и передал в собственность народа всю страну — с людьми, домами, машинами, фабриками, землей и водой. Всех мобилизовали на работу, и через месяц старая Америка стала напоминать вымышленное царство Эльдорадо.

За Америкой последовала Канада и, одна за другой, прочие страны мира. Государства также были упразднены, как и разделение на классы и нации, и мир превратился в единую полуторамиллиардную семью свободных, равноправных и экономически равных людей.

Я сидел в кресле, раздумывая над тем, что услышал, когда вдруг почувствовал чью-то руку на своем плече. Обернулся. За моей спиной стояла с веселой улыбкой Глэдис. Ее лицо снова напомнило мне мою несчастливую любовь.

Знакомство с историей, а теперь и лицо Глэдис сразу навеяли мне воспоминания о прошлом. Казалось, что только позавчера Бесси выбрала другого, что я не выдержу безнадежного отчаяния…

Я свесил голову.

— Что с вами? — спросила девушка.

— Ничего… видения ушедшего…

— Идите сюда… — сказала она и повела меня в гостиную, к бюро, на котором стояла мертвая человеческая голова: желтая кость, неприятная усмешка челюстей и ряд запломбированных зубов.

— Чей он? — спросил я.

— На этой основе держалось когда-то лицо, что до сих пор причиняет боль вашему сердцу.

— Бесси! — вскрикнул я, схватив в руки череп.

— Да, это череп Бесси, — тихо отозвалась Глэдис.

Я посмотрел на нее.

— Я нарочно извлекла из могилы эту мертвую голову моей бабушки и хранила ее здесь, чтобы показать вам.